Полное собрание сочинений
Шрифт:
На еду дед был не очень охоч, но курево у него словно улетучивалось. Тогда он ужасно мучился, и если у кого-то рядом были часы, поминутно спрашивал время в ожидании прихода бабы Маши. А когда было совсем невтерпеж, просил закурить у соседей. Причем, делал он это крайне неохотно. Рыбаки, делясь со стариком куревом, подтрунивали над ним и часто заставляли «отрабатывать» байками, на которые дед по праву считался непревзойденным мастером. Мальчишки обожали слушать дедовы байки, старались их запомнить как можно
Лексика деда Гордея была своеобразной и всем казалась забавной. Ребятня часто задавала ему какие-нибудь вопросы лишь для того, чтобы только послушать, как говорит дед Гордей. А уж если он рассказывал очередную байку…
Байка первая. Про «хохла», «кацапа» и грамматику
Клева не было. Рыбаки лениво и скупо перекидывались короткими репликами. Дед Гордей, меняя наживку, тихо напевал себе под нос: «Меж крутых бережков быстра речка тячоть, а по ёй по волнам старый лапоть плывёть».
– Это ты про себя, дед, что ли? – лениво спрашивает Карпо, шофер из заводского гаражного хозяйства.
– Да может и про тебе, когда состарисси!
– Дед Гордей! А откуда ты родом? – интересуется Карпо.
– Из Расеи.
– Так Россия большая!
– А я, чо ль, сказал, что маленькая?
– Да ты, дед, толком скажи, не виляй! Мы и сами видим, что ты кацап.
– Вот никогда так не говоры?! – назидательно произносит дед, подняв кверху указательный палец.
– Это отчего же?
– А оттого, что Бог сперва создал цапа, а потом хахла да кацапа. А кацап хахла за ж..у – цап! И дзержыць у кляшшах! И будя такое, докуль живы обое!
Рыбаки смеются, а Карпо бросает в воду закрыху.
– Ты, дед, видать, из какой-то глухой глубинки. Иногда я тебя с трудом понимаю, – говорит Карпо с издевкой.
– Мяне? С трудом? Это ишшо почему же? Аль ты, Карпо, иноземец какой?
– Да речь у тебя уж очень неправильная.
– Как это – неправильная? – возмущается дед. – У тебе, что ли, правильная? Кто ж это может сказать, какая правильная, а какая нет?
– Правильная та, которая по правилам грамматики.
– Да ты глянь, какой грамотей выискалси! Как правильно говорить – это, Карпо, непонятно вообшшэ, что такое. Вот как говорять – это другое дело. У нас, откуль я родом, все говорять как я. Так для тамошних это правильно, а как здесь – нет. А для здешних – там не правильно, а тут правильно.
– Дед! Да для всех правила одни и те же.
– Выходит, немцы говорят неправильно, а мы – правильно? Или наоборот? Так, что ль, по-твоему?
– При чем тут немцы? У них другой язык, другие правила. Чтобы люди верно понимали друг друга, устанавливают правила, которым учат в школе.
– Так в каждой деревне свои правила. Только их не все записали ишшо. Нужно говорить просто. И лишь то, что думаешь. И тольки правду. Тогда все верно всё поймуть. Правдивые да умные слова разъяснять не надо.
– А ты Ленина почитай. Поймешь ты там что-либо?
– Сразу скажу, не читамши: как и ты – ничегоньки!
– Ну вот. Значит, надо все же разъяснять умные слова!
– Да откуль ты взял, что они у него умные? Раз непонятные, стало быть, не шибко умные.
– Это у Ленина-то не умные? – искренне удивляется Карпо.
– А что же ён – божество, что ль? Ну, в чем таком его большой ум?
– Да революцию сделал! Ты себе представляешь, что это такое?
– Дурное дело – не хитрое, – пренебрежительно бросает дед Гордей.
Карпо замолкает, делая вид, что завозился с удочкой. Другие тоже молчат, будто все их внимание сосредоточено исключительно на поплавках, крючках да наживках. Третьи начинают говорить на совершенно иные темы, словно вовсе и не слышали дедовых крамольных слов.
Закурив последнюю папиросу из своего запаса, дед Гордей смял пустую пачку, положил на камень и поджег. Он всегда сжигал отбросы, которые могли гореть. Не любил старик оставлять после себя мусор. Перекинув удочки, дед полез было снова в карман за папиросами, да вспомнил, что там пусто, как у нищего в кошельке.
– У кого часы ёсць? Скольки врэмя там?
– Без пяти два уже, – отозвался пенсионер Фомич.
– Ох, янатить твою в кочерыгу! – мягко ругнулся дед. – Бабка-то моя тольки посля четырех прийдёть, а курить – ничегошеньки.
Дед явно рассчитывал на то, что кто-нибудь из рыбаков проявит сочувствие и угостит папиросой, сигаретой или щепотью махорки, но все безучастно молчали. Дед бесцельно порылся в вещмешке, а потом принялся гладить Рушая, изнемогавшего от жары. Пес, высунув язык, часто дышал и сочувственно смотрел на своего хозяина, но помочь ничем не мог. Наконец дед не выдержал.
– Фомич, а Фомич?
Фомич хитро ухмыльнулся.
– Чего тебе, дед Гордей?
– Сигареткой не угостишь, а?
Рыбаки, перемигиваясь, с интересом наблюдали за собеседниками.
– Угостить-то можно, но что я взамен получу?
– Да чё с меня взять-то? Весь наружи – гол, как сокол. А Бог вялить пополам дялить.
– Ну, хоть расскажи что-нибудь.
– Сперва угости, тогда и расскажу что, можеть, любопытное.
Фомич достал пачку «Памира», вынул сигарету и протянул деду. Тот тут же ловким движением положил ее за ухо и снова протянул руку.