Полное собрание стихотворений под ред. Фридмана

Батюшков Константин Николаевич

Как часто в Тибуре и т. д. Батюшков значительно расширил описание жизни Горация при переработке стихотворения для «Собрания русских стихотворений», стремясь создать контраст с сумрачным колоритом оссианической части «Мечты». 26 июля 1810 г. он писал Жуковскому: «Я к «Мечте» прибавил Горация; кажется, он у места, et il fera bon contraste avec le scalde» ‹«И сделает хороший контраст со скальдом»› (Соч., т. 3, стр. 100). Тибур — город близ Рима, в котором жил Гораций.

Глицерия — возлюбленная Горация, к которой он часто обращался в своих стихах.

<Из греческой антологии>

***

В обители ничтожества унылой, О незабвенная!

прими потоки слез, И вопль отчаянья над хладною могилой, И горсть, как ты, минутных роз! Ах! тщетно всё! Из вечной сени Ничем не призовем твоей прискорбной тени; Добычу не отдаст завистливый Аид. Здесь онемение; всё хладно, всё молчит, Надгробный факел мой лишь мраки освещает... Что, что вы сделали, властители небес? Скажите, что краса так рано погибает! Но ты, о мать-земля! с сей данью горьких слез Прими почившую, поблеклый цвет весенний, Прими и успокой в гостеприимной сени!

***

Свидетели любви и горести моей, О розы юные, слезами омоченны! Красуйтеся в венках над хижиной смиренной, Где милая таится от очей! Помедлите, венки! еще не увядайте! Но если явится, — пролейте на нее Всё благовоние свое И локоны ее слезами напитайте. Пусть остановится в раздумьи и вздохнет. А вы, цветы, благоухайте И милой локоны слезами напитайте!

***

Свершилось: Никагор и пламенный Эрот За чашей Вакховой Аглаю победили... О, радость! Здесь они сей пояс разрешили, Стыдливости девической оплот. Вы видите: кругом рассеяны небрежно Одежды пышные надменной красоты; Покровы легкие из дымки белоснежной, И обувь стройная, и свежие цветы: Здесь всё — развалины роскошного убора, Свидетели любви и счастья Никагора!

Явор к прохожему

Смотрите, виноград кругом меня как вьется! Как любит мой полуистлевший пень! Я некогда ему давал отрадну тень; Завял... но виноград со мной не расстается. Зевеса умоли, Прохожий, если ты для дружества способен, Чтоб друг твой моему был некогда подобен И пепел твой любил, оставшись на земли.

***

Где слава, где краса, источник зол твоих? Где стогны шумные и граждане счастливы? Где зданья пышные и храмы горделивы, Мусия, золото, сияющие в них? Увы! погиб навек, Коринф столповенчанный! И самый пепел твой развеян по полям. Всё пусто: мы одни взываем здесь к богам, И стонет Алкион один в дали туманной!

***

«Куда, красавица?» — «За делом, не узнаешь!» — «Могу ль надеяться?» — «Чего?» — «Ты понимаешь!» — «Не время!» — «Но взгляни: вот золото, считай!» — «Не боле? Шутишь! Так прощай».

***

Сокроем навсегда от зависти людей Восторги пылкие и страсти упоенье, Как сладок поцелуй в безмолвии ночей, Как сладко тайное любови наслажденье!

*** 

В Лаисе нравится улыбка на устах, Ее пленительны для сердца разговоры, Но мне милей ее потупленные взоры И слезы горести внезапной на очах. Я в сумерки вчера, одушевленный страстью, У ног ее любви все клятвы повторял И с поцелуем к сладострастью На ложе роскоши тихонько увлекал... Я таял, и Лаиса млела... Но вдруг уныла, побледнела И — слезы градом из очей! Смущенный, я прижал ее к груди моей: «Что сделалось, скажи, что сделалось с тобою?» — «Спокойся, ничего, бессмертными клянусь; Я мыслию была встревожена одною: Вы все обманчивы, и я... тебя страшусь».

*** 

Тебе ль оплакивать утрату юных дней? Ты в красоте не изменилась И для любви моей От времени еще прелестнее явилась. Твой друг не дорожит неопытной красой, Незрелой в таинствах любовного искусства. Без жизни взор ее стыдливый и немой, И робкий поцелуй без чувства. Но ты, владычица любви, Ты страсть вдохнешь и в мертвый камень; И в осень дней твоих не погасает пламень, Текущий с жизнию в крови.

*** 

Увы! глаза, потухшие в слезах, Ланиты, впалые от долгого страданья, Родят в тебе не чувство состраданья, — Жестокую улыбку на устах... Вот горькие плоды любови страстной, Плоды ужасные мучений без отрад, Плоды любви, достойные наград, Не участи для сердца столь ужасной... Увы! как молния внезапная небес, В нас страсти жизнь младую пожирают И в жертву безотрадных слез, Коварные, навеки покидают. Но ты, прелестная, которой мне любовь Всего — и юности, и счастия дороже, Склонись, жестокая, и я... воскресну вновь, Как был, или еще бодрее и моложе.

*** 

Улыбка страстная и взор красноречивый, В которых вся душа, как в зеркале, видна, Сокровища мои... Она Жестоким Аргусом со мной разлучена! Но очи страсти прозорливы: Ревнивец злой, страшись любви очей! Любовь мне таинство быть счастливым открыла, Любовь мне скажет путь к красавице моей, Любовь тебя читать в сердцах не научила.

*** 

Изнемогает жизнь в груди моей остылой; Конец борению; увы! всему конец. Киприда и Эрот, мучители сердец! Услышьте голос мой последний и унылый. Я вяну и еще мучения терплю: Полмертвый, но сгораю. Я вяну, но еще так пламенно люблю И без надежды умираю! Так, жертву обхватив кругом, На алтаре огонь бледнеет, умирает И, вспыхнув ярче пред концом, На пепле погасает.