Слепец всевидящий, Гомер, по преданию, был слепым.
Ольмий — мыс в Коринфии, известный в древности своим превосходным медом.
Страшись Эвбеи берегов. Гезиод был убит на острове Эвбея, в местах, где находилось святилище Немейского Зевса (Немея — долина в Греции).
Убийца грозный — Ахилл.
Сыны ахейские — греки.
Самос — остров в Эгейском море.
К портрету Жуковского
("Под знаменем Москвы пред павшею столицей...")
Под знаменем Москвы пред падшею столицей Он храбрым гимны пел, как пламенный Тиртей; В дни мира, новый Грей, Пленяет нас задумчивой цевницей.
1816 или начало 1817
К портрету Жуковского. Впервые — ВЕ, 1817, № 3, стр. 183. Печ. по «Опытам», стр. 205. Написано по заказу М. Т. Каченовского, редактора журнала ВЕ. (Соч., т. 3, стр. 447).
Пред падшею столицей Он храбрым гимны пел. Речь идет о стихотворении Жуковского «Певец во стане
русских воинов», написанном в сентябре — начале октября 1812 г. в лагере у Тарутина, когда Москва еще была занята Наполеоном. В статье «Нечто о поэте и поэзии» (1815) Батюшков также говорил о том, что Жуковский «в стане воинов, при громе пушек, при зареве пылающей столицы, писал вдохновенные стихи, исполненные огня, движения и силы» (Соч., т. 2, стр. 123).
Тиртей — древнегреческий поэт VII—VI вв. до н. э., автор патриотических песен, призывавших к военным подвигам.
Новый Грей — Жуковский. В 1802 г. он перевел элегию «Сельское кладбище» английского поэта Томаса Грея (1716—1771). Этот перевод принес Жуковскому литературную известность.
Переход через Рейн, 1814
("Меж тем как воины вдоль Идут по полям...")
1814 Меж тем как воины вдоль Идут по полям, Завидя вдалеке твои, о Рейн, волны, Мой конь, веселья полный, От строя отделясь, стремится к берегам, На крыльях жажды прилетает, Глотает хладную струю И грудь, усталую в бою, Желанной влагой обновляет... О радость! я стою при Рейнских водах! И, жадные с холмов в окрестность брося взоры, Приветствую поля и горы, И замки рыцарей в туманных облаках, И всю страну, обильну славой, Воспоминаньем древних дней, Где с Альпов вечною струей Ты льешься, Реин величавый! Свидетель древности, событий всех времен, О Реин, ты поил несчетны легионы, Мечом писавшие законы Для гордых Германа кочующих племен; Любимец счастья, бич свободы, Здесь Кесарь бился, побеждал, И конь его переплывал Твои священны, Реин, воды. Века мелькнули: мир крестом преображен, Любовь и честь в душах суровых пробудились. Здесь витязи вооружились Копьем за жизнь сирот, за честь прелестных жен; Тут совершались их турниры, Тут бились храбрые — и здесь Не умер, мнится, и поднесь Звук сладкой трубадуров лиры. Так, здесь под тению смоковниц и дубов, При шуме сладостном нагорных водопадов, В тени цветущих сел и градов Восторг живет еще средь избранных сынов. Здесь всё питает вдохновенье: Простые нравы праотцов, Святая к родине любовь И праздной роскоши презренье. Всё, всё — и вид полей, и вид священных вод, Туманной древности и бардам современных, Для чувств и мыслей дерзновенных И силу новую, и крылья придает. Свободны, горды, полудики, Природы верные жрецы, Тевтонски пели здесь певцы... И смолкли их волшебны лики. Ты сам, родитель вод, свидетель всех времен, Ты сам, до наших дней спокойный, величавый, С падением народной славы, Склонил чело, увы! познал и стыд и плен... Давно ли брег твой под орлами Аттилы нового стенал И ты уныло протекал Между враждебными полками? Давно ли земледел вдоль красных берегов, Средь виноградников заветных и священных, Полки встречал иноплеменных И ненавистный взор зареинских сынов? Давно ль они, кичася, пили Вино из синих хрусталей И кони их среди полей И зрелых нив твоих бродили? И час судьбы настал! Мы здесь, сыны снегов, Под знаменем Москвы с свободой и с громами!.. Стеклись с морей, покрытых льдами, От струй полуденных, от Каспия валов, От волн Улеи и Байкала, От Волги, Дона и Днепра, От града нашего Петра, С вершин Кавказа и Урала!.. Стеклись, нагрянули за честь своих граждан, За честь твердынь, и сел, и нив опустошенных, И берегов благословенных, Где расцвело в тиши блаженство россиян, Где ангел мирный, светозарный Для стран полуночи рожден И провиденьем обречен Царю, отчизне благодарной. Мы здесь, о Реин, здесь! ты видишь блеск мечей! Ты слышишь шум полков и новых коней ржанье, «Ура» победы и взыванье Идущих, скачущих к тебе богатырей. Взвивая к небу прах летучий, По трупам вражеским летят И вот — коней лихих поят, Кругом заставя дол зыбучий. Какой чудесный пир для слуха и очей! Здесь пушек светла медь сияет за конями, И ружья длинными рядами, И стяги древние средь копий и мечей. Там шлемы воев оперенны, Тяжелой конницы строи И легких всадников рои — В текучей влаге отраженны! Там слышен стук секир — и пал угрюмый лес! Костры над Реином дымятся и пылают! И чаши радости сверкают, И клики воинов восходят до небес! Там ратник ратника объемлет; Там точит пеший штык стальной; И конный грозною рукой Крылатый дротик свой колеблет. Там всадник, опершись на светлу сталь копья, Задумчив и один, на береге высоком Стоит и жадным ловит оком Реки излучистой последние края. Быть может, он воспоминает Реку своих родимых мест — И на груди свой медный крест Невольно к сердцу прижимает... Но там готовится, по манию вождей, Бескровный жертвенник средь гибельных трофеев, И богу сильных Маккавеев Коленопреклонен служитель алтарей: Его, шумя, приосеняет Знамен отчизны грозный лес; И солнце юное с небес Алтарь сияньем осыпает. Все крики бранные умолкли, и в рядах Благоговение внезапу воцарилось, Оружье долу преклонилось, И вождь, и ратники чело склонили в прах: Поют владыке вышней силы, Тебе, подателю побед, Тебе, незаходимый свет! Дымятся мирные кадилы. И се подвигнулись — валит за строем строй! Как море шумное, волнуется всё войско; И эхо вторит крик геройской, Досель неслышанный, о Реин, над тобой! Твой стонет брег гостеприимный, И мост под воями дрожит! И враг, завидя их, бежит, От глаз в дали теряясь дымной!..
1816 — февраль 1817
Переход через Рейн. Впервые — «Русский вестник», 1817, № 5 и 6, прибавление к «Отечественным ведомостям», стр. 38—45. Печ. по «Опытам», стр. 231—241. Батюшков участвовал в переходе русских войск через Рейн (2 января 1814 г.), в результате которого они вступили во Францию. В письме к Гнедичу от января 1814 г. уже отражены настроения, воплотившиеся в этом стихотворении (см. Соч., т. 3, стр. 246). Дата под заглавием обозначает не время сочинения, а год перехода через Рейн. Датируется по письмам к Гнедичу от конца февраля — начала марта и к Вяземскому от 4 марта 1817 г. (там же, стр. 422 и 428). Пушкин заметил о «Переходе через Рейн» на полях «Опытов»: «Лучшее стихотворение поэта — сильнейшее и более всех обдуманное» (П, т. 12, стр. 283).
Герман — Арминий (17 до н. э. — 21 н. э.), вождь древних германцев, сражавшихся с римлянами.
Кесарь — Юлий Цезарь (102—44 до н. э.), римский император.
Тевтонские — германские.
Лики — хоры.
Аттила новый — Наполеон.
Зарейнские сыны — французы.
Улея — река Улео в Финляндии.
Ангел мирный — имеется в виду жена Александра I Елизавета Алексеевна, баденская принцесса Луиза (1779—1826), родившаяся на берегах Рейна.
Маккавеи — еврейские вожди II в. до н. э., в данном случае — поборники веры и патриотизма.
"Тот вечно молод, кто поет..."
Тот вечно молод, кто поет Любовь, вино, Эрота И розы сладострастья жнет В веселых цветниках Буфлера и Марота. Пускай грозит ему подагра, кашель злой И свора злых заимодавцев: Он всё трудится день-деньской Для области книгопродАвцев. «Умрет, забыт!» Поверьте, нет! Потомство всё узнает: Чем жил, и как, и где поэт, Как умер, прах его где мирно истлевает. И слава, верьте мне, спасет Из алчных челюстей забвенья И в храм бессмертия внесет Его и жизнь, и сочиненья.
Первая половина марта 1817
«Тот вечно молод, кто поет...». Впервые — «Московский телеграф», 1827, № 3, стр. 92. Обращено к Василию Львовичу Пушкину (1770—1830), дяде А. С. Пушкина, известному поэту-карамзинисту, активному члену «Арзамаса»; входит в письмо Батюшкова к нему от первой половины марта 1817 г.
Буфлер Станислав, маркиз (1737—1815) — французский поэт, автор изящных эротических стихотворений. В первой редакции послания «В. Л. Пушкину» (1817) А. С. Пушкин назвал самого Батюшкова «русским Буфлером», очевидно имея в виду его любовную лирику, а также и то, что он, подобно Буфлеру, был военным.
Марот — Маро Клеман (ок. 1496—1544), французский поэт, автор эпикурейских стихотворений; о нем Батюшков упоминает в «Речи о влиянии легкой поэзии на язык» (Соч., т. 2, стр. 239).
<В. Л. Пушкину>
("Чутьем поэзию любя...")
Чутьем поэзию любя, Стихами лепетал ты, знаю, в колыбели; Ты был младенцем, и тебя Лелеял весь Парнас и музы гимны пели, Качая колыбель усердною рукой: «Расти, малютка золотой! Расти, сокровище бесценно! Ты наш, в тебе запечатленно Таланта вечное клеймо! Ничтожных должностей свинцовое ярмо Твоей не тронет шеи: Эротов розы и лилеи, Счастливы Пафоса затеи, Гулянья, завтраки и праздность без трудов, Жизнь без раскаянья, без мудрости плодов, Твои да будут вечно! Расти, расти, сердечный! Не будешь в золоте ходить, Но будешь без труда на рифмах говорить, Друзей любить И кофе жирный пить!»
Первая половина марта 1817
‹В. Л. Пушкину› («Чутьем поэзию любя...»). Впервые — «Московский телеграф», 1827, № 3, стр. 93. Входит в то же письмо Батюшкова к В. Л. Пушкину от первой половины марта 1817 г. После стихов следуют слова: «Чего лучше? Предвещание муз сбылось, как видите». Батюшков был другом В. Пушкина и высоко ценил его поэму «Опасный сосед», находя, что она представляет собой «произведение изящное, оригинальное», в котором «много поэзии» (Соч., т. 3, стр. 128 и 132). В «Речи о влиянии легкой поэзии на язык» Батюшков указывал, что некоторые послания В. Л. Пушкина написаны «слогом чистым и всегда благородным» (Соч., т. 3, стр. 242). Однако в то же время Батюшков видел недостатки его довольно поверхностной поэзии. В письме к Вяземскому, относящемся к 1810 г., он говорил по поводу одного из посланий В. Л. Пушкина, что оно, «как и все его стихи, гладко и хорошо написано — а в мыслях связи нет никакой», и прибавлял: «Это его обыкновенный манер» (ЦГАЛИ).