Dis moi, pourquoi l'Escamoteurfist-il siffl'e par le parterre?H'elas! c'est que le pauvre auteurL'escamota de Moli'ere.
Перевод
Скажите мне, почему «Похититель»Освистан партером?Увы, потому что бедный авторПохитил его у Мольера.
* * *
Je chante ce combat, que Toly remporta,O'u inaint guerrier p'erit, o`u Paul se signala,Nicolas Maturin et la belle Nitouche,Dont la main fut ie prix d'une horrible escarmouche.
Перевод
Пою сей бой, в котором Толи одолел,Где погиб не один воин, где Поль отличился,Николая Матюрена и прекрасную Нитуш,Рука которой была трофеем ужасной стычки.
Стихотворения 1813 г
К Наталье
Pourquoi craindrais-j'e de ie dire?C'est Margot qui fixe mon go'ut. [1]
1
Почему мне бояться сказать это?Марго пленила мой вкус.
Так и мне узнать случилось,Что за птица Купидон;Сердце страстное пленилось;Признаюсь – и я влюблен!Пролетело счастья время,Как, любви не зная бремя,Я живал да попевал,Как в театре и на балах,На гуляньях иль в воксалахЛегким зефиром летал;Как, смеясь во зло Амуру,Я писал карикатуруНа любезный женской пол;Но напрасно я смеялся,Наконец и сам попался,Сам, увы! с ума сошел.Смехи, вольность – всё под лавкуИз Катонов я в отставку,И теперь я – Селадон!Миловидной жрицы ТальиВидел прелести Натальи,И уж в сердце – Купидон!Так, Наталья! признаюся,Я тобою полонен,В первый раз еще, стыжуся,В женски прелести влюблен.Целый день, как ни верчусяЛишь тобою занят я;Ночь придет – и лишь тебяВижу я в пустом мечтаньи,Вижу, в легком одеяньиБудто милая со мной;Робко, сладостно дыханье,Белой груди колебанье,Снег затмивший белизной,И полуотверсты очи,Скромный мрак безмолвной ночи —Дух в восторг приводят мой!..Я один в беседке с нею,Вижу… девственну лилею,Трепещу, томлюсь, немею…И проснулся… вижу мракВкруг постели одинокой!Испускаю вздох глубокой,Сон ленивый, томноокойОтлетает на крылах.Страсть сильнее становитсяИ, любовью утомясь,Я слабею всякой час.Всё к чему-то ум стремится,А к чему? – никто из насДамам
в слух того не скажет,А уж так и сяк размажет.Я – по-свойски объяснюсь.Все любовники желаютИ того, чего не знают;Это свойство их – дивлюсь!Завернувшись балахоном,С хватской шапкой на бекреньЯ желал бы ФилимономПод вечер, как всюду тень,Взяв Анюты нежну руку,Изъяснять любовну муку,Говорить: она моя!Я желал бы, чтоб НазоройТы старалася меняУдержать умильным взором.Иль седым ОпекуномЛегкой, миленькой Розины,Старым пасынком судьбины,В епанче и с париком,Дерзкой пламенной рукоюБелоснежну, полну грудь…Я желал бы… да ногоюМоря не перешагнуть.И, хоть по уши влюбленный,Но с тобою разлученный,Всей надежды я лишен.Но, Наталья! ты не знаешьКто твой нежный Селадон,Ты еще не понимаешь,Отчего не смеет онИ надеяться? – Наталья!Выслушай еще меня:Не владетель я Сераля,Не арап, не турок я.За учтивого китайца,Грубого американцаПочитать меня нельзя,Не представь и немчурою,С колпаком на волосах,С кружкой, пивом налитою,И с цыгаркою в зубах.Не представь кавалергардаВ каске, с длинным палашом.Не люблю я бранный гром:Шпага, сабля, алебардаНе тягчат моей рукиЗа Адамовы грехи.– Кто же ты, болтун влюбленный?Взглянь на стены возвышенны,Где безмолвья вечный мрак;Взглянь на окны загражденны,На лампады там зажженны…Знай, Наталья! – я… монах!
Монах
Песнь первая
Святой монах, грехопадение, юбка
Хочу воспеть, как дух нечистый АдаОседлан был брадатым стариком;Как овладел он черным клобуком,Как он втолкнул Монаха грешных в стадо.Певец любви, фернейской старичок,К тебе, Вольтер, я ныне обращаюсь.Куда, скажи, девался твой смычок,Которым я в Жан д'Арке восхищаюсь,Где кисть твоя, скажи, ужели ввекИх ни один не найдет человек?Вольтер! Султан французского Парнасса,Я не хочу седлать коня Пегаса,Я не хочу из муз наделать дам,Но дай лишь мне твою златую лиру,Я буду с ней всему известен миру.Ты хмуришься и говоришь: не дам.А ты поэт, проклятый Аполлоном,Испачкавший простенки кабаков,Под Геликон упавший в грязь с ВильономНе можешь ли ты мне помочь, Барков?С усмешкою даешь ты мне скрыпицу,Сулишь вино и музу пол-девицу:«Последуй лишь примеру моему». —Нет, нет, Барков! скрыпицы не возьму,Я стану петь, что в голову придется,Пусть как-нибудь стих за стихом польется.Не в далеке от тех прекрасных мест,Где дерзостный восстал Иван-великой,На голове златой носящий крест,В глуши лесов, в пустыне мрачной, дикой,Был монастырь; в глухих его стенахПод старость лет один седой МонахСвятым житьем, молитвами спасалсяИ дней к концу спокойно приближался.Наш труженик не слишком был богат,За пышность он не мог попасться в ад.Имел кота, имел псалтирь и четки,Клобук, стихарь да штоф зеленой водки.Взошедши в дом, где мирно жил Монах,Не золота увидели б вы горы,Не мрамор там прельстил бы ваши взорыТам не висел Рафаель на стенах.Увидели б вы стул об трех ногах,Да в уголку скамейка в пол-аршина,На коей спал и завтракал Монах.Там пуховик над лавкой не вздувался.Хотя монах, он в пухе не валялсяМеж двух простынь на мягких тюфяках.Весь круглый год святой отец постился,Весь божий день он в кельи провождал,«Помилуй мя» в полголоса читал,Ел плотно, спал и всякой час молился.А ты, Монах, мятежный езуит!Красней теперь, коль ты краснеть умеешь,Коль совести хоть капельку имеешь;Красней и ты, богатый Кармелит,И ты стыдись, Печерской Лавры житель,Сердец и душ смиренный повелитель…Но, лира! стой! – Далеко занеслоУже меня противу рясок рвенье;Бесить попов не наше ремесло.Панкратий жил счастлив в уединеньи,Надеялся увидеть вскоре рай,Но ни один земли безвестный крайЗащитить нас от дьявола не может. —И в тех местах, где черный сатанаПод стражею от злости когти гложет,Узнали вдруг, что разгороженаК монастырям свободная дорога.И вдруг толпой все черти поднялись,По воздуху на крыльях понеслись —Иной в Париж к плешивым КартезианцамС копейками, с червонцами полез,Тот в Ватикан к брюхатым италианцамБургонского и макарони нес;Тот девкою с прелатом повалился,Тот молодцом к монашенкам пустился.И слышал я, что будто старый поп,Одной ногой уже вступивший в гроб,Двух молодых венчал перед налоем.Чорт прибежал Амуров с целым роем,И вдруг дьячок на крылосе всхрапел,Поп замолчал – на девицу глядел,А девица на дьякона глядела.У жениха кровь сильно закипела,А бес всех их к себе же в ад повел.Уж темна ночь на небеса всходила,Уж в городах утих вседневный шум,Луна в окно Монаха осветила. —В молитвенник весь устремивший ум,Панкратий наш Николы пред иконойСо вздохами земные клал поклоны. —Пришел Молок (так дьявола зовут),Панкратия под черной ряской скрылся.Святой Монах молился уж, молился,Вздыхал, вздыхал, а дьявол тут как тут.Бьет час, Молок не хочет отцепиться,Бьет два, бьет три – нечистый всё сидит.«Уж будешь мой», – он сам с собой ворчит.А наш старик уж перестал креститься,На лавку сел, потер глаза, зевнул,С молитвою три раза протянулся,Зевнул опять, и… чуть-чуть не заснул.Однако ж нет! Панкратий вдруг проснулся,И снова бес Монаха соблазнять,Чтоб усыпить, Боброва стал читать.Монах скучал, Монах тому дивился.Век не зевал, как богу он молился.Но – нет уж сил, кресты, псалтирь, слова, —Всё позабыл; седая голова,Как яблоко, по груди покатилась,Со лбу рука в колени опустилась,Молитвенник упал из рук под стол,Святой вздремал, всхрапел, как старый вол.Несчастный! спи… Панкратий вдруг проснулсяВзад и вперед со страхом оглянулся,Перекрестясь с постели он встает,Глядит вокруг – светильня нагорела;Чуть слабый свет вокруг себя лиет;Что-то в углу как будто забелело.Монах идет – что ж? юбку видит он."Что вижу я!.. иль это только сон? —Вскричал Монах, остолбенев, бледнея. —Как! это что?…" и, продолжать не смея,Как вкопаный, пред белой юбкой стал,Молчал, краснел, смущался, трепетал.Огню любви единственна преграда,Любовника сладчайшая наградаИ прелестей единственный покров,О юбка! речь к тебе я обращаю,Строки сии тебе я посвящаю,Одушеви перо мое, любовь!Люблю тебя, о юбка дорогая,Когда меня под вечер ожидая,Наталья, сняв парчовый сарафан,Тобою лишь окружит тонкий стан.Что может быть тогда тебя милее?И ты, виясь вокруг прекрасных ног,Струи ручьев прозрачнее, светлее,Касаешься тех мест, где юный богПокоится меж розой и лилеей.Иль, как Филон, за Хлоей побежав,Прижать ее в объятия стремится,Зеленый куст тебя вдруг удержав…Она должна, стыдясь, остановиться.Но поздно всё, Филон, ее догнав,С ней на траву душистую валитсяИ пламенна, дрожащая рукаСчастливого любовью пастухаТебя за край тихонько поднимает.Она ему взор томный осклабляет,И он… но нет; не смею продолжать.Я трепещу, и сердце сильно бьется,И, может быть, читатели, как знать?И ваша кровь с стремленьем страсти льется.Но наш Монах о юбке рассуждалНе так, как я (я молод, не постриженИ счастием нимало не обижен).Он не был рад, что юбку увидал,И в тот же час смекнул и догадался,Что в когти он нечистого попался.
Песнь вторая
Горькие размышления, сон, спасительная мысль
Покаместь ночь еще не удалилась,Покаместь свет лила еще луна,То юбка всё еще была видна.Как скоро ж твердь зарею осветилась,От взоров вдруг сокрылася она.А наш Монах, увы, лишен покоя.Уж он не спит, не гладит он кота,Не помнит он церковного налоя,Со всех сторон Панкратию беда."Как, – мыслит он, – когда и собачонкиВ монастыре и духа нет моем,Когда здесь ввек не видывал юбчонки,Кто мог ее принесть ко мне же в дом?Уж мнится мне… прости, владыко, в том!Уж нет ли здесь… страшусь сказать… девчонки".Монах краснел и, делать что, не знал.Во всех углах, под лавками искал.Всё тщетно, нет, ни с чем старик остался,Зато весь день, как бледна тень, таскался,Не ел, не пил, покойно и не спал.Проходит день, и вечер наступаяЗажег везде лампады и свечи.Уже Монах, с главы клобук снимая,Ложился спать. – Но только что лучиЛуна с небес в окно его пустилаИ юбку вдруг на лавке осветила,Зажмурился встревоженный МонахИ, чтоб не впасть кой-как во искушенье,Хотел уже на век лишиться зренья,Лишь только бы на юбку не смотреть.Старик кряхтя на бок перевернулсяИ в простыню тепленько завернулся,Сомкнул глаза, заснул и стал храпеть.Тот час Молок вдруг в муху превратилсяИ полетел жужжать вокруг него.Летал, летал, по комнате кружилсяИ на нос сел монаха моего.Панкратья вновь он соблазнять пустил.Монах храпит и чудный видит сон.Казалося ему, что средь долины,Между цветов, стоит под миртом он,Вокруг него Сатиров, Фавнов сонм.Иной смеясь льет в кубок пенны вины;Зеленый плющ на черных волосах,И виноград на голове висящий,И легкий фирз, у ног его лежащий, —Всё говорит, что вечно-юный Вакх,Веселья бог, сатира покровитель.Другой, надув пастушечью свирель,Поет любовь, и сердца повелительОдушевлял его веселу трель.Под липами там пляшут хороводомТолпы детей и юношей, и дев.А далее, ветвей под темным сводом,В густой тени развесистых дерев,На ложе роз, любовью распаленны,Чуть-чуть дыша, весельем истощенны,Средь радостей и сладостных прохлад,Обнявшися любовники лежат.Монах на всё взирал смятенным окомТо на стакан он взоры обращал,То на девиц глядел чернец со вздохом,Плешивый лоб с досадою чесал —Стоя, как пень, и рот в сажень разинув.И вдруг, в душе почувствовав куражИ на бекрень взъярясь клобук надвину:.В зеленый лес, как бело-усый паж,Как легкий конь, за девкою погнался.Быстрей орла, быстрее звука лирПрелестница летела, как зефир.Но наш Монах Эол пред ней казался,Без отдыха за новой Дафной гнался.«Не дам, – ворчал, – я промаха в кольцо».Но леший вдруг, мелькнув из-за кусточка,Панкратья хвать юбчонкою в лицо.И вдруг исчез приятный вид лесочка.Ручья, холмов и Нимф не видит он,Уж Фавнов нет, вспорхнул и Купидон,И нет следа красоточки прелестной.Монах один в степи глухой, безвестной,Нахмуря взор; темнеет небосклон,Вдруг грянул гром, монаха поражает —Панкратий: «Ах!..», и вдруг проснулся он.Смущенный взор он всюду обращает:На небесах, как яхонты, горя,Уже восток румянила заря.И юбки нет. – Панкратий встал, умылсяИ, помолясь, он плакать сильно стал,Сел под окно и горько горевал."Ах! – думал он, – почто ты прогневился?Чем виноват, владыко, пред тобой?Как грешником, вертит нечистый мной.Хочу не спать, хочу тебе молиться,Возьму псалтирь, а тут и юбку вдруг.Хочу вздремать и ночью сном забыться,Что ж снится мне? смущается мой дух.Услышь мое усердное моленье,Не дай мне впасть, господь, во искушенье!"Услышал бог молитвы старика,И ум его в минуту просветился.Из бедного седого простякаПанкратий вдруг в Невтоны претворился.Обдумывал, смотрел, сличал, смекнулИ в радости свой опрокинул стул.И, как мудрец, кем Сиракуз спасался,По улице бежавший бос и гол,Открытием своим он восхищалсяИ громко всем кричал: «нашел! нашел!»"Ну! – думал он, – от бесов и юбчонкиИзбавлюсь я – и милые девчонкиУже меня во сне не соблазнят.Я заживу опять монах монахом,Я стану ждать последний час со страхомИ с верою, и всё пойдет на лад".Так мыслил он – и очень ошибался.Могущий Рок, вселенной Господин,Панкратием, как куклой, забавлялся.Монах водой наполнил свой кувшин,Забормотал над ним слова молитвыИ был готов на грозны ада битвы.Ждет юбки он – с своей же стороныНечистый дух весь день был на работеИ весь в жару, в грязи, в пыли и потеПредупредить спешил восход луны.
Песнь третия
Пойманный бес
Ах, отчего мне дивная природаКорреджио искусства не дала?Тогда б в число Парнасского народаЛихая страсть меня не занесла.Чернилами я не марал бы пальцы,Не засорял бумагою чердак,И за бюро, как девица за пяльцы,Стихи писать не сел бы я никак.Я кисти б взял бестрепетной рукоюИ, выпив вмиг шампанского стакан,Трудиться б стал я с жаркой головою,Как Цициан иль пламенный Албан.Представил бы все прелести Натальи,На полну грудь спустил бы прядь волос,Вкруг головы венок душистых роз,Вкруг милых ног одежду резвей Тальи,Стан обхватил Киприды б пояс злат.И кистью б был счастливей я стократ!Иль краски б взял Вернета иль Пуссина;Волной реки струилась бы холстина;На небосклон палящих, южных странВозведши ночь с задумчивой луною,Представил бы над серою скалою,Вкруг коей бьет шумящий океан,Высокие, покрыты мохом стены;И там в волнах, где дышет ветерок,На серебре, вкруг скал блестящей пены,Зефирами колеблемый челнок.Нарисовал бы в нем я Кантемиру,Ее красы… и рад бы бросить лиру,От чистых муз навеки удалясь.Но Рубенсом на свет я не родился,Не рисовать, я рифмы плесть пустился.М<артынов> пусть пленяет кистью нас,А я – я вновь взмостился на Парнас.Исполнившись иройскою отвагой,Опять беру чернильницу с бумагойИ стану вновь я песни продолжать.Что делает теперь седой Панкратий?Что делает и враг его косматый?Уж перестал Феб землю освещать;Со всех сторон уж тени налетают;Туман сокрыл вид рощиц и лесов;Уж кое-где и звездочки блистают…Уж и луна мелькнула сквозь лесов…Ни жив, ни мертв сидит под образамиЧернец, молясь обеими руками.И вдруг бела, как вновь напавший снегМосквы реки на каменистый брег,Как легка тень, в глазах явилась юбка…Монах встает, как пламень покраснев,Как модинки прелестной ала губка.Схватил кувшин, весь гневом возгорев,И всей водой он юбку обливает.О чудо!.. вмиг сей призрак исчезает —И вот пред ним с рогами и с хвостом,Как серый волк, щетиной весь покрытый,Как добрый конь с подкованным копытомПредстал Молок, дрожащий под столом,С главы до ног облитый весь водою,Закрыв себя подолом епанчи,Вращал глаза, как фонари в ночи."Ура! – вскричал монах с усмешкой злою,Поймал тебя. подземный чародей.Ты мой теперь, не вырвешься, злодей.Все шалости заплатишь головою.Иди в бутыль, закупорю тебя,Сейчас ее в колодез брошу я.Ага, Мамон! дрожишь передо мною".– "Ты победил, почтенный старичок, —Так отвечал смирьнехонько Молок. —Ты победил, но будь великодушен,В гнилой воде меня не потопи.Я буду ввек за то тебе послушен,Спокойно ешь, спокойно ночью спи,Уж соблазнять тебя никак не стану".– "Всё так, всё так, да полезай в бутыль,Уж от тебя, мой друг, я не отстану,Ведь плутни все твои я не забыл".– "Прости меня, доволен будешь мною,Богатства все польют к тебе рекою.Как Банкова, я в знать тебя пущу,Достану дом, куплю тебе кареты,Придут к тебе в переднюю поэты;Всех кланяться заставлю богачу,Сниму клобук, по моде причешу.Всё променяв на длинный фрак с штанами,Поскачешь ты гордиться жеребцами,Народ, смеясь, колесами давитьИ аглинской каретой всех дивить.Поедешь ты потеть у Шиловского,За ужином дремать у Горчакова,К Нарышкиной подправливать жилет.Потом всю знать (с министрами, с князьямиВедь будешь жить, как с кровными друзьями)Ты позовешь на пышный свой обед".– "Не соблазнишь! тебя я не оставлю,Без дальних слов сей час в бутыль иди".– "Постой, постой, голубчик, погоди!Я жен тебе и красных дев доставлю".– "Проклятый бес! как? и в моих рукахОсмелился ты думать о женах!Смотри какой! но нет, работник ада,Ты не прельстишь Панкратья суетой.За всё, про всё готова уж награда,Раскаешься, служитель беса злой!"– "Минуту дай с тобою изъясниться,Оставь меня, не будь врагом моим.Поступок сей наверно наградится,А я тебя свезу в Иерусалим".При сих словах Монах себя не вспомнил.«В Иерусалим!» – дивясь он бесу молвил.– «В Иерусалим! – да, да, свезу тебя».– «Ну, естьли так, тебя избавлю я».Старик, старик, не слушай ты Молока,Оставь его, оставь Иерусалим.Лишь ищет бес поддеть святого с бока,Не связывай ты тесной дружбы с ним.Но ты меня не слушаешь, Панкратий,Берешь седло, берешь чепрак, узду.Уж под тобой бодрится чорт проклятый,Готовится на адскую езду.Лети, старик, сев на плеча Молока,Толкай его и в зад и под бока,Лети, спеши в священный град востока,Но помни то, что не на лошакаТы возложил свои почтенны ноги.Держись, держись всегда прямой дороги,Ведь в мрачный Ад дорога широка.
Спорить о том я не смею, пусть он безвинных поносит,
Ямб охладил рифмача, гекзаметры ж он заморозит.
Стихотворения 1814 г
К другу стихотворцу
Арист! и ты в толпе служителей Парнасса!Ты хочешь оседлать упрямого Пегаса;За лаврами спешишь опасною стезей,И с строгой критикой вступаешь смело в бой!Арист, поверь ты мне, оставь перо, чернилы,Забудь ручьи, леса, унылые могилы,В холодных песенках любовью не пылай;Чтоб не слететь с горы, скорее вниз ступай!Довольно без тебя поэтов есть и будет;Их напечатают – и целый свет забудет.Быть может и теперь, от шума удалясьИ с глупой музою навек соединясь,Под сенью мирною Минервиной эгиды [2]Сокрыт другой отец второй «Телемахиды».Страшися участи бессмысленных певцов,Нас убивающих громадою стихов!Потомков поздных дань поэтам справедлива;На Пинде лавры есть, но есть там и крапива.Страшись бесславия! – Что, естьли Аполлон,Услышав, что и ты полез на Геликон,С презреньем покачав кудрявой головою,Твой гений наградит – спасительной лозою?Но что? ты хмуришься и отвечать готов;"Пожалуй, – скажешь мне, – не трать излишних слов;Когда на что решусь, уж я не отступаю,И знай, мой жребий пал, я лиру избираю.Пусть судит обо мне, как хочет, целый свет,Сердись, кричи, бранись, – а я таки поэт".Арист, не тот поэт, кто рифмы плесть умеетИ, перьями скрыпя, бумаги не жалеет.Хорошие стихи не так легко писать,Как Витгенштеину французов побеждать.Меж тем как Дмитриев, Державин, Ломоносов.Певцы бессмертные, и честь, и слава россов,Питают здравый ум и вместе учат нас,Сколь много гибнет книг, на свет едва родясь!Творенья громкие Рифматова, ГрафоваС тяжелым Бибрусом гниют у Глазунова;Никто не вспомнит их, не станет вздор читать,И Фебова на них проклятия печать.Положим, что, на Пинд взобравшися счастливо,Поэтом можешь ты назваться справедливо:Все с удовольствием тогда тебя прочтут.Но мнишь ли, что к тебе рекой уже текутЗа то, что ты поэт, несметные богатства,Что ты уже берешь на откуп государства,В железных сундуках червонцы хоронишьИ, лежа на боку, покойно ешь и спишь?Не так, любезный друг, писатели богаты;Судьбой им не даны ни мраморны палаты,Ни чистым золотом набиты сундуки:Лачужка под землей, высоки чердаки —Вот пышны их дворцы, великолепны залы.Поэтов – хвалят все, питают – лишь журналы;Катится мимо их Фортуны колесо;Родился наг и наг ступает в гроб Руссо;Камоэнс с нищими постелю разделяет;Костров на чердаке безвестно умирает,Руками чуждыми могиле предан он:Их жизнь – ряд горестей, гремяща слава – сон.Ты, кажется, теперь задумался немного."Да что же, – говоришь, – судя о всех так строго,Перебирая всё, как новый Ювенал,Ты о Поэзии со мною толковал;А сам, поссорившись с Парнасскими сестрами,Мне проповедовать пришел сюда стихами?Что сделалось с тобой? В уме ли ты, иль нет?"Арист, без дальных слов, вот мой тебе ответ:В деревне, помнится, с мирянами простыми,Священник пожилой и с кудрями седыми,В миру с соседями, в чести, довольстве жилИ первым мудрецом у всех издавна слыл.Однажды, осушив бутылки и стаканы,Со свадьбы, под вечер, он шел немного пьяный;Попалися ему навстречу мужики."Послушай, батюшка, – сказали простяки, —Настави грешных нас – ты пить ведь запрещаешьБыть трезвым всякому всегда повелеваешь,И верим мы тебе; да что ж сегодня сам…"– "Послушайте, – сказал священник мужикам, —Как в церкви вас учу, так вы и поступайте,Живите хорошо, а мне – не подражайте".И мне то самое пришлося отвечать;Я не хочу себя нимало оправдать:Счастлив, кто, ко стихам не чувствуя охоты,Проводит тихой век без горя, без заботы,Своими одами журналы не тягчит,И над экспромптами недели не сидит!Не любит он гулять по высотам Парнасса,Не ищет чистых муз, ни пылкого Пегаса,Его с пером в руке Рамаков не страшит;Спокоен, весел он, Арист, он – не пиит.Но полно рассуждать – боюсь тебе наскучитьИ сатирическим пером тебя замучить.Теперь, любезный друг, я дал тебе совет,Оставишь ли свирель, умолкнешь, или нет?..Подумай обо всем и выбери любое:Быть славным – хорошо, спокойным – лучше вдвое.
2
Т. е. в школе.
Кольна
(Подражание Occ`eану)
(Фингал послал Тоскара воздвигнуть на берегах источника Кроны памятник победы, одержанной им некогда на сем месте. Между тем как он занимался сим трудом, Карул, соседственный государь, пригласил его к пиршеству; Тоскар влюбился в дочь его Кольну; нечаянный случай открыл взаимные их чувства и осчастливил Тоскара).
Источник быстрый Каломоны,Бегущий к дальним берегам,Я зрю, твои взмущенны волныПотоком мутным по скаламПри блеске звезд ночных сверкаютСквозь дремлющий, пустынный лес,Шумят и корни орошаютСплетенных в темный кров древес.Твой мшистый брег любила Кольна,Когда по небу тень лилась:Ты зрел, когда, в любви невольна,Здесь другу Кольна отдалась.В чертогах Сельмы царь могущихТоскару юному вещал:"Гряди во мрак лесов дремучих,Где Крона катит черный вал,Шумящей прохлажден осиной. —Там ряд является могил:Там с верной, храброю дружинойПолки врагов я расточил.И много, много сильных пало:Их гробы черный вран стрежет.Гряди – и там, где их не стало,Воздвигни памятник побед!"Он рек, и в путь безвестный, дальныйПустился с бардами Тоскар,Идет во мгле ночи печальной,В вечерний хлад, в полдневный жар. —Денница красная выводитЗлатое утро в небеса,И вот уже Тоскар подходитК местам, где в темные лесаБежит седой источник КроныИ кроется в долины сонны. —Воспели барды гимн святой;Тоскар обломок гор кремнистыхУсильно мощною рукойВлечет из бездны волн сребристых,И с шумом на высокой брегВ густой и дикой злак поверг;На нем повесил черны латы,Покрытый кровью предков меч,И круглый щит, и шлем пернатый,И обратил он к камню речь:"Вещай, сын шумного потока,О храбрых поздним временам!Да в страшный час, как ночь глубокаВ туманах ляжет по лесам,Пришлец, дорогой утомленный,Возлегши под надежный кров,Воспомнит веки отдаленныВ мечтаньи сладком легких снов!С рассветом алыя денницы,Лучами солнца пробужден,Он узрит мрачные гробницы…И грозным видом поражен,Вопросит сын иноплеменный:"Кто памятник воздвиг надменныйИ старец, летами согбен,Речет: "Тоскар наш незабвенный,Герой умчавшихся времен!"Небес сокрылся вечный житель,Заря потухла в небесах;Луна в воздушную обительСпешит на темных облаках;Уж ночь на холме – берег КроныС окрестной рощею заснул:Владыко сильный Каломоны,Иноплеменных друг, КарулПризвал Морвенского герояВ жилище Кольны молодойВкусить приятности покояИ пить из чаши круговой.………………………………………………………………Близь пепелища все воссели;Веселья барды песнь воспели.И в пене кубок золотойКрутом несется чередой. —Печален лишь пришелец Лоры,Главу ко груди преклонил:Задумчиво он страстны взорыНа нежну Кольну устремил —И тяжко грудь его вздыхает,В очах веселья блеск потух,То огнь по членам пробегает,То негою томится дух;Тоскует, втайне ощущаяВолненье сильное в кровиНа юны прелести взирая,Он полну чашу пьет любви.Но вот уж дуб престал дымиться,И тень мрачнее становится,Чернеет тусклый небосклон,И царствует в чертогах сон.…………………………………………………………………………Редеет ночь – заря багрянаЛучами солнца возжена;Пред ней златится твердь румяна:Тоскар покинул ложе сна;Быстротекущей КаломоныИдет по влажным берегам,Спешит узреть долины КроныИ внемлет плещущим волнам.И вдруг из сени темной рощи,Как в час весенней полунощиИз облак месяц золотой,Выходит ратник молодой. —Меч острый на бедре сияет,Копье десницу воружает:Надвинут на чело шелом,И гибкой стан покрыт щитом:Зарею латы серебрятсяСквозь утренний в долине пар."О юный ратник! – рек Тоскар, —С каким врагом тебе сражаться?Ужель и в сей стране войнаБагрит ручьев струисты волны?Но всё спокойно – тишинаОкрест жилища нежной Кольны"."Спокойны дебри Каломоны,Цветет отчизны край златой;Но Кольна там не обитает,И ныне по стезе глухойПустыню с милым протекает,Пленившим сердце красотой"."Что рек ты мне, младой воитель?Куда сокрылся похититель?Подай мне щит твой!" – И ТоскарПриемлет щит, пылая мщеньем.Но вдруг исчез геройства жар;Что зрит он с сладким восхищеньем?Не в силах в страсти воздохнуть,Пылая вдруг восторгом новым…Лилейна обнажилась грудь,Под грозным дышуща покровом…– «Ты ль это?…» – возопил герой,И трепетно рукой дрожащейС главы снимает шлем блестящий —И Кольну видит пред собой.
Эвлега
Вдали ты зришь утес уединенный;Пещеры в нем изрылась глубина:Темнеет вход, кустами окруженный,Вблизи шумит и пенится волна.Вечор, когда туманилась луна,Здесь милого Эвлега призывала;Здесь тихий глас горам передавалаВо тьме ночной печальна и одна:"Приди, Одульф, уж роща побледнела.На дикой мох Одульфа ждать я села,Пылает грудь, за вздохом вздох летит.О! сладко жить, мой друг, душа с душою.Приди, Одульф, забудусь я с тобою,И поцелуй любовью возгорит.Беги, Осгар, твои мне страшны взоры,Твой грозен вид, и хладны разговоры.Оставь меня, не мною торжествуй!Уже другой в ночи со мною дремлет,Уж на заре другой меня объемлет,И сладостен его мне поцелуй.Что ж медлит он свершить мои надежды?Для милого я сбросила одежды!Завистливый покров у ног лежит.Но чу!.. идут – так! это друг мой нежный.Уж начались восторги страсти нежной,И поцелуй любовью возгорит".Идет Одульф; во взорах – упоенье,В груди – любовь, и прочь бежит печаль;Но близ его во тьме сверкнула сталь,И вздрогнул он – родилось подозренье:"Кто ты? – спросил, – почто ты здесь? Вещай,Ответствуй мне, о сын угрюмой ночи!""Бессильный враг! Осгара убегай!В пустынной тьме что ищут робки очи?Страшись меня, я страстью воспален:В пещере здесь Эйлега ждет Осгара!"Булатный меч в минуту обнажен,Огонь летит струями от удара…Услышала Эвлега стук мечейИ бросила со страхом хлад пещерный."Приди узреть предмет любви твоей! —Вскричал Одульф подруге нежной, верной. —Изменница! ты здесь его зовешь?Во тьме ночной вас услаждает нега,Но дерзкого в Валгалле ты найдешь!"Он поднял меч… и с трепетом ЭвлегаПадет на дерн, как клок летучий снега,Мятелицей отторженный со скал!Друг на друга соперники стремятся,Кровавый ток по камням побежал:В кустарники с отчаяньем катятся.Последний глас Эвлегу призывал,И смерти хлад их ярость оковал.
