Полное собрание стихотворений

Брюсов Валерий Яковлевич

17 июля 1900

Замкнутые

Сатирическая поэма

I

Я год провел в старинном и суровом,Безвестном Городе. От мира оградясь,Он не хотел дышать ничем живым и новым.Почти порвав с шумящим миром связь.Он жил былым, своим воспоминаньем,Перебирая в грезах быль и сны,И весь казался обветшалым зданьем,Каким-то сказочным преданьемО днях далекой старины.Казалось мне: он замкнут безнадежно.Давила с севера отвесная скала,Купая груди в облачном просторе,С востока грань песков, пустыня, стерегла.А с двух сторон распростиралось море,Безлюдно, беспощадно, безнадежно.На пристани не раз, глаза с тоской прилежнойВ узоры волн колеблемых вперив,Следил я, как вставал торжественный прилив,Как облака неслись – вперед и мимо, мимо...Но не было вдали ни паруса, ни дыма —Никто не плыл к забытым берегам...Лишь абрис острова порой мелькал мне там,Где явственно заря, когда без солнца светит,Границу кругозора метит,Но гасло все в лучах, мне памятно едва,Все в благостный простор вбирала синева,И снова мир был замкнут безнадежно.Весь Город был овеян тайной лет.Он был угрюм и дряхл, но горд и строен.На узких улицах дрожал ослабший свет,И каждый резкий звук казался там утроен.В проходах темных, полных тишины,Неслышно прятались пристанища торговли;Углами

острыми нарушив ход стены,Кончали дом краснеющие кровли;Виднелись с улицы в готическую дверьОгромные и сумрачные сени,Где вечно нежились сырые тени...И затворялся вход, ворча, как зверь.Из серых камней выведены строго,Являли церкви мощь свободных сил.В них дух столетий смело воплотилИ веру в гений свой, и веру в бога.Передавался труд к потомкам от отца,Но каждый камень, взвешен и размерен,Ложился в свой черед по замыслу творца.И линий общий строй был строг и верен,И каждый малый свод продуман до конца.В стремленьи ввысь, величественно смелом,Вершилось здание свободным острием,И было конченным, и было целым,Спокойно замкнутым в себе самом.В музеях запертых, в торжественном покое,Хранились бережно останки старины:Одежды, утвари, оружие былое,Трофеи победительной войны —То кормы лодок дерзких мореходов,То кубки с обликом суровых лиц,Знамена покорявшихся народовДа клювы неизвестных птиц.И все в себе былую жизнь таило,Иных столетий пламенную дрожь.Как в ветер верило истлевшее ветрило!Как жаждал мощных рук еще сверкавший нож!..А все кругом пустынно-глухо было.

II

Я в их церквах бывал, то пышных, то пустынных.В одних всё статуи, картины и резьба,Обряд, застывший в пышностях старинных,Бессмысленно-пустая ворожба!Над миром скованным гудящий вопль органо,Зов пастыря – как божий голос – строг,Вещает он с Синая, из тумана,Лишь «Dominus vobiscum!» – «с вами бог!».В других церквах восторг опустошенья,На черных стенах цифры, ряд страниц;Молящиеся, в чинном исступленьи,Кричат псалмы, как стаи хищных птиц.Но вопль органа вдруг – замрет, как самый камень.Друг другу повторив, что это лишь обряд,Они для памяти причастие творят,И пастырь в сюртуке вещает важно: «Amen».Я залы посещал ученых заседанийИ слушал с ужасом размерность их речей.Казалось мне: влекут кумир огромный ЗнанийПокорные быки под щелканье бичей.Глубокой колеей, со стоном, визгом, громом,Телега тянется – в веках намечен путь, —Все было в тех речах безжалостно-знакомым,И в смене скучных слов не изменялась суть.Однажды ошибясь при выборе дороги,Они упрямо шли, глядя на свой компас.И был их труд велик, шаги их были строги,Но уводил их прочь от цели каждый час!К художникам входил я в мастерские.О бедность горькая опустошенных дум!Искусство! вольная стихия!Сюда не долетал твой вдохновенный шум!Художник быть не может не пророком,И рабство с творчеством согласовать нельзя!Кто не прошел пустынь в томленьи одиноком,Не знает, где лежит святой мечты стезя!В искусстве важен искус строгий.Прерви души мертвящий пленИ выйди пламенной дорогойК потоку вечных перемен.Твоя душа – то ключ бездонный.Не замыкай истомных уст.Едва ты встанешь, утоленный,Как станет мир – и сух и пуст.Так! сделай жизнь единой дрожью,Люби и муки до конца,Упейся истиной и ложью, —Во имя кисти и резца!Не будь окован и любовью,Бросайся в пропасти греха,Пятнай себя священной кровью, —Во имя лиры и стиха!Искусство жаждет самовластьяИ души черпает до дна.Едва душа вздохнет о счастьи, —Она уже отрешена!

III

А жизнь кругом лилась, как степью льются воды.Как в зеркале, днем повторялся день,С покорностью свой круг кончали годы,С покорностью заря встречала тень.Случалось в праздник мне, на площадь выйдя рано,Зайти в собор с толпой нарядных дев.Они молились там умильно, и органаЯ слушал в их кругу заученный напев.Случалось вечером, взглянув за занавески,Всецело выхватить из мирной жизни миг:Там дремлют старики, там звонок голос детский,Там в уголке – невеста и жених.И только изредка над этой сладкой прозойВдруг раздавалась песнь ватаги рыбаков,Идущих улицей, да грохотал угрозойДалекий смех бесчинных кабаков.За городом был парк, развесистый и старый,С руиной замка в глубине.Туда под вечер приходили пары —«Я вас люблю» промолвить при луне.В воскресный летний день весь город ратью чиннойСходился там – мечтать и отдохнуть.И восхищались все из года в год руиной,И ряд за рядом совершали путь.Им было сладостно в условности давнишней,Казались сочтены движенья их.Кругом покой аллей был радостен и тих,Но в этой тишине я был чужой и лишний.Я к пристани бежал от оскорбленных лип,Чтоб сердце вольностью хотя на миг растрогать,Где с запахом воды сливал свой запах деготь,Где мачт колеблемых был звучен скрип.О пристань! я любил твой неумолчный скрип,Такой же, как в былом, дошедший из столетий, —И на больших шестах растянутые сети,И лодки с грузом серебристых рыб.Любил я моряков нахмуренные взорыИ твердый голос их, иной, чем горожан.Им душу сберегли свободные просторы,Их сохранил людьми безлюдный океан.Там было мне легко. Присевши на бочонок,Я забывал тюрьму меня обставших дней,И облака следил, как радостный ребенок,И волны пели мне всё громче, всё ясней.И ветер с ними пел; и чайки мне кричали;Что было вкруг меня, все превращалось в зов...И раскрывались вновь торжественные дали:Пути, где граней нет, простор без берегов!

IV

И понял я, что здесь царил кумир единый:Обычной внешности. Пред искренностью страхТоржествовал и в храме и в гостиной,В стихах и вере, в жестах и словах.Жизнь, подчиненная привычке и условью,Елеем давности была освящена.Никто не смел – ни скорбью, ни любовьюУпиться, как вином пылающим, до дна;Никто не подымал с лица холодной маски,И каждым взглядом лгал, и прятал каждый крик;Расчетом и умом все оскверняли ласкиИ берегли свой пафос лишь для книг!От этой пошлости, обдуманной, привычной,Как жаждал, хоть на час, я вольно отдохнуть!Но где в глаза живым я мог, живой, взглянуть?Там, где игорный дом, и там, где дом публичный!Как пристани во мгле, вы высились, дома,И люди знали вновь, отдавшись вашей власти,Все беспристрастие и купли и найма,Паденья равенство и откровенность страсти!Кто дни и месяцы (актеры и рабы!)Твердили «строгий долг» и «скорбь об идеале»,Преобразясь в огне желаний и борьбы,То знали ненависть, то чувственно стонали,То гнулись под рукой Слепой Судьбы!Когда по городу тениПротянуты цепью железной,Ряды безмолвных строенийОживают, как призрак над бездной.Загораются странные светы,Раскрываются двери, как зевы,И в окнах дрожат силуэтыПод музыку и напевы.Раскрыты дневные гробницы,Выходит за трупом труп.Загораются румянцем лица,Кровавится бледность губ.Пышны и ярки одежды,В волосах алмазный венец.А вглядись в утомленные

вежды,Ты узнаешь, что пред тобой мертвец.Но страсть, подчиненная плате,Хороша в огнях хрусталей;В притворном ее ароматеДыханье желанней полей.И идут, идут в опьяненьиОтрешиться от жизни на час,Изведать освобожденьеПод блеском обманных глаз, —Чтоб в мире, на свой непохожем,От свободы на миг изнемочь.Тот мир ничем не тревожим,Пока полновластна ночь.Но в тумане улицы длиннойЗабелеет тусклый рассвет.И вдруг все мертво и пустынно,Ни светов, ни красок нет.Безобразных, грязных строенийТают при дне вереницы,И женщин белые тени,Как трупы, ложатся в гробницы.

V

И страшная мечта меня в те дни томила:Что, если Город мой – предвестие веков?Что, если Пошлость – роковая сила,И создан человек для рабства и оков?Что, если Город мой – прообраз, первый, малый,Того, что некогда жизнь явит в полноте,Что, если мир, унылый и усталый,Стоит, как странник запоздалый,К трясине подойдя, на роковой черте?И, как кошмарный сон, виденьем беспощадным,Чудовищем размеренно-громадным,С стеклянным черепом, покрывшим шар земной,Грядущий Город-дом являлся предо мной.Приют земных племен, размеченный по числам,Обязан жизнию (машина из машин!)Колесам, блокам, коромыслам,Предвидел я тебя, земли последний сын!Предчувствовал я жизнь замкнутых поколений,Их думы, сжатые познаньем, их мечты,Мечтам былых веков подвластные, как тени,Весь ужас переставшей пустоты!Предчувствовал раба подавленную яростьИ торжествующих многообразный сон,Всех наших помыслов обманутую старость,Срок завершившихся времен!....................................................Но нет! Не избежать мучительных падений,Погибели всех благ, чем мы теперь горды!Настанет снова бред и крови и сражений,Вновь разделится мир на вражьих две орды.Борьба, как ярый вихрь, промчится по вселеннойИ в бешенстве сметет, как травы, города,И будут волки выть над опустелой Сеной,И стены Тауэра исчезнут без следа.Во глубинах души, из тьмы тысячелетий,Возникнут ужасы и радость бытия,Народы будут хохотать, как дети,Как тигры, грызться, жалить, как змея.И все, что нас гнетет, снесет и свеет время,Все чувства давние, всю власть заветных слов,И по земле взойдет неведомое племя,И будет снова мир таинственен и нов.В руинах, звавшихся парламентской палатой,Как будет радостен детей свободных крик,Как будет весело дробить останки статуйИ складывать костры из бесконечных книг.Освобождение, восторг великой воли,Приветствую тебя и славлю из цепей!Я – узник, раб в тюрьме, но вижу поле, поле...О солнце! о простор! о высота степей!

1900 – 1901

Ревель, Москва

URBI ET ORBI

1901 – I903

К. Д. Бальмонту, другу и брату

Вступления

* * *

По улицам узким, и в шуме, и ночью, в театрах,в садах я бродил,И в явственной думе грядущее видя, за жизнью,за сущим следил.Я песни слагал вам о счастьи, о страсти, о высях,границах, путях,О прежних столицах, о будущей власти,о всем распростертом во прах.Спокойные башни, и белые стены,и пена раздробленных рек,В восторге всегдашнем, дрожали, внимали стихам,прозвучавшим навек.И девы и юноши встали, встречая, венчая меня,как царя,И, теням подобно, лилась по ступенямпотоком широким заря.Довольно, довольно! я вас покидаю! берите и сны и слова!Я к новому раю спешу, убегаю, мечта неизменно жива!Я создал, и отдал, и поднял я молот,чтоб снова сначала ковать.Я счастлив и силен, свободен и молод, творю,чтобы кинуть опять!

Апрель 1901

Лестница

Всё каменней ступени,Всё круче, круче всход.Желанье достиженийЕще влечет вперед.Но думы безнадежнейПод пылью долгих лет.Уверенности прежнейВ душе упорной – нет.Помедлив на мгновенье,Бросаю взгляд назад:Как белой цепи звенья —Ступеней острых ряд.Ужель в былом ступалаНа все нога моя?Давно ушло начало,В безбрежности края,И лестница все круче...Не оступлюсь ли я,Чтоб стать звездой падучейНа небе бытия?

Январь 1902

Последнее желанье

Где я последнее желаньеОсуществлю и утолю?Найду ль немыслимое знанье,Которое, таясь, люблю?Приду ли в скит уединенный,Горящий главами в лесу,И в келью бред неутоленныйК ночной лампаде понесу?Иль в городе, где стены давят,В часы безумных баррикад,Когда Мечта и Буйство правят,Я слиться с жизнью буду рад?Иль, навсегда приветив книги,Веков мечтами упоен,Я вам отдамся, – миги! миги! —Бездонный, многозвенный сон?Я разных ратей был союзник,Носил чужие знамена,И вот опять, как алчный узник,Смотрю на волю из окна.

Январь 1902

У себя

Так все понятно и знакомо,Ко всем изгибам глаз привык;Да, не ошибся я, я – дома:Цветы обоев, цепи книг...Я старый пепел, не тревожу, —Здесь был огонь и вот остыл.Как змей на сброшенную кожу,Смотрю на то, чем прежде был.Пусть много гимнов не допетоИ не исчерпано блаженств,Но чую блеск иного света,Возможность новых совершенств!Меня зовет к безвестным высямВ горах поющая весна,А эта груда женских писемИ нежива, и холодна!Лучей зрачки горят на росах,Как серебром все залито...Ты ждешь меня у двери, посох!Иду! иду! со мной – никто!

1901

Побег

И если, страстный, в час заветный,

Заслышу я мой трубный звук...

Tertia Vigilia

Мой трубный зов, ты мной заслышанСквозь утомленный, сладкий сон!Альков, таинственен и пышен,Нас облегал со всех сторон.И в этой мгле прошли – не знаю, —Быть может, годы и века.И я был странно близок раю,И жизнь шумела, далека.Но вздрогнул я, и вдруг воспрянул,И разорвал кольцо из рук.Как молния, мне в сердце глянулПобедно возраставший звук.И сон, который был так долог,Вдруг кратким стал, как всё во сне.Я распахнул тяжелый пологИ потонул в палящем дне.В последний раз взглянул я свышеВ мое высокое окно:Увидел солнце, небо, крышиИ города морское дно.И странно мне открылась новой,В тот полный и мгновенный миг,Вся жизнь толпы многоголовой,Заботы вспененный родник.И я – в слезах, что снова, сноваДуше открылся мир другой,Бегу от пышного алькова,Безумный, вольный и нагой!