О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной,Коварный лепет твой, улыбку, взор случайный,Перстам послушную волос густую прядьИз мыслей изгонять и снова призывать;Дыша порывисто, один, никем не зримый,Досады и стыда румянами палимый,Искать хотя одной загадочной чертыВ словах, которые произносила ты;Шептать и поправлять былые выраженьяРечей моих с тобой, исполненных смущенья,И в опьянении, наперекор уму,Заветным именем будить ночную мглу.
1844
«Когда мечты мои за гранью прошлых дней…»
Когда
мечты мои за гранью прошлых днейНайдут тебя опять за дымкою туманной,Я плачу сладостно, как первый иудейНа рубеже земли обетованной.Не жаль мне детских игр, не жаль мне тихих снов,Тобой так сладостно и больно возмущенныхВ те дни, как постигал я первую любовьПо бунту чувств неугомонных,По сжатию руки, по отблеску очей,Сопровождаемый то вздохами, то смехом,По ропоту простых, незначащих речей,Лишь там звучащих страсти эхом.
1844
«Когда мечтательно я предан тишине…»
Когда мечтательно я предан тишинеИ вижу кроткую царицу ясной ночи,Когда созвездия заблещут в вышинеИ сном у Аргуса начнут смыкаться очи,И близок час уже, условленный тобой,И ожидание с минутой возрастает,И я стою уже безумный и немой,И каждый звук ночной смущенного пугает;И нетерпение сосет больную грудь,И ты идешь одна, украдкой, озираясь,И я спешу в лицо прекрасное взглянуть,И вижу ясное, — и тихо, улыбаюсь,Ты на слова любви мне говоришь «люблю!»,А я бессвязные связать стараюсь речи,Дыханьем пламенным дыхание ловлю,Целую волоса душистые и плечи,И долго слушаю, как ты молчишь, — и мнеТы предаешься вся для страстного лобзанья, —О друг, как счастлив я, как счастлив я вполне!Как жить мне хочется до нового свиданья!
1847
«Постой! здесь хорошо! зубчатой и широкой…»
Постой! здесь хорошо! зубчатой и широкойКаймою тень легла от сосен в лунный свет…Какая тишина! Из-за горы высокойСюда и доступа мятежным звукам нет.Я не пойду туда, где камень вероломный,Скользя из-под пяты с отвесных берегов,Летит на хрящ морской; где в море вал огромныйПридет — и убежит в объятия валов.Одна передо мной, под мирными звездами,Ты здесь царица чувств, властительница дум…А там придет волна — и грянет между нами…Я не пойду туда: там вечный плеск и шум!
1847,1855
«Странное чувство какое-то в несколько дней овладело…»
Странное чувство какое-то в несколько дней овладелоТелом моим и душой, целым моим существом:Радость и светлая грусть, благотворный покой и желаньяДетские, резвые — сам даже понять не могу.Вот хоть теперь: посмотрю за окно на веселую зеленьВешних деревьев, да вдруг ветер ко мне донесетУтренний запах цветов и птичек звонкие песни —Так бы и бросился в сад с кликом: пойдем же, пойдем!Да как взгляну на тебя, как уселась ты там безмятежноПодле окошка, склоня иглы ресниц на канву,То уж не в силах ничем я шевельнуться, а толькоВсю озираю тебя, всю — от пробора волосДо перекладины пялец, где вольно, легко и уютно,Складки раздвинув, прильнул маленькой ножки носок.Жалко… да нет — хорошо, что никто не видал, как взглянулаТы на сестрицу, когда та приходила сюдаКуклу свою показать. Право, мне кажется, всех быВас мне хотелось обнять. Даже и брат твой, шалун,Что изучает грамматику в комнате ближней, мне дорог.Можно ль так ложно вещи учить его понимать!Как отворялися двери, расслушать я мог, что учительКаждый отдельный глагол прятал в отдельный залог:Он говорил, что любить есть действие — не состоянье.Нет, достохвальный мудрец, здесь ты не видишь ни зги;Я говорю, что любить — состоянье, еще и какое!Чудное, полное нег!.. Дай нам бог вечно любить!
1847
«Я знаю, гордая, ты любишь самовластье…»
Я знаю, гордая, ты любишь самовластье;Тебя в ревнивом сне томит чужое счастье;Свободы смелый лик и томный взор любвиМанят наперерыв желания твои.Чрез всю толпу рабов у пышной колесницыЯ взгляд лукавый твой под бархатом ресницыДавно прочел, давно — и разгадал с тех пор,Где жертву новую твой выбирает взор.Несчастный юноша! давно ль, веселья полный,Скользил его челнок, расталкивая волны?Смотри, как счастлив он, как волен… он — ничей;Лобзает ветр один руно его кудрей.Рука, окрепшая в труде однообразном,Минула берега, манящие соблазном.Но горе! ты поешь; на зыбкое стеклоИз ослабевших рук упущено весло;Он скован, — ты поешь, ты блещешь красотою,Для взоров божество — сирена под водою.
Июль 1847
«Ее не знает свет, — она еще ребенок…»
Ее не знает свет, — она еще ребенок;Но очерк головы у ней так чист и тонок,И столько томности во взгляде кротких глаз,Что детства мирного последний близок час.Дохнет тепло любви — младенческое окоЛазурным пламенем засветится глубоко,И гребень, ласково-разборчив, будто самПойдет медлительней по пышным волосам,Персты румяные, бледнея, подлиннеют…Блажен, кто замечал, как постепенно зреютЗлатые гроздия, и знал, что виноградСбирая, он вопьет их сладкий аромат!
1847
«Эй, шутка-молодость! Как новый, ранний снег…»
Эй, шутка-молодость! Как новый, ранний снегВсегда и чист и свеж! Царица тайных нег,Луна зеркальная над древнею МосквоюОдну выводит ночь блестящей за другою.Что, все ли улеглись, уснули? Не пора ль?..На сердце жар любви, и трепет, и печаль!..Бегу! Далекие, как бы в вознагражденье,Шлют звезды в инее свое изображенье.В сияньи полночи безмолвен сон Кремля.Под быстрою стопой промерзлая земляЗвучит, и по крутой, хотя недавней стужеДоходит бой часов порывистей и туже.Бегу! Нигде огня, — соседи полегли,И каждый звук шагов, раздавшийся вдали,Иль тени на стене блестящей колыханьеМне напрягает слух, прервав мое дыханье.
1847
«Лозы мои за окном разрослись живописно и даже…»
Лозы мои за окном разрослись живописно и дажеСвет отнимают. Смотри, вот половина окнаВерхняя темною зеленью листьев покрыта; меж ними,Будто нарочно, в окне кисть начинает желтеть.Милая, полно, не трогай!.. К чему этот дух разрушенья!Ты доставать виноград высунешь руку на двор, —Белую, полную ручку легко распознают соседи,Скажут: она у него в комнате тайно была.
1847
«Тебе в молчании я простираю руку…»
Тебе в молчании я простираю рукуИ детских укоризн в грядущем не страшусь.Ты втайне поняла души смешную муку,Усталых прихотей ты разгадала скуку;Мы вместе — и судьбе я молча предаюсь.Без клятв и клеветы ребячески-невиннойСказала жизнь за нас последний приговор.Мы оба молоды, но с радостью стариннойЛюблю на локон твой засматриваться длинный;Люблю безмолвных уст и взоров разговор.Как в дни безумные, как в пламенные годы,Мне жизни мировой святыня дорога;Люблю безмолвие полунощной природы,Люблю ее лесов лепечущие своды,Люблю ее степей алмазные снега.И снова мне легко, когда, святому звукуВнимая не один, я заживо делюсь;Когда, за честный бой с тенями взяв поруку,Тебе в молчании я простираю рукуИ детских укоризн в грядущем не страшусь.
