Полнолуние
Шрифт:
– Жора Теплый.
– Понятия не имею. Впервые слышу.
– Да ясно. Теплов он в миру. Георгий Аркадьевич. Медвежатник, сейфы для него – семечки. Ценили бродягу люди, имел авторитет. Я сам, грешный, за Теплого подписывался много раз. За это вынужден был потом извиняться, отдельный узелок себе завязал. – Балабан немного глотнул из кружки, скривился, окликнул: – Голуб!
Отодвинув одеяло, скользнул знакомый Игорю уголовник с крысиной мордой. Снова почему-то оскалился, открыв щербину. Ничего не спрашивая, подхватил кружку, точно так же молча исчез. Подогревать, дошло
– Вот так, – продолжал Балабан. – Той весной, прошлой, приперлись сюда архаровцы в погонах. Построили каторжан на плацу, говорят: надо, братья, послужить родине. Есть шанс смыть вину кровью. Добровольцы – два шага вперед.
– Штрафников вербовали, – понял Игорь. – Их всегда перед атакой бросают, на немцев. Оружие не всегда дают. Они бегут, гу-га кричат…
– Что кричат?
– Вместо «ура». Кто придумал – хрен его. Но по тому гу-га, ходят слухи, фрицы уже смертников узнают. Им же отступать запрещено, только вперед. Или пуля в грудь, или в спину. У них пулеметы за спинами, из наших окопов.
– Падлы. – Похоже, Балабана это не удивило. – Только не жаль. Не в людей они стреляют. Те, кто выходят, должны понимать, на что подписываются. А Теплый, скажу я тебе, знал даже больше, чем надо.
– Вы о чем?
– Вышел из строя, как положено. Потом, говорят, до фронта не доехал. Подорвался, ноги сделал. Говорят, повоевать даже немного успел. Герой, мать его. Какая разница, – старый вор отмахнулся, словно прогоняя свои же слова. – Все равно форму мусорскую надел.
– Солдатскую.
– Переодеваться можно для маскировки. – Теперь Балабан говорил с менторской ноткой. – То по работе, для дела нужно. Тут, Офицер, расклад другой. Дошло до меня такое: с ним еще один человек бежал, Костя Капитан. Вместе тут, на Вильве, чалились. Так себе кумекаю, сговорились они вдвоем пойти с самого начала. Ну, втерлись в доверие, понюхали пороха. Под пули, как я понимаю, не лезли. Подгадали момент, напали на солдат. Кого-то убили, прорвались в глубокий тыл. Человек тот Теплого и вывел, потому что знал местность. Из-под Курска он, Костик-то. Я его в разных серьезных делах видел. Не последний фраер, дядя деловой. А дальше доходит сюда печальная весть: труп Капитана нашелся в Курске. Красные оттуда уже тогда немцев выбили…
– В сорок третьем, летом, там горячо было, – согласился Вовк. – Если хотели эти ваши Теплый с Капитаном потеряться, правильное место выбрали.
– Есть такая мысль, – согласился Балабан. – Малява почему пришла за Костю? Знали, что залег на кичмане. Находят тело возле места, где когда-то барыжила его маруха. Немцев она как-то пережила. Когда их вытеснили, решила все закрутить по новой. Наш брат, честный фраер, никуда не делся. А жить же как-то надо девке. Костя Капитан имел с ней дела до войны. Нарисовался будто между прочим, здрасьте вам. А потом за десять метров от халупы старому дружку заточку загнали просто в сердце. Чтобы, значит, подумали на давнее кодло, нигде не искали. Жора Теплый заколол, не иначе.
– А я слышал… ну, нельзя ворам убивать. Тем более он грабитель, я так понял.
– Все ты правильно слышал. Только случай с Теплым особый. Есть на нем пара жмуров, еще до войны. Менты о том не знают. Ясно, никто из наших его легавым не вломил. Но Жора мутный, ох мутный. У тебя какое звание было?
– Старший лейтенант.
– До войны кем был?
– Как… Учился. Закончить не успел, меня с последнего курса призвали. Воевать пошел рядовым. Потом, летом сорок второго, послали на высшие офицерские курсы. – И зачем-то добавил: – Сапер.
– Вишь, научили стрелять. И людей ты убивал, Офицер. На минах их подрывал. Только ша про врагов. Люди – они все живые, каждый за жизнь хватается. Немец на войну умирать пошел? Хрена с два! Сидит себе и раздумывает: пули не для него, с ним такого не случится, не зацепит его. Ты тоже так думаешь, правда? Не ври. Лучше промолчи, ага?
Вовк молча кивнул.
– Вот так, – довольно хмыкнул Балабан. – С Теплым то же самое. Он убежал не на войну. Воевать ему не в жилу. Но и на воле долго не побегает.
– Почему?
– Потому что о том, что это он Капитана подрезал, люди быстро узнали. Одно дело – из окопов убежать, этого даже наш закон требует. И совсем другое – своего брата-блатного убить. Значит, теперь и Жора и для «красных» вне закона, и для «черных». Для нас, значит, для братвы. Тут же заслали малявы – искать его, паскудника, надо. Меня люди слушают, кое-что уже сделали. Не быстро. Времена сейчас сам знаешь какие, Офицер. Но нашли его, есть в этом всем дерьме приятные новости.
– Где? – вырвалось у Игоря.
– Тебе какая печаль?
– И правда.
Вынырнул Голуб, вернул кружку. Коснувшись донышка, Балабан тихонько вскрикнул, слегка обжегшись, но не разозлился – наоборот, хлебнул с удовольствием, изобразив на лице выражение высшего блаженства.
– Что-то я заболтался с тобой. Ну ничего, больше про наши дела будешь знать. Про Жору так, к слову. Сидит он у меня вот здесь, – сухим, согнутым крючком пальцем старый злодей легонько постучал себя по лбу. – Считай, познакомились. Компанию себе сам выбирай. К себе не зовем, закон не позволяет. Но в случае чего держись нас, Офицер. А от политических – подальше.
– Могли бы не предупреждать. Я их сам не очень люблю. Власть – она и есть власть, нечего выступать.
Честно говоря, в тот момент Игорь Вовк несколько кривил душой. До войны достаточно сдержанно воспринимал сообщения о разоблачении и аресте врагов народа и оглашенные приговоры. Не слишком радовался, но и не очень печалился. По примеру родителей вообще старался не обсуждать друзей семьи, которые внезапно оказались подельниками английских или японских шпионов. Или участниками сговора против партии, правительства и лично товарища Сталина. В целом старался жить в лучшей стране в мире и ни о чем крамольном не думать. Война значительно подправила его взгляды, а собственная история заронила серьезные сомнения в том, что сотни тысяч других приговоров не могли вынести точно так же. Однако по привычке избегал политических, хотя уже не относился к ним настороженно.