Полонез
Шрифт:
Зых слушает, медленно багровея физиономией.
– Только вот какая незадача вышла: враг оказался сильнее, – продолжаю как ни в чём не бывало. – Уложил обоих, мог бы и прикончить, да уж больно жалобно прощения просили… Ну, и ладно. Разрешил он им жить, но с одним условием.
Зых выжидательно смотрит на меня.
– А условие, в общем, простое, – заканчиваю доверительным тоном. – Надо передать тому самому нехорошему человеку, чтобы он мстить своему врагу закаялся. Иначе враг терпеть не будет и нехорошего человека убьёт. По-своему, по-шляхетски. Ну, вот как бешеных собак
Внутри всё клокочет. Зых даже не подозревает, что сейчас его жизнь висит на тонком волоске. Желание убить его становится невыносимым.
В кармане у меня лежит нож с выкидным лезвием, – изъял у одного из бандитов на память о нападении. Пусть будет. Слушая гнусавый рассказ о том, как их наняли по мою душу, я по описанию убедился, – да, это Зых. Стало быть, он (и это надо принять к сведению) имеет связь с парижским дном, невероятно богатым подонками на любой вкус. И это делает помощника по безопасности по-настоящему опасным. Ясно теперь, что и бывший депутат сейма Дымбовский исчез не сам по себе, и что типография, печатавшая недружественную газету, сгорела не по щучьему велению…
Так вот, нож. В память о калушинской трагедии было бы сейчас славно и справедливо всадить его Зыху в горло. Или в грудь. И бог свидетель, что сдерживаю себя буквально со скрежетом зубовным. Не могу себе этого позволить. Ещё не время.
Между тем Зых поднимается и делает шаг назад. Случайность или что-то прочитал в моём взгляде?
– Мне ваши истории выслушивать недосуг, – кисло произносит он. – Уцелели, так радуйтесь. Можете ходить и рассказывать, как мужественно одолели двух оборванцев.
Поднимаюсь и я.
– Ну, зачем же рассказывать, – говорю уже спокойно. – Враг нехорошего человека, знаете ли, не поленился и всё, что ему бандиты поведали, подробно записал. И как их зовут, и кто их нанял… очень у человека приметная внешность, одну птицу напоминает… и для чего нанял, и сколько им заплатил. Запись эту враг запечатал и спрятал в надёжном месте. И если с ним что-нибудь случится, уйдёт письмо в парижскую полицию. А копия – председателю Комитета Лелевелю.
– Да хоть папе римскому! – фыркает Зых.
– Нет, – поправляю укоризненно. – Чем вы слушаете? Не папе римскому, а префекту парижской полиции господину Жиске и председателю Польского национального комитета профессору Лелевелю.
Зых трёт бугристый лоб.
– Чушь какая-то, – цедит сквозь зубы.
– Там разберутся, – успокаиваю человека-сову.
С этими словами покидаю кабинет.
Сказать, что я ситуацией недоволен, значит ничего не сказать.
Для моих дел и планов вражда с Зыхом нужна менее всего. Нужны нормальные, ровные, в идеале хорошие отношения. Слишком многое от помощника по безопасности зависит в Комитете, да и в эмигрантской среде он не из последних. Памятуя об этом, я начал аккуратно выстраивать контакты с Зыхом ещё летом, с первых дней после появления в особняке. Но увы… Кто же знал, что между нами пробежит чёрная кошка в лице прекрасной панны Беаты.
Грубым
Прохожу в гостиную на первом этаже и раскланиваюсь с эмигрантами, собравшимися в особняке на утренний чай и свежие политические сплетни. Как и следовало ожидать, синяк на скуле привлекает общее внимание. Я вынужден повторить новеллу о нападении уличных грабителей и скромно заканчиваю тем, что сумел обратить негодяев в позорное бегство. Наградой мне служит общее сочувствие. Кто-то даже восклицает: «Не посрамил шляхетскую честь, молодец!» «Витязь!» – вторит ему другой. Ни секунды не сомневаюсь, что, пройдя через эмигрантские круги, короткий рассказ уже завтра трансформируется в эпическую сагу о чудо-шляхтиче, который мановением руки нанёс невосполнимый урон бандитскому дну Парижа.
Панна Беата, угощающая гостей чаем и ставшая невольной слушательницей моего рассказа, смотрит на меня с нескрываемым восхищением. Пользуясь случаем, целую прелестную тёплую руку и вполголоса осведомляюсь, не надумала ли она принять моё предложение встретить Рождество вместе.
– Ничего не получится, – говорит девушка, качая головой. И, заметив моё огорчение, добавляет с улыбкой: – Но, если хотите, вы можете прийти к нам с дядей в гости. Будут только свои, да и то лишь несколько человек. Я вас приглашаю.
Ну, хоть так. Хотелось бы, конечно, провести время с панной Беатой наедине, а не в обществе, где наверняка среди приглашённых будет и человек-сова… В последние дни думаю о девушке постоянно, и это плохо. Не то время и не та ситуация, чтобы влюбляться. Поэтому, отулыбавшись панне, с внутренним вздохом переключаюсь мыслями на вчерашнее сообщение Каминского.
Встреча с паном Войцехом состоялась у него на квартире накануне, вечером. Пришёл я, понятно, после стычки с бандитами, и вид у меня был соответствующий. Но самое интересное, что Каминский почти не обратил на это внимания. Вернее, наскоро выслушав мои объяснения, сразу перешёл к результатам утренней слежки. Бог свидетель, они того стоили.
Незнакомец, предположительно встречавшийся с Лелевелем и Зыхом, в девять часов утра вышел из своего дома № 3 по улице Ришелье, сел в поджидавшую карету и поехал. Каминский направился следом. После непродолжительной поездки карета прибыла по адресу улица Фобур Сент-Оноре, 39. Здесь незнакомец вышел, что-то сказал кучеру и неторопливо ступил в распахнутую швейцаром высокую массивную дверь тёмного дерева.
Только этого не хватало! Повисла пауза, которую очень хочется нарушить парой отборных ругательств.