Полонез

Домовец Александр

И как бы невзначай коснулся висевшей на груди медали «За взятие Парижа».

Министр ощутил бессильный гнев. Да как он смеет?.. Дерзость посла была беспрецедентна, – однако подкреплена всей мощью России, чья армия не знала равных в Европе. И потому приходилось терпеть, скрывая желание выгнать ди Борго. Ах, какое сильное желание…

– И другое хочу понять, – продолжал посол, не сводя взгляда с побледневшего от ярости министра. – Подготовка вооружённого выступления требует средств. Ружья, патроны, сабли, амуниция – всё денег стоит. Больших денег. Откуда они у Лелевеля? Он, что не секрет, человек небогатый, и его сообщники тоже. Откуда

деньги, вот вопрос?

– Ну, знаете! Я деньги в эмигрантских карманах не считаю, – окрысился герцог, не сдержавшись.

– Я тоже, – невозмутимо откликнулся князь. – Однако деньги у комитета есть, это факт. Хотя, вроде бы, не должно быть. Загадка, не так ли?

Поднявшись, он расправил плечи и отчеканил:

– Правительству Российской империи в высшей степени не хотелось бы полагать, что финансовое обеспечение подрывной активности польских смутьянов осуществляет правительство королевства Франция. А значит, контролирует и направляет их деятельность, враждебную Россию и её интересам. – Помолчав, добавил твёрдо: – Такого рода поддержка имела бы фатальные последствия для отношений между Россией и Францией.

Вот оно! Де Бройлю стало ясно – посол сегодня явился именно ради этой грозной фразы. Французам открытым текстом дают понять, что русское терпение на исходе. А если ещё учесть общеизвестное презрительное отношение императора Николая к королю-буржуа Луи-Филиппу…

Министру стало неуютно и даже, что скрывать, страшновато. Он попытался перевести ситуацию в шутку.

– К чему эти суровые слова, мсье посол? – спросил, глядя на ди Борго снизу вверх. – Сказано так, словно вы ради ликвидации кучки эмигрантов готовы взять Париж ещё раз…

– Надеюсь, до этого не дойдёт, – резко сказал посол. – Но и мириться с тем, что польским повстанцам ваша страна фактически потакает, мы больше не намерены. Мало сказать, что это недружественная политика. Расцениваем её как прямую угрозу безопасности Российской империи. И разумеется, этого не потерпим.

Теперь уже встал и министр. Стараясь придать голосу и красивому лицу с аристократически тонкими чертами максимальную твёрдость, сказал холодно:

– Ответ на свою ноту вы получите в течение ближайших дней. А пока могу сказать одно: в отношении поддержки польских радикалов правительством Франции вы заблуждаетесь. Такое предположение просто абсурдно. И уж менее всего оно должно стать причиной конфликта между нашими странами.

Посол неожиданно ухмыльнулся – широко, добродушно.

– А кто говорит о конфликте? Никакого конфликта. Я же могу быть с вами откровенным, не так ли, господин министр?

– Разумеется, – настороженно подтвердил де Бройль.

– Вот я и высказал наши сомнения. Если угодно, – опасения. Позвольте надеяться, что в своих действиях правительство Франции их учтёт.

И неторопливым жестом протёр рукавом мундира висевшую на груди медаль «За взятие Парижа». (Та откликнулась мягким сиянием.)

Откланялся.

Сцепив руки за спиной, де Бройль долго ходил по кабинету, – обдумывал состоявшийся разговор. Потом сел за стол и нервно, быстро набросал записку на собственном именном бланке. Запечатав, позвал секретаря.

– Срочно отошлите с курьером господину Тьеру [13] , – сказал отрывисто.

Пройдя в комнату отдыха, примыкавшую к кабинету, налил бокал вина. Надо было успокоиться. В последнее время польский вопрос изрядно потрепал нервы.

Парадокс, но он, министр Франции, в главном был согласен с послом России. Буйные эмигранты порядком надоели, но избавиться от них не было никакой возможности, – разве что решиться на политическое самоубийство. Общественное мнение, категорически поддерживающее разбитых повстанцев, сожрало бы кабинет министров, решись тот на массовую высылку. И на многое, учитывая напор оппозиции, приходилось закрывать глаза.

13

Тьер Адольф (1797–1877) – французский политический деятель и историк. В описываемый период был министром внутренних дел Июльской монархии.

Но в одном чёртов ди Борго был неправ. Правительство Луи-Филиппа вовсе не содержало польских эмигрантов. Для этого не было денег, да и с какой стати финансировать их военно-авантюрные планы? Но кто-то же их всё-таки финансировал…

Вот эту тему де Бройль и хотел обсудить с министром внутренних дел.

Приехав в середине лета, я снял в Париже квартиру на улице Добрых Детей. Понятия не имею, почему эта крохотная улочка получила такое необычное название (вроде бы здесь когда-то содержался какой-то колледж?), да и не важно. Она хороша тем, что находится недалеко от квартала Сент-Оноре, где расположился комитетский особняк. К тому же звучит приятно. Особенно если учесть, что добрых людей вокруг меня почти нет, а дела, которыми вынужден заниматься, уж точно не детские.

Лелевель накануне созвал наш малый совет на одиннадцать часов утра. Съев пару булочек и запив двумя чашками кофе в соседнем кафе, неторопливо иду в особняк. Погода дрянь. То, что в Париже называют зимой, у нас на родине таковой не считается. Выпавшие ранним утром редкие декабрьские снежинки мигом растаяли, и слякоть на тротуаре неприятно хлюпает под сапогами. Но я не обращаю внимания ни на неё, ни на серое небо, ни на прохожих, ни на проезжающие по мостовой экипажи, – занят мыслями.

Поездка Каминского вслед за Лелевелем и Зыхом, предпринятая несколько дней назад, кое-что принесла.

Пан Войцех проехал за ними на улицу Капуцинок. Там карета председателя остановилась у пятиэтажного дома № 7, и Лелевель с Зыхом через парадный подъезд прошли внутрь. Отпустив карету, Каминский решил дождаться их возвращения. Изучал обстановку: улица узкая, маленькая, а дом из серого камня, – потрёпанный, совершенно заурядный. Да и люди, шаставшие вокруг, не отличались ни благообразием, ни приличием манер. Можно было лишь гадать, какая нелёгкая занесла нашего профессора в столь непрезентабельное место.

Лелевель и Зых появились часа через два, причём руку начальника службы безопасности оттягивал небольшой и, похоже, увесистый саквояж, хотя Каминский помнил точно, – оба зашли в дом с пустыми руками. Сели в ожидавшую карету, уехали.

Самая лёгкая часть задачи (проследить место назначения) была выполнена. Однако вот вопрос: к кому они ездили? С кем встретились и общались? Кто снабдил их на дорожку саквояжем с неясным грузом внутри? Размышляя об этом, Каминский в наступающих сумерках неторопливо прогуливался вблизи дома и зорко поглядывал на подъезд, откуда вышли Лелевель и Зых. На что он, собственно, рассчитывал? Неизвестный участник встречи вполне мог остаться дома до утра. А хоть бы и вышел, как опознать? Каминский колебался.