Полонез
Шрифт:
Одна из важных задач Комитета в том и состоит, чтобы по возможности поддерживать своего брата-эмигранта деньгами. Не всех, разумеется. Эмигранты, сплотившиеся вокруг Чарторыйского, – они, к примеру, люди состоятельные. Комитет подкармливает лишь тех, кто держит руку Лелевеля, и когда есть возможность. После таинственных поездок профессора такая возможность появляется. Вот и спрашивается, – где пан Лелевель берёт франки? Нашёл в Париже пещеру Лейхтвейса [10] ?
10
Пещера
Человек я давно взрослый, но ничего не могу с собой поделать – всё ещё живёт в душе детское любопытство. Ужасно хочется узнать, на какой улице французской столицы прячется заветная пещера. Кое-какие догадки на этот счёт есть, но только догадки. Уточнить их я хочу с помощью бывшего следователя. После долгого разговора мы немного подружились, и он готов мне помочь.
С этой целью три дня кряду Каминский с утра до вечера просидел в кафе напротив нашего особняка, следя за определённым окном второго этажа и держа при себе карету. (Некоторой суммой на транспортные и прочие расходы я его снабдил. Любопытство требует жертв.) На четвёртый Лелевель с Зыхом наконец отправились в очередную поездку, а я встал у окна и демонстративно вытер лоб платком. Получив условный сигнал, Каминский сел в свою карету и отправился следом за ними.
Вот, собственно, и всё. Понятия не имею, что именно удастся выяснить, проследив за председателем. Но, может, кое-что и удастся. Во всяком случае, попытка не пытка. Посмотрим.
– О чём пан задумался? – спрашивает панна Беата с лёгкой улыбкой.
– Да вот… Рождество скоро, – импровизирую, меняя направление мыслей. – Вы любите праздновать Рождество?
Девушка слегка морщится.
– Раньше да, но теперь… После Варшавы никак не привыкну к Парижу. Здесь всё такое чужое, правда? И подруги все дома остались. Разве что наш особняк, – тут, по крайней мере, свои. Наверно, здесь и отпразднуем. Дядя, я, кто-нибудь из наших. Украсим ёлку, накроем стол…
– А у меня другое предложение, – говорю неожиданно для себя. – Приглашаю панну отметить Рождество вместе со мной. Хороший ресторан и приятный вечер обещаю.
Наступает пауза. Беата смотрит на меня с некоторым удивлением, а потом обезоруживающе улыбается.
– Как снег на голову, – признаётся она.
– Так скоро зима. Можно и снег.
– Да разве тут зима? Вот у нас зима так зима, снег так снег. Идёшь, бывало, в декабре по Маршалковской [11] …
11
Маршалковская – одна из центральных улиц Варшавы.
– Да бог с ним, со снегом. Вы согласны? – спрашиваю Беату, пристально глядя в бездну карих глаз.
Девушка качает головой.
– Ещё не знаю. Надо подумать. Не уверена, что у меня будет желание куда-то идти…
За спиной
– Где ты ходишь? Мы с паном уже всё собрали, – строго говорит Беата.
– Простите, барышня, по хозяйству замешкалась, – покаянно произносит Агнешка, переводя взгляд с меня на Беату.
И мне не нравится этот взгляд – внимательный, цепкий, оценивающий. Своим любопытством женщины сродни разведчикам. Завтра вся наша эмигрантская община станет шушукаться, что у панны Беаты наконец появился фаворит в моём лице. Я-то, конечно, был бы счастлив, да ведь всё общение ограничивается лёгкими, ни к чему не обязывающими разговорами. К тому же я так и не понял, согласна ли она отпраздновать рождество вместе со мной…
Остаюсь в особняке до вечера. Пью чай, болтаю со знакомыми эмигрантами, – обсуждаем высылку двух наших сотоварищей из Парижа по требованию русского посольства. Приходим к выводу, что Луи-Филипп Николая побаивается. Да и как не побаиваться, если и двадцати лет не прошло, как русская армия взяла Париж…
Лелевель и Зых появляются довольно поздно и сразу расходятся по своим кабинетам. Что-то сегодня они ездили дольше обычного. Теперь можно уходить и мне. С Каминским договорились, что вечером встретимся в «Звезде Парижа» и он расскажет о небольшом путешествии по столице.
Но вот неожиданность, – Зых стоит на пороге своего кабинета. А кабинет у него на первом этаже, рядом с гардеробной. Ощущение, что он кого-то поджидает. И этот «кто-то» – ваш покорный слуга.
– Не соблаговолит ли пан зайти ко мне по делу? – несколько церемонно спрашивает Зых нейтральным тоном.
Никакого желания общаться с ним нет, но и причин отказаться тоже нет. Проходим в комнату. Кабинет невелик, да и обставлен просто. Усевшись возле стола, выжидательно смотрю на Зыха. И тот сразу берёт быка за рога.
– Буду признателен, если пан перестанет любезничать с панной Беатой, – говорит без обиняков, неприязненно глядя круглыми совиными глазами.
В удивлении откидываюсь на спинку стула.
– А какое вам дело до того, с кем я любезничаю? – спрашиваю в свою очередь, стараясь говорить как можно спокойнее.
Вместо ответа Зых кладёт на стол кулаки. Славные кулаки, увесистые.
– Если говорю, значит, есть дело, – мрачно произносит он. – И готов повторить просьбу.
– А-а, так это просьба…
– Пока – да.
Сказано, словно булыжником по голове.
– Просьба отклоняется, – отвечаю равнодушно. – Сами-то поняли, что сказали? Мне, шляхтичу, пытаетесь запретить общаться с девушкой? Мои деды убивали и за меньшее.
Посунувшись вперёд, Зых оскаливается. Возможно, в его понимании это улыбка.
– Мне с вами собачиться недосуг, – нагло заявляет он. – Вы шляхтич, я разночинец, – какая разница? Есть девушка, и она будет моей. Или ничьей. Но уж точно не вашей. Так что не тратьте время и о себе подумайте.