Полонез
Шрифт:
– А где же мне ещё появиться? Зых, – он тут, у вас…
Я уже и сам догадался, что бывший студент, как и многие другие эмигранты, особняк Комитета стороной не обошёл. Вопрос – кто?
Каминский называет фамилию, и я хмурюсь. Цешковский. Ежи Цешковский. Фамилия как фамилия. Но именно под ней в Комитете появился и быстро занял место возле Лелевеля помощник по безопасности. (А ещё начал ухаживать за панной Беатой.) Вот, значит, как теперь зовут пана Зыха…
– А вы не путаете? – уточняю на всякий случай. – Вы ведь этого живодёра и в глаза не видели.
– Что тут путать? Староста и уцелевшие «мстители» описали очень подробно. Лицом – чистая сова. Глаза круглые, взгляд немигающий, нос крючком. Коренастый, крепкий. Волосы тёмные.
Да, всё так. И между прочим, становятся ясны приязнь и доверие, которые Лелевель с ходу выказал новому эмигранту несколько месяцев назад. Зых ведь из Виленского университета, а председатель долгое время преподавал там историю. Так что знакомство у них давнее. И тайное общество филоматов Лелевель вроде бы патронировал…
Я поднимаюсь и оставляю на столике пару купюр.
– Пойдёмте, пан Каминский, засиделись уже.
На улице, выйдя из кафе, я возвращаю Каминскому порядком надоевший мне «Ле-Паж».
– Это не значит, что можно охотиться на Зыха и дальше, – предупреждаю на всякий случай. – Тем более, в стенах Комитета. Как только вы выстрелите, наши вас затопчут. А может, ещё до того, как вы успеете спустить курок.
– Я от своего решения не отступлю, – упрямо говорит бывший следователь и даже останавливается.
Останавливаюсь и я.
– Послушайте, пан Каминский! Ваши мотивы мне ясны и даже некоторым образом вызывают уважение. Но своевольничать не надо. Во-первых, Цешковский… ну, Зых, – полезный член нашего сообщества и вносит свою лепту в общее дело освобождения Польши… Не перебивайте… Во-вторых, чтобы наказать человека, не всегда надо в него стрелять. Есть и другие способы. Вы меня поняли?
– Нет!
– Не беда, – успокаиваю я Каминского. – Сейчас я провожу вас домой и заодно посмотрю, где вы остановились. А по пути растолкую некоторые вещи. Думаю, что мы можем друг другу быть полезными…
Глава вторая
Пресловутое польское вольнодумство проявлялось даже в мелочах. Казалось бы, как должны проходить заседания Комитета? Его участники собираются в кабинете председателя, чинно рассаживаются за длинным столом и поочерёдно высказываются на обсуждаемую тему… Так? Нет, не так.
Во-первых, каждый садился там, где заблагорассудится, вплоть до подоконника. Во-вторых, говорили горячо, громко, перебивая друг друга, а то и переходя на личности. С простейшей дисциплиной члены собрания были не в ладах и, возможно, даже считали это слово оскорбительным. Потому-то заседания Комитета нередко заканчивались безрезультатно, если не считать результатом долгую и бесплодную дискуссию, порой перераставшую в склоку. И чему удивляться? Традиция… Заседания польского сейма (с поправкой на масштаб) испокон веков проходили примерно так же.
Желая, чтобы пустой болтовни было как можно меньше, а полезной отдачи как можно больше, Лелевель постепенно сформировал в недрах Комитета своего рода малый совет. В его составе оказались люди более деловые и практичные, нежели говоруны, сотрясающие воздух ритуальными всхлипами о великой страдающей Польше. Именно этот неофициальный орган обсуждал наиболее существенные вопросы и принимал самые важные решения.
При формировании малого совета Лелевель не ограничился лишь членами Комитета. В интересах общего дела он привлёк к работе нескольких эмигрантов, на которых мог положиться.
Кто же входил в состав? Естественно, сам профессор. Из членов Комитета ещё Ходзько и Гуровский. Далее, помощник по безопасности Цешковский. Ну, это ясно. И ещё три человека, которые к Комитету прямого отношения не имели.
Мелкопоместный шляхтич Томаш Лех добровольно вступил в войско Польское и при обороне Варшавы от армии фельдмаршала Паскевича был тяжело ранен. За малым не отдав богу душу, лечился долго, а когда встал на ноги, то рассудил, что скрываться от властей всю оставшуюся жизнь – дело скучное. Поэтому, заручившись рекомендательными письмами от нескольких влиятельных патриотов, четыре месяца назад уехал в Париж, где и предъявил референции председателю Комитета.
Лелевель испытал Леха несколькими поручениями, после чего пришёл к выводу, что этот немногословный крепыш лет тридцати с небольшим – просто подарок: исполнителен, точен, энергичен. Что важно, способен проявить инициативу. Наконец, безукоризненный патриот, кровью доказавший верность общему делу. Отчего же не привлечь такого человека к важной работе, не тратя время на канительную процедуру с официальным избранием в состав Комитета?
Поручик войска Польского Болеслав Мазур после разгрома Восстания несколько месяцев скрывался, а потом бежал в Бельгию. Оглядевшись и выяснив, что цвет эмиграции сидит в Париже, перебрался туда. В столице бывший офицер благодаря боевому характеру довольно быстро попал в эпицентр скандальной истории.
Как-то, собравшись в одном из кафе, человек десять эмигрантов по традиции завели шумный спор о дальнейшей судьбе родины, о её освобождении из-под русского гнёта. Кто-то из собравшихся по ходу резко обвинил Комитет и его председателя в бездействии. Почему ещё не собрано войско для похода на Варшаву? Почему огонь партизанской войны в тылу русских гарнизонов еле теплится, вместо того чтобы разгореться в страшное пламя? Говорильня, а не Комитет, зачем только его избирали…
Присутствующий при сём Мазур, горячо уважавший Лелевеля, без обиняков предложил пану заткнуться. Тот в ответ вызвал экс-поручика на дуэль. (Заметим, что дуэли среди поляков-эмигрантов были делом обычным. И ничего не попишешь, – особенность национального темперамента.) Состоявшийся назавтра поединок в укромном углу Сен-Жерменского предместья закончился быстрой победой Мазура и ранением противника.
История дошла до Лелевеля. Пригласив Мазура, председатель тепло поблагодарил нежданного защитника своего доброго имени. Бывший поручик ему понравился: смел, решителен, отлично владеет оружием и явно неглуп. А личная преданность вообще бесценна. Приблизив к себе Мазура, Лелевель через некоторое время ввёл его в состав малого совета – и не ошибся. Этот ещё довольно молодой человек (и тридцати не исполнилось) трезвомыслием и здравыми суждениями довольно скоро доказал, что место в узком кругу патриотов занимает не зря.