Полонез
Шрифт:
Дубельт поразился.
– Что, уже и операция состоялась? Быстро же граф Паскевич ответил.
– Судя по донесению, наместник был вне себя, – пояснил Бенкендорф. – Бандиты зверски убили чиновника его канцелярии, титулярного советника Костина. (Дубельт вдруг нахмурился.) Я уж не говорю про польскую девушку. А ведь этот Костин был доверенным человеком. Паскевич его привечал и тянул по службе. В общем, как только поступили сведения от Каминского, наместник отправил в Калушинский лес из Мазовецка пехотный батальон.
– Чем закончилась операция? – быстро спросил Мордвинов.
– Чем она могла закончиться? Полным разгромом банды, разумеется, – сказал Бенкендорф,
– А двадцать восьмой?
– Этот, увы, ускользнул. И самое неприятное, что именно он – главарь банды. Это некий Ян Зых, бывший студент Виленского университета. Характеризуется как человек умный, сильный, смелый и, судя по действиям банды, утончённый садист. Распять Костина велел именно он. Надругаться над девушкой перед смертью тоже.
– Ищи теперь эту сволочь, – с досадой обронил Дубельт.
– Сволочь уже ищут, Леонтий Васильевич, хотя вы правы, – не так-то просто, Польша велика…
Бенкендорф звонком вызвал дежурного секретаря и велел подать чаю. Разговор продолжили с чашками в руках.
– Это всё была предыстория, господа, – сообщил граф, откидываясь на стуле. – Главное, – как отреагировал на моё сообщение государь.
– Воистину главное, – пробормотал Мордвинов.
– Государь выслушал с большим вниманием, – продолжал Бенкендорф. – Вы знаете, что Польша для него – тема не только серьёзнейшая, но и больная. Сказал он, что разгром банды, конечно, дело важное. Однако, обрубая щупальца, не пора ли ударить в голову?
– Речь, как я понимаю, о Польском национальном комитете, который квартирует в Париже, – полувопросительно-полуутвердительно произнёс Дубельт после паузы.
– Именно так, Леонтий Васильевич. – Допив чашку, граф с лёгким стуком поставил её на стол. – Здесь, в Царстве Польском, лишь исполнители руководящих планов. Все вожди восстания там, в эмиграции. Значит, в соответствии с поручением государя, мы должны вплотную заняться комитетом и его верхушкой.
Бенкендорф поднялся, – энергично, словно не было утомительного дня. Следом встали Дубельт с Мордвиновым.
– В ближайшие дни государь ждёт наших предложений по работе с эмиграцией, – официальным тоном добавил начальник Третьего отделения, заложив руки за спину. – Ясных, чётких, детально разработанных.
Дубельт неожиданно поднял голову и посмотрел куда-то вверх. Задумался коротко. Слегка прищурился.
– Предложения будут, – сказал наконец уверенно. – Александр Христофорович, я бы хотел взять у вас донесение из канцелярии Паскевича и рапорт этого… как его… Каминского. Можно?
– Разумеется. А зачем вам эти бумаги?
– Хочу изучить повнимательнее. Сдаётся мне, что интересного в них больше, чем кажется на первый взгляд…
Глава первая
Для своих заседаний и повседневной работы Комитет снимал двухэтажный особняк на Анжуйской улице квартала Сент-Оноре, находившейся в центре Парижа на правом берегу Сены. Здесь было уютно и прилично. Улица купалась в прохладе каштанов и вязов, соседние особняки и четырёх-пятиэтажные дома с мансардами смотрелись чистенько и аккуратно, цены в окрестных магазинах, лавках и кафе не шокировали, как, скажем, в заведениях модного квартала Шоссе д,Антен, не говоря уже об аристократическом Сен-Жерменском предместье.
Многие, многие достойные люди облюбовали квартал Сент-Оноре! Жили в его солидных домах дипломаты и состоятельные иностранцы,
5
Июльская монархия – период в истории Франции от Июльской революции 1830 года, покончившей с режимом Реставрации Бурбонов, до Февральской революции 1848 года, установившей Вторую республику. На трон был возведён Луи-Филипп Первый, герцог Орлеанский.
6
«Aurea mediacritas» (лат.) – золотая середина. Понятие древнегреческой философии, означающее желанную середину между двумя нежеланными крайностями.
Для особняка началась новая жизнь. Большой обеденный зал на первом этаже переоборудовали в зал для заседаний. Жилые комнаты стали рабочими кабинетами. А верхняя спальня превратилась в скромную, хотя и просторную обитель председателя Польского национального комитета профессора Лелевеля, – знаменитого историка и политика.
Вечером 29 октября 1832 года в особняке было шумно и людно, как всегда.
Тут надо пояснить, что сам по себе Польский национальный комитет насчитывал одиннадцать членов, включая секретаря и казначея. Была ещё, правда, племянница Лелевеля панна Беата, исполнявшая роль хозяйки дома, и горничная Агнешка, работавшая прислугой за всё. Ну и вахтёр-сторож Мацей. Немного.
Фактически же Комитет, созданный в декабре 1831 года, был существенно шире. Вокруг него вскоре сложился круг доверенных эмигрантов, которых председатель привлекал к обсуждению наиболее важных вопросов. Таких было два: сплочение эмиграции и подготовка нового восстания в Царстве Польском. Вопросы не просто важные, – вечные. Желания сплачиваться у эмиграции не было, а для подготовки восстания требовались большие деньги, которых тоже не было. Но Лелевель рук не опускал.
Добавим, что мало-помалу штаб-квартира Комитета стала неофициальным эмигрантским центром. Таким, что ли, клубом. Здесь изо дня в день собирались, обсуждали вести из Польши, спорили и переругивались, пили чай или кофе, курили трубки, со слезами на глазах слушали полонез Огинского, прекрасно исполняемый на фортепьяно панной Беатой, – словом, общались эмигранты, поддерживавшие Комитет.
Французское правительство давало приют польским революционерам отчасти в пику России, отчасти в угоду общественному мнению, которое горячо поддерживало разбитых повстанцев. Да и как иначе могло быть в стране, где за последние полвека революция стала нормой жизни, а свержение монархов – рутиной. От Людовика Шестнадцатого к Наполеону, от Людовика Восемнадцатого к Карлу Десятому. А теперь правил и вовсе король-гражданин, буржуазный самодержец Луи-Филипп, ничуть не стеснявшийся сдавать напрокат стулья в принадлежащем ему саду Пале-Руаяль…