Полоса отчуждения
Шрифт:
Вот по нему Максим и доставил пьяного.
И, словно ожидая этого, его седока встретили.
Двое в куртках, на которых были надписи. У одного – «Демократически озабоченный». А у другого – «Футбольные эмоции». И именно этот парень спросил:
– Сколько мы тебе должны?
– Да… – было начал он первую фразу отказа от денег. Но встречалец уже сунул ему целых сто рублей.
– Да у меня нет сдачи, – прошептал Максим. Но парень махнул рукой.
И он уехал.
И, что удивительно,
С тех пор и пошло.
И вот нынче знатный лысак.
Да еще с такой необыкновенной фамилией – Дурата.
– Причем, – начал седок, – мое имя и отчество тоже состоят из двух «Д» – Давид Давлетович.
Он закурил и продолжил:
– Мне один сослуживец говорит: «Как за рулем, вспоминаю твои инициалы, словно по кочкам еду».
Дурата оказался на редкость разговорчивым.
За короткое время Максим узнал, что в прошлом он был цирковым акробатом.
Потом, сверзившись с верхотуры, открыл в себе способности клоуна.
– А от этой профессии, – констатировал Давид Давлетович, – до политики – один шаг.
– И кем же вы теперь числитесь? – осторожно спросил Максим.
– Смотри, как ты красиво сказал – «числитесь»! Сейчас, в самом деле, работать – не какое-то действие, а число. Я – депутат.
И он рассказал несколько баек из своей депутатской жизни.
И Максиму понравилась одна из них.
Идет депутат на какое-то заседание, на котором все поголовно спят. Бодрствует только выступающий.
И вот, когда тот закончил свой доклад и от тишины все пробудились, председательствующий ему сказал: «Есть предложение повторить все сначала. Ведь сегодня впереди ночь покера».
Дурата ездил не менее двух часов и довольно щедро расплатился. И напоследок посоветовал:
– Ты вот все случаи записывай. Знаешь, какая классная книга получится!
Максим хмыкнул.
– Ты зря хмычешь, – продолжил убеждать Давид Давлетович. – Ведь это все живое. Причем так близко лежит.
Он чуть подумал, потом произнес:
– Я даже название тебе придумал.
И хоть Максим не спросил, какое именно, со смаком его озвучил:
– «Тысяча дней в такси».
– Это сколько же туда войдет лет? – поинтересовался Максим.
– Да всего-ничего – каких-то три года. Как раз только расписаться сумеешь.
На этом и распрощались.
А вечером, за ужином – при хохоте и прочих отходах юмора – Максим поведал жене и ее подруге, на что его склонял Дурата, ожидая, что они воспримут это как чужеродную блажь.
Но вышло все иначе.
Вера, как всегда, промолчала.
А ее подруга произнесла:
– А ведь это очень интересно! – И еще через паузу: – И, главное, ни у кого еще такого не было.
А когда вызвала такси, так как с ним почему-то не захотела ехать, добавила:
– Только не откладывай это все на времена, какие могут не настать. Нынче же запиши все, что нам рассказал.
И он засел за письмо.
Искомкав несколько листов, с отвращением бросил это занятие. Единственное, что осталось написанным: «Есть люди, которые разъезжают в такси, чтобы убить время».
27
Сели две девицы пегой масти.
– Вы могли бы нас покатать? – спросила одна из них.
– Вас устроит карусель или колесо обозрения? – неожиданно для самого себя спросил Максим.
– Остановитесь! – полуприказала вторая и констатировала: – Псих какой-то!
А вот такому общению Максим научился у Вадима, тоже частного «извозчика», как он о себе говорит, не просто лезвийно острого на язык, но и неимоверно находчивого.
Вадим возил пассажиров на «мерседесе».
Причем делал это с шиком.
И вообще он отличался какими-то особыми манерами.
Его любили женщины и ненавидели их мужья.
Он даже предрекал, что будет убит одним из них.
И вот именно он, когда по телефону, звоня его жене, простонародно спрашивали: «Лену можно?», он неизменно отвечал: «Это, вообще-то, надо спросить у нее, но я против».
Вадим знал неимоверное количество анекдотов.
Поэтому пассажиры зачастую покидали его автомобиль, искренне улыбаясь.
Только одна зловредная старуха как-то сказала: «Вашему языку не хватает двухпудовой гири. – И, чтобы он не спросил «зачем», донесла суть: – Ею тренируют молчание».
А однажды Вадим сказал:
– Только что одну студентку одел, знаешь, на какое место.
– Прямо в машине? – изумился Максим.
– Естественно. Окна-то у меня затонированы.
Максим по телевизору слышал, что за это в ГАИ предусмотрено некое наказание.
Но к Вадиму автоинспекторы относятся как-то по-доброму, что ли. Разве что журят.
И однажды он спросил Вадима об этом.
И тот ответил:
– Потому журят, что у меня в кармане шуршат.
И, увидев, что Максим не понял, в чем суть, перевел на более доступный язык:
– Я ему в зубы взятку, а он мне дорогу гладку.
Максим давать гаишникам деньги стеснялся.
Ощущал при этом какую-то голость на базаре.
И вот, по-вадимовски пошутив, Максим лишился нынче клиентов. Вернее, клиенток.
И, судя по одежде, солидной степени достатка.
И только что он об этом подумал, как рядом притормозила иномарка. Из ее окон демонстрировали ему свою ухмыль давешние – несостоявшиеся – пассажирки. Но эту дивь перебила другая. За рулем сидел Вадим.