Полоса везения, или Все мужики козлы

Вильмонт Екатерина Николаевна

Он был мне благодарен или делал вид, что благодарен, и, безусловно, нуждался во мне. Но любил ли он меня? Не уверена, что он вообще был способен на настоящую любовь в моем понимании этого слова. Слишком много душевных сил уходило у него на борьбу со своим недугом и на любовь к музыке. Но я готова была смириться со своим третьим местом в его жизни. Однако не ниже! Четвертое меня уже не устраивало, и потому, когда мне его предложили, я категорически отказалась.

Дело было так: мы уже неделю жили в Вене. Он давал там концерты, а потом еще должен был провести мастер-класс, после чего мы собирались две недели отдохнуть

в чудесной горной деревушке, где был крошечный уютный отель с прекрасным старым «Бехштейном». То есть перспективы были самые радужные. И вдруг меня вызвали в Москву. Тяжело заболела моя мама. Я застала ее в больнице, задыхающуюся, с посиневшими губами, и она умерла у меня на руках пятидесяти семи лет от роду. Меня душило отчаяние и чувство вины. Мне казалось, если бы я была в Москве, с нею, может, я сумела бы ее выходить, хотя врачи сказали, что сердце ее было безнадежно изношено и вообще непонятно, как она жила с таким сердцем.

Тетушка Лиза уже через несколько дней после похорон стала настаивать, чтобы я вернулась к Роману.

— Пойми, — говорила она, — маму уже не вернуть. А он там один. Он нездоровый человек, и к тому же артист, у него куча поклонниц, и уж кто-нибудь из них непременно попытается занять твое место, тем более что ты-то ему не жена.

— Пусть попробуют, — грустно улыбалась я, — это удовольствие ниже среднего. Вытаскивать его из запоев, выслушивать его пьяные бредни…

— Деточка, они ведь этого скорее всего не знают, они видят романтического красавца, изумительного музыканта, одинокого мужчину, наконец! Ты должна ехать, если ты его любишь.

Я любила. И поехала. Но тетушка как в воду глядела. Уже на третий день я обнаружила, что одна из слушательниц мастер-класса, обворожительная итальянка Лилиана смотрит на Романа как-то уж очень по-хозяйски, что ли. Мне это не понравилось. Я стала приглядываться и поняла, что подозрения небеспочвенны. В мое отсутствие между ними явно что-то произошло. Что именно, догадаться было нетрудно. Мне хотелось устроить скандал, оттаскать за волосы юную красотку, разбить что-нибудь, выкричаться, но… Я взяла себя в руки и решила посмотреть, что будет дальше. В конце концов небольшой зигзаг мало что значит, к тому же, Лиза права, я все-таки не жена Роману. И я сдержалась. Но в один прекрасный день эта юная нахалка заявилась ко мне в гостиницу и, смущенно опустив свои потрясающие глаза, проговорила:

— Синьора, я должна вам сказать, что мы с Романом любим друг друга.

Я промолчала, выжидательно глядя на нее. Она немного смешалась, очевидно ожидая от меня бурной реакции, но на удивление быстро справилась с собою и продолжила:

— Мы любим друг друга и хотим быть вместе.

Тут уж я не выдержала и спросила:

— А Роман знает, что вы пришли ко мне с этим разговором?

— Нет, но…

— Значит, вы действуете на свой страх и риск?

— Не совсем… Он хотел сам поговорить с вами… Но… Просто он щадит вас, вы потеряли мать… у вас горе… и он не решается…

— А вы, значит, решились? Прелестно!

— Я люблю его и не могу больше ждать. К тому же вы ведь уже не любите его.

— Это он вам сказал?

— Да. И я решила взять это на себя… Он великий музыкант, и я счастлива избавить его от любой трудности.

— Сколько вам лет?

— Двадцать. А какое это имеет значение? — насторожилась она. — Может, и никакого,

просто только в ранней молодости можно так легко распоряжаться чувствами и судьбами других людей в угоду собственной прихоти.

Произнеся это, я вдруг ощутила себя такой старой и несчастной, что чуть не взвыла. Мне хотелось рассказать этой влюбленной красавице, что ждет ее рядом с Романом, но я сочла это ниже своего достоинства.

— Но что вы от меня хотите?

— Разве вы не понимаете? — с мольбой в голосе спросила она. Видно, этот разговор и ей нелегко давался.

— Понимаю, вполне понимаю, — усмехнулась я. — Надеюсь, вы не ждете от меня немедленного ответа?

— Нет, что вы… Я просто хотела, чтобы вы знали…

И она выскочила из комнаты.

Когда Роман вернулся, я неимоверным усилием воли сдержала себя, ни словом не обмолвилась о визите Лилианы, и мы пошли обедать в маленький ресторанчик неподалеку от гостиницы. Он был оживлен, даже весел, и, по-видимому, не замечал чудовищного напряжения, в котором я находилась, или же приписывал его пережитому мною горю. В его глазах все время сиял какой-то счастливый огонек. Вот этого я уже не могла вынести. И все-таки промолчала. Но для себя все решила. В моем отношении к нему кроме любви присутствовала еще и некая обреченность — что с ним будет, кто станет выхаживать его, ведь он глубоко больной человек, и так далее, и так далее. Я понимала, что ничего романтического между нами уже не осталось после всего, что мы пережили вместе. А он, видимо, отчаянно нуждается в романтической любви, которой я не могу ему дать при всем желании. Что ж, может, и для меня это будет спасением?

И на другой день, когда он ушел в консерваторию, я быстренько сложила свои вещи, погрузила их в такси и, не оставив даже записки, так как боялась, что залью ее слезами, переехала в другую гостиницу, где проревела всю ночь, а утром улетела в Москву.

Так закончилась моя самая большая любовь. Тетушка Лиза нещадно меня ругала, говорила, что я еще горько пожалею о своей глупости, а Инга, наоборот, сказала, что это самый здравый поступок за всю мою жизнь, что жертвенность вообще не мой жанр, что я должна по гроб жизни быть благодарна Лилиане, одним словом, всячески поддерживала меня.

— И не слушай ты свою тетку, она сама по уши влюблена в Романа!

— С чего ты взяла? — удивилась я. Мне такое раньше в голову не приходило.

— Я же не слепая и не дура! — отрезала Инга.

И все-таки по возвращении в Москву я впала в депрессию, все ждала, что он хотя бы позвонит мне, поблагодарит за все, что я для него сделала, но напрасно. Он не мог заставить себя так поступить, хотя наверняка терзался раскаянием. А может, и не терзался, а просто блаженствовал со своей юной красоткой. Ну и на здоровье.

* * *

И вот завтра мне уже сорок. Я всем объявила, что юбилея не будет. Но для себя решила: последние десять лет относительной молодости я буду жить иначе. И первое, что я сделаю завтра с утра, — отрежу волосы. В сорок лет ходить с такой гривой уже не подобает! И я это осуществила. Проснувшись очень рано, я села за работу, а в десять отправилась в расположенный неподалеку новый парикмахерский салон, где было не слишком много посетителей и не слишком высокие цены. Немолодой мужчина-мастер, сразу внушивший мне доверие, сказал с сожалением: