Полосатый рейс (сборник)
Шрифт:
— Здоров, комиссар!
— Сева! — крикнул Сажин. — Севка! Туляков!
Туляков наконец отпустил Сажина, и они стояли друг против друга, смеясь, то снова обнимаясь, то похлопывая друг друга по плечам. Потом Туляков посмотрел на голые стены:
— Вот ты куда спрятался…
— А ты, я вижу, совсем обуржуазился… не торгуешь, часом?
Туляков рассмеялся…
— Махнем куда или тут, у тебя в берлоге, засядем?
Сажин натянул шинель, и они вышли в город.
— Слушай, откуда ты взялся? — спросил Сажин.
— Пароходом, из не наших стран. Завтра
— Получше, как будто.
— Ну, в общем, я про тебя знаю, — сказал Туляков, — давно справлялся… Освоился с новым положением?
— Как тебе сказать, Сева, и да и нет, к артистам своим даже привык, стал вроде бы их понимать, да вот город…
— Что «город»? Тебе ведь велено на юг.
— Да, но все равно, понимаешь, тоскую по дому… Все не так… и потом, весь день, например, я слышу нормальную человеческую речь, но стоит услышать один раз в трамвае: «Мужчина, вы здесь слазите?» — и я кусаться готов.
Туляков смеялся:
— Ну, брат, с этим еще мириться можно. Это в тебе прежний учитель возмущается. А так — по–серьезному?
— А по–серьезному — смотри сам…
Катили по Дерибасовской бесшумные рысаки со сверкающими пролетками на «дутиках», благополучные нэпманы и нэпманши важно шли навстречу. Друзья остановились у витрины большого ювелирного магазина. Бриллиантовые броши, жемчужные ожерелья, изумрудные кулоны, кольца с драгоценными камнями — все светилось, переливалось в смешении дневного света и электрической подсветки. Сквозь витрину видна была дама, которая примеряла кольцо с бриллиантом. Перед нею юлил, расхваливал товар хозяин.
— Что ж, — усмехнувшись, сказал Туляков, — все правильно. Пускай торгуют.
На каждом шагу друзьям открывалась то кондитерская с тортом в человеческий рост, то кричащая афиша ночного кабаре с полуголой девицей, застывшей в танце.
— Зайдем? — остановился Туляков у входа в рулетку. Зашли.
В первом зале действовало «Пти–шво». Лошадки бежали и бежали по кругу, принося кому выигрыш, кому проигрыш. Во втором зале шла игра в карты по–крупному. Здесь стояла напряженная тишина. Свечи в канделябрах освещали бледные лица, глаза, прикованные к зеленому сукну. Крупье во фраке ловко загребал длинной лопаткой ставки проигравших и пододвигал фишки выигравшему. Сажин и Туляков переглянулись. Туляков сказал:
— Все правильно. — И друзья вышли на улицу. Обогнув угол, они оказались перед кинотеатром «Ампир», в котором тоже шел «Броненосец». Начинался сеанс, и в зал валом валили зрители.
— Гляди, Сева… — Сажин указал на четверку иностранных моряков, входящих в кинотеатр.
— Да, я за границей навидался, что творится с этим «Броненосцем». Военным запрещают смотреть — боятся, черти, как бы и их за борт… — Они остановились перед щитом с фотографиями из «Броненосца». — Три раза смотрел, — сказал Туляков, — пока не запретили… — Он указал на фотографию Клавдии с ребенком: — А эту ты заметил артистку?… Вот это артистка!
Нэпман в котелке, проходя, толкнул Тулякова и прошел, даже не заметив этого. Сажин хотел его обругать, но Туляков сказал:
—
Сажин достал из кармана деньги и стал считать.
— Да у меня есть, — сказал Туляков, — не надо.
Однако Сажин досчитал и только тогда сказал:
— Пошли.
По дороге в ресторан Туляков рассказал о себе.
— А я, брат, почтальоном стал, дипкурьер — тот же почтальон. А в поезде или на пароходе едешь — дверь на замок, пистолет с предохранителя. Все–таки человеком себя чувствую…
— Да, это здорово… — с завистью сказал Сажин.
В ресторане дуэт — скрипка и рояль — играл «Красавицу». Перед эстрадой танцевали. Особенно старалась веселая старая дама. Ее партнером был томный юноша, видимо, состоящий «при ней».
— Все правильно, — сказал Туляков, садясь за столик, — пускай гуляют.
— Пускай гуляют, — смеясь, откликнулся Сажин.
Официант подал меню.
— Во–первых, графин водки. Большой, — распорядился Туляков.
— А сколько стоит большой? — обеспокоенно спросил Сажин.
— Да брось ты, — махнул рукой Туляков. — В общем, графин и закуска — чего там у вас есть?
— Икорки прикажете зернистой, семужка есть, ассорти мясное, балычок имеется…
— Значит, так, — сказал Туляков, — икру зернистую, семгу, балык…
Официант быстро записывал заказ в блокнот.
— …и прочее, — продолжал Туляков, — оставьте на кухне, — официант с недоумением посмотрел на него, — а нам несите селедки с картошкой. Договорились? Да картошки побольше.
Презрительно зачеркнув первоначальный заказ, официант исчез. Сажин развернул и осмотрел салфетку, затем стал протирать ею фужеры и рюмки.
— Узнаю, — улыбнулся Туляков, — ну и зануда ты был, честно говоря, с твоей чистотой да с первоисточниками — с Бебелем и Гегелем…
— Слушай, Сева, — сказал Сажин, — когда я выпил первый раз в жизни, то из–за этого женился. Что будет теперь? Не знаю.
Зал был заполнен декольтированными дамами — бриллианты в ушах, пальцы унизаны кольцами, на спинки кресел откинуты соболиные палантины и горностаевые боа. Столы заставлены коньяком и шампанским в ведерках со льдом, горами закусок, под горячими блюдами горели спиртовки. По залу бесшумно носились лакеи во фраках.
Графин перед друзьями быстро опустел. Туляков, мрачнея, оглядывал зал и по временам произносил свое: «Пускай гуляют…»
— Пускай гуляют, — повторил Сажин. Он жестом подозвал официанта и протянул ему графин: — Повторили! — А помнишь, Севка, тот хутор?
— Еще бы! Как дроздовцы от нас чесали! Неужели забуду… Я тогда первый раз тебя в бою увидел. Ну, думаю, очкарик дает… Вот это так комиссар…
— Было время.
— Послушай, друг, — сказал, нахмурясь, Туляков, — давай–ка я тебя отсюда уволоку? Оформим почтальоном — за это ручаюсь, — и будешь ты возить диппочту и на ночь пистолет с предохранителя… А? Да ты не отвечай. Завтра утром со мной в поезд и с полным приветом… Дело решенное!