Полосатый рейс (сборник)
Шрифт:
— Здрасти, — сказала она, — я от Юрченко.
— Садитесь, пожалуйста, — ответил Сажин, — какой у вас вопрос?
Но девица не села, она оглянулась и плотнее прикрыла дверь.
— Я должна поговорить с вами тет–на–тет.
Она подошла к столу, наклонилась — и все то, что находилось за вырезом платья, оказалось открытым.
— Я натурщица, — заговорщицки прошептала она, будто сообщая тайну, — позирую художникам. Мне нужно стать у вас на учет, а мне отвечают — нет такой номенклатуры…
—
— Но можно сделать для меня исключение. Мне Юрченко сказал — вы обещали…
— Ничего я не обещал, и будьте так любезны, уберите это с моего стола… — указав на декольте, сказал Сажин, — к чертовой матери. Полещук! — во весь голос крикнул он. — Пускайте следующего!
Обиженная натурщица вышла из кабинета. Послышался стук в дверь, вошла Клавдия.
Сажин радостно вспыхнул, встал из–за стола, но — учреждение есть учреждение.
— Здравствуйте, товарищ Сорокина, — сдержанно сказал он, — вот хорошо, что зашли… Вы как раз вовремя… — он взял со стола ее учетную карточку.
Но вслед за Клавдией в кабинет вошел милиционер, держа в руке мешок с семечками.
— В чем дело? — строго спросил его Сажин. — Подождите в приемной.
— А я вместе с этой гражданкой, — ответил милиционер, — мы по одному делу, — усмехнулся он, затем откозырял и продолжал официально: — Так что, товарищ заведующий, гражданка торговлей занимается, а прикрывается вашей справкой… — он поставил на стол Сажина мешок с семечками.
Милиционер был молод, курнос и искоренял зло со всей убежденностью юного службиста.
Вошел Полещук. Он прошел к шкафу с какими–то бумагами, положил их, но медлил, не уходил. В щель неплотно приоткрытой двери заглядывали испуганно девчонки. Клавдия стояла опустив голову. Сажин молчал нахмурясь.
— Я больше не буду… — негромко произнесла Клавдия.
— Э, нет, так дело не пойдет, — сказал милиционер, — поймалась — все. Ишь чего захотела — и торговкой быть, и трудовым элементом считаться.
— Да я не торговка! — в отчаянии воскликнула Клавдия. — Какая я торговка! Детей кормить нечем, можете вы это понять, милицейская душа…
— Но, но… за оскорбление знаете, что полагается?
Полещук с состраданием смотрел на Клавдию. Сажин не поднимал глаза. За стеклами очков видны были только опущенные веки. Клавдия подошла ближе к его столу.
— Ведь вы знаете… — с надеждой сказала она.
Сажин молчал. Пальцы его теребили пуговицу френча.
— Андриан Григорьевич… — умоляя, произнесла она.
И Сажин наконец поднял глаза, посмотрел на нее. Да лучше бы не смотрел — Клавдия увидела жалкие, страдающие, тоже умоляющие глаза. Увидела — и испугалась. И действительно, Сажин сдавленным голосом
— Я ничего не могу… Я… обязан снять с учета…
— Это еще ничего, а то ведь можно и привлечь… — сказал милиционер.
Не сразу дошли до Клавдии слова Сажина — она смотрела на него и только постепенно начинала понимать убийственный для нее смысл сказанных им слов и то, что это именно он их произнес.
— Вы?… Вы?… — прошептала она. — Не может быть… не может быть…
— Я обязан, — снова, не глядя на Клавдию, повторил Сажин, — обязан…
Милиционер взял мешок с семечками.
— Сдам это в отделение как вещественное доказательство.
Огромными удивленными глазами смотрели в дверную щель девчонки. Сажин сжался, замкнулся. Жилы вздулись на лбу, желваки ходили по скулам.
— Я обязан, — повторил он.
— Не сможете вы! — закричала Клавдия, уже понимая, что несчастье неизбежно случится. — Не сможете! Я же знаю, вы не сможете!..
Сажин придвинул к себе учетную карточку Клавдии и, взяв в руку красный карандаш, написал: «Снять с учета». Клавдия вдруг поникла, замолчала.
Она стояла перед столом Сажина, отрешенная, бессильная.
Полещук отвернулся к окну.
Медленно пошла Клавдия к двери, открыла ее, и девочки бросились к ней, прижались к ее ногам.
Клавдия повернулась и произнесла негромко:
— Будьте прокляты… все, будьте прокляты… — Взяла детей за руки, ушла.
Молчал Сажин, молчал Полещук, молчал милиционер. Наконец он мрачно сказал:
— Ну, я пошел, — и, держа мешок, вышел из кабинета.
— Пустите следующего… — не глядя на Полещука, приказал Сажин.
Тот, сокрушенно покачивая головой, вышел. Сажин отодвинул от себя карточку Клавдии. И вдруг удушающий приступ кашля напал на него. Сажин кашлял безостановочно, надрывно. Он выпил воды, зажал платком рот и все кашлял и кашлял. Но вот постепенно приступ стал проходить. Сажин вытер мокрые глаза, посмотрел на платок, спрятал его в карман. Позвонил.
Оттолкнув очередного посетителя, в кабинет ввалился Юрченко. Он был пьян:
— Что же ты, начальник, человека обижаешь?
— Какого человека? — раздраженно спросил Сажин. — В чем дело?
— Клара, девчонка моя, к тебе заходила. Художники с нее картины рисуют. А ты ей отказал…
— Да, отказал. Натурщицы к нам не относятся.
— Сажин, к тебе же товарищ обращается, кажется, не Чемберлен какой–нибудь. Неужели для своего не можешь сделать! Я же природный грузчик сподмешка…
— Я вам сказал, нет у нас, нет, нет такой номенклатуры.
— Нет, так заведи… Вот я тебе по–соседски тут… не за девчонку, а за так — кусманчик… — И Юрченко положил на стол большой пакет.