Полосатый рейс (сборник)
Шрифт:
Они подошли к рыбацкому артельному домику с лебедкой у берега и перевернутыми — килем кверху — шаландами. Клавдия заглянула в дверь.
— Никого! — Она вошла в дом и оттуда крикнула: — Входите, здесь так хорошо…
Сажин вошел и остановился. Клавдия смотрела на него, он на нее. Так длилось несколько мгновений. Потом оба молча бросились друг к другу.
На кругу, на трамвайной петле, где кончался маршрут шестнадцатого номера, уже зажглись фонари. Клавдия прощалась с Сажиным.
— Нет, нет, — говорила она, — здесь мы расстанемся,
— Но так же нельзя, не можем мы так разойтись…
— Только так, мой дорогой, только так… Твой трамвай отходит…
Вагоновожатый нажал педаль, зазвонил. Клавдия бросилась к Сажину, поцеловала и оттолкнула:
— Беги!
И он вспрыгнул на подножку отходившего вагона.
Всякий, кто привык к несколько чопорной фигуре Сажина, был бы поражен, увидев его в этот вечер.
Он шел подпрыгивающей походкой и, когда попадался камешек, гнал его перед собой — зафутболивал далеко вперед, а подбежав, снова футболил дальше.
Редкие прохожие оглядывались на взрослого чудака, который вел себя как мальчишка.
Войдя во двор своего дома, Сажин увидел при свете фонаря подвыпившего Юрченко — снова в той же задумчиво–восхищенной позиции перед статуей у фонтана.
— Сосед, а сосед… — окликнул он проходившего Сажина, — угадай, пожалуйста, какой у этой бабы имеется крупный недостаток?
— Каменная, — улыбнулся Сажин.
— Правильно! Браво, бис! — в восторге заорал Юрченко. — Каменная, сволочь… — И зашептал заговорщицки: — До тебя зайдет взавтре моя бабенка — между прочим, совсем не каменная… — заржал он, — ша, шутю… так зайдет, скажет, что от Юрченки, — ты ей сделай там… за мной не пропадет…
— Спать, спать, проспаться вам надо, — не слушая его, сказал Сажин и пошел к дому.
Навстречу ему из подъезда вышла Веркина мать — Лизавета. Она была в бархатном манто с лисьим воротником. На голове тюрбан с пером.
— А… бывший зятек… прывет, прывет… Как поживает ваше ничего? Я, между прочим, на вас зла не держу. Очень даже великолепно, что вы Верку погнали… а то бы не было у меня теперь порядочного (подчеркнула она это слово) зятя… Между прочим, мы уезжаем в Парыж… Адью же ву при!!!
Она проплыла мимо Сажина, освободив наконец вход в дом. Сажин прошел через загроможденный барахлом темный коридор в свою комнату. Закрыл за собой дверь.
Полещук с удивлением смотрел на своего шефа — вместо обычного сухо официального утреннего приветствия Сажин подошел и с силой тряхнул его руку.
— Погодка–то потрясающая… — весело сказал Сажин, сияя, и прошел к себе.
Полещук посмотрел в окно — шел проливной дождь.
— Что ж, проходите, — сказал Полещук ожидавшим приема посетителям — слонообразному нэпману и киномеханику «Бомонда» Анатолию.
Сняв шляпу и сдернув с рук желтые перчатки, нэпман вошел в кабинет.
— Вы тоже заходите, — сказал Полещук Анатолию, и тот прошел вслед за своим хозяином.
Куропаткин стоял перед столом завпосредрабисом, вращая в руках шляпу.
— По какому вопросу? Кто такой? — спросил Сажин, стараясь быть официальным, хоть в глазах все прыгали веселые искорки.
Куропаткин ответил искательно:
— Куропаткин я, Куропаткин. А–аа–арендатор кино «Бомонд». Вы… вы… вы… вызывали… — Он еще и заикался, этот слон.
— А вы? — обратился Сажин к Анатолию, как бы не узнавая его.
— Я предместкома, — ответил тот.
— Садитесь. И вы, гражданин Куропаткин, тоже можете сесть.
Сажин снял очки, протер, не торопясь начать разговор, поглядел сквозь стекла на свет и наконец водрузил очки на место. Потом он снял трубку, назвал номер:
— Алло, прокуратура? Мне товарища Никитченко. Нет? Это секретарь? Передайте, Сажин звонил из Посредрабиса. Как Иван Васильевич вернется, соедините меня.
Положив трубку, Сажин стал молча смотреть на Куропаткина. Молчание длилось, и арендатор все более неловко чувствовал себя под этим молчаливым, строгим взглядом — Сажину удалось справиться с озорным настроением и напустить на себя строгость.
Наконец он сказал:
— Так как, гражданин Куропаткин, будем говорить или в молчанку играть?
— А что… говорить? — спросил испуганно Куропаткин.
— Сами знаете что. Почему советский закон нарушаете? — повысил Сажин голос. — А? Кто вам дал такое право?
— Я… я… я… ничего… я… я… я… боже спаси против…
— Товарищ, — обратился Сажин к механику, — вы как председатель месткома кинотеатра «Бомонд» можете подтвердить, что гражданин Куропаткин в обход советского законодательства принял на работу без Посредрабиса своих родственников на должности кассирши и билетерши?
— Я… я… я… — начал было Куропаткин, но Сажин резко оборвал его:
— Вас не спрашивают. Я сейчас обращаюсь к предместкома.
— Конечно, — сказал Анатолий, — абсолютно верно. Билетершей он поставил тещу, а в кассу посадил хоть и не родственницу, но свою… это… ну, в общем, можно считать, тоже родственницу.
— Так вот, Куропаткин, возиться мы с вами не будем, либо вы сегодня же присылаете требование на двух человек, либо передадим дело в прокуратуру. У нас безработные есть, им жить не на что, а он тещу, понимаете…
— Вот, Андриан Григорьевич, например, старик, — сказал Полещук, доставая из шкафа учетные карточки, — отец погибшего красноармейца, между прочим…
Сажин взял карточку.
— … А вот та женщина, помните, с двумя детьми… — Полещук положил Сажину на стол учетную карточку Клавдии Сорокиной.
— Значит, так, Куропаткин, — сказал Сажин, — либо завтра пришлете требование, либо дело в прокуратуре. Можете идти. До свидания, товарищ, — протянул он руку Анатолию.
Посетители ушли. Сажин вытер мокрый лоб, с трудом откашлялся. Вошла ярко накрашенная девица в обтянутом платье с глубоким вырезом на груди.