Половецкий след
Шрифт:
– Так нас же сомнут! – привстав, с горечью воскликнул Тимка. – Если едины не будем.
– А кто сомнет-то? Соседи-то все такие же, феодально-раздробленные. Разве что монголы…
– Во-от! Я ж о них и толкую.
– Рановато им еще… Да и… и монголов никак не минет сия чаша. Правда, чуть позже.
– Мрачно это все, Миша! – подумав, покачал головой гость. – Прямо скажем – безрадостно. Кругом одни враги, одни проблемы… Что делать, Миш?
– Жить, Тима! Ратное развивать, жизнь новую строить… Более счастливую, более удобную… Я понимаю – трудно. Особенно – когда враги кругом да завистников море! И каждый вредит, как только может.
– Вот! И впереди – полный мрак! Ни одного светлого лучика.
– Согласен – мрачно все… Что ж, придется делать мир ярче! Хотя бы тот, до которого сможем достать. А, Тимофей? Справимся?
–
Через три дня с попутным обозом вернулся из Турова рыжий Велька. Привез письмо от Ставрогина и его же устный наказ.
С главным княжеским дознавателем, рядовичем Артемием Лукичом Ставрогиным Михайла познакомился пару лет назад, в Турове, когда занимался розыском пропавших девушек. Вообще-то, рядович – человек зависимый, почти что крепостной. Подписывает со своим господином ряд – грамоту, личный договор на какое-то время, и в договоре том может быть прописано все, что угодно. Как у Ставрогина – служба, служба и еще раз – служба. А за службу, за организацию княжьего сыска, прописано было и вознаграждение – очень даже не маленькое.
Несмотря на свою относительную молодость, рядовичу было всего-то чуток за тридцать, Ставрогин пользовался полным доверием как своего непосредственного начальника – боярина Аникея, так и самого князя Вячеслава Владимировича. Внешностью своей Артемий Лукич особенно не выделялся. Стройный, подтянутый, лицо простецкое, круглое, светлая борода, волосы подстрижены в кружок… Разве что взгляд не прост – пристальный, цепкий. Одевался всегда по византийской моде, опять же, как многие небедные горожане: длинная (ниже колен) туника с оплечьем и кожаным поясом. На поясе – кожаная сумочка, калита, и кинжал в красных сафьяновых ножнах, на ногах – легкие башмаки – поршни. О прошлом своем Ставрогин рассказывать не любил, а вот слово «деревня» произносил через «э» и с крайним презрением. Было в этом, видать, что-то личное…
– Ну? Ну как там Артемий Лукич? Как дело наше? Уже кого-нибудь сыскал?
Войдя, Велька еще снег с ног не успел отряхнуть, а сотник уже навалился с расспросами.
– Кланяться велел. И вот, письмо передать…
Сунув руку за пазуху, отрок вытащил желтоватый бумажный свиток, скрепленный красным шнуром и восковою печатью.
– Присядь пока…
Кивнув на лавку, Михайла нетерпеливо сорвал печать, вчитался…
– …Челом бьет… со всеми поздравлениями… и поклоны передавай господину воеводе Корнею Агеичу… Обязательно! А тако же – господину старосте Аристарху… Ну, а как же! А буде случится быти в землях боярина Журавля, то и тамошней землевладелице, госпоже Костомаре… О, как! Ну, само собой… Опять же – коли случится…
Далее уже все шло по делу.
Княжеского тиуна с обозом Ставрогин отыскал-таки, причем довольно быстро. Вышел и на подозрительных парней, тех самых, что «пристали» к обозу уже в Ратном, догнали на быстрых санях.
Не двое их оказалось, трое. Всю троицу на задворье захудалой корчмы и нашли. Мертвыми…
Глава 3
Ратное и окрестности. Февраль 1129 года
«Что ж, как там у Шекспира? Мавр сделал свое дело… Мавры… Вот от них и избавились. Найдут ли убийц? Ставрогин велел передать на словах, что вряд ли, следы в Киев ведут. И еще посоветовал не трогать вдову Брячиславу. Лучше всего сейчас было бы за ней последить. Кто-то слишком уж хорошо владеет всей информацией, знает прекрасно о том, что происходит в Ратном.
Вдовица “подсвечивает”? Ну а кто же еще? Вряд ли князь Юрий будет держать здесь второго резидента, если и вдова прекрасно справляется…
Диверсанты, убийцы – какой-то мрачный сон! Подтопления, поджоги… Вредят, убивают тех, кто полезен Ратному или лично Михайле. Выловить всех сволочей, иначе не дадут жизни!
Взять бы Брячиславу да потрясти, глядишь, что и вытрясли бы! Дед, воевода Корней Агеич, вне всякого сомнения, так бы и поступил, однако лучше, пожалуй, прислушаться к советам Ставрогина. Брячислава хотя бы известна, известен “почтовый ящик” – старый пень на околице Ратного. Прав Артемий Лукич, прав – горячку пороть не надобно! Посмотреть, проследить… Эх, жаль, раньше-то… Не то чтобы про вдовицу забыли, а просто сидела она тише воды ниже травы, и ничего плохого в селе не происходило. Вообще ничего.
Что и понятно. Пока вести о результатах местного дознания дошли до Юрия. Пока тот их осмыслил, принял решение, подобрал людей… Дело небыстрое! Да покуда еще до Ратного добрались! И всех ли вычислили? Может, еще кто-то есть? Нынче-то, до самой весны, время торговых караванов, такое время, что чужих – проезжих – в селении много, и к каждому глаза да уши не приставишь. Торговцы, что там говорить – сегодня здесь, завтра уехали… Ищи-свищи…
Та к и не надо за каждым бегать – следить надо за Брячиславой, наблюдать пристально, плотно… Если б раньше так вот следили, глядишь, и не случилось бы всех этих смертей!
И виноват… Кто? Да сам же и виноват! Совсем нюх потерял, расслабился от спокойной жизни».
А жизнь-то неспокойной оказалась! Нет, не дадут завистники и враги никакого покоя, и думать нечего! Вся жизнь – в борьбе да с оглядкою – такие вот мрачные времена. И нужно жить, выжить! Ведь он, Михаил Лисовин, не простой человек – сотник. В воинском отношении – второй после воеводы. За многих и за многое в ответе! За гибель своих верных людей, за диверсии…
«Итак, Брячислава… На чем обычно палятся все резиденты, исключая тот случай, когда их просто сдают свои же предатели? На связи. Связники же должны быть, должны, радио-то еще не придумали. И это – живые люди, из плоти и крови, не невидимки какие-то. Значит, их можно и нужно отследить, вычислить. К вдове обязательно своего человечка внедрить, подставить… Как и по осени еще задумано было. Да вот, пока как-то руки не дошли.
Брячислава… За сорок уже, по местным понятиям – старуха совсем. Однако себялюбивая, сильная, властная. С виду страшна, этакая кабаниха, людей своих в кулаке держит. Какой у нее мотив для предательства? Злоба и зависть. Ну и денежки, серебро – не без этого, вдова – женщина прижимистая, жадноватая. Однако пыль в глаза пустить любит – чтоб соседи удавились от зависти! Все деревенские так… И чем глуше деревня, тем больше амбиций. Главное, “что люди скажуть”, причем это все интерпретируется весьма своеобразно, особенно если личность, так сказать, культурно не развита. От этой вот недоразвитости всякие глупости и происходят. К примеру, взять кредит да купить дорогущее авто, не особенно-то и нужное. Или – последней модели айфон. Зачем это не подростку – тот по натуре такой, вырасти должен, а человеку, вроде бы состоявшемуся, взрослому? А вот тут как раз психология: чтоб соседи от зависти лопнули… И самому приятно – мол, все на его машину глядят и думают: “ах, какой молодец, вот бы и мне такую!” Хотя ежу понятно, что не так все думают, вовсе не так. Большинству до твоего красивого авто или нового айфона вообще до лампочки, а те, кто что-то и думает, так только так: “ишь, наворовал где-то, гадина! Чтоб ее у тебя украли… или сожгли!” Именно так и никак иначе! А все понятия о статусных вещах – от лукавого, рекламщикам для наживы.
А вот здесь, в Средние века – именно так и есть! Большинство людей – феодально зависимы, по сути – подростки, и статус подчеркивается во всем, начиная с одежды. Социальные лифты редки – разве что война да религия – выбраться из грязи в князи практически невозможно. Родился смердом, так смердом и помрешь, и дети твои смердами будут, и внуки, правнуки… И дай бог, еще в холопы не запродаться, в рабы!
В системе управления применяются многие социологические теории, в том числе и символический интеракционизм Мида. Наличие даже предполагаемых зрителей (“что люди скажут”) выполняет функцию социального контроля и регулирует принятие решений и все поступки индивида! С Брячиславой – как раз такой случай, да и не только с ней… Что тут говорить – Средневековье! Начало двенадцатого века – самый его расцвет, его еще называют – “высокое” Средневековье, так сказать – классическое. В отличие от раннего, с пятого по десятый-одиннадцатый века, когда феодальные отношения только еще складывались, и от позднего – век четырнадцатый-пятнадцатый, когда кое-где уже пробивались первые ростки капитализма…