Половецкий след
Шрифт:
– Уф-ф! – крепкий мед оказался – с непривычки-то прямо искры из глаз! Хотя всего-то градусов двадцать восемь, много – тридцать. Не водка, отнюдь!
– Я видел, ты, Миша, иногда сам с собой рассуждаешь…
Вот ведь – и это усмотрел! И когда только успел-то?
– Так ты не стесняйся – так же, как для себя, и рассуждай! А я послушаю.
– Ну-у… – сотник махнул рукой. – Как скажете. Итак, на чем обычно палятся шпионы? Ну… в смысле – на чем можно поймать соглядатая…
– Я понял, понял… Ты продолжай.
– Во-первых, – Михайла загнул палец, – на излишней суетливости –
– Та-ак…
– Ну и, в-третьих, классически – на связи!
– На чем?
– Ведь добытые сведения нужно еще как-то кому-то передать. Где? Каким образом? Тут думать надо.
– Молодец! – одобрительно кивнув, Охрятьев потер ладони. – Дальше.
– А дальше – работаем со всех трех сторон, – улыбнулся сотник. – Бывает, торговцы наезжают – кто у них что да почем берет? Может, кто-то обновками хвастает? А ведь трофеев еще нет… Еще хорошо б присмотреться – кто не в свои сани лезет? Ну, не надобно человеку там быть, а он там. Просто гуляет? Или – не просто?
– Тоже ясно.
– И для того, господин воевода, не худо бы к бродникам людишек верных внедрить!
Федор Анисимович крякнул и тихонько засмеялся:
– Не знаю, что значит внедрить… Но наши люди там есть – за бродниками присматривают, каждый день с докладом. Кое-какие подозрительные уже на примете есть.
– Так ведь и славно! Теперь еще бы связь… Как могут? Заранее обговорить встречу в условленном месте? Вряд ли… А вдруг мы не там пойдем? Тогда как? До конца еще не понимаю.
– А я – понимаю, – азартно подмигнув, Охрятьев разлил баклажку по кружкам. – Пей! Так вот – встреча будет в том месте, где обязательно будем мы. Не сможем не быть! Что смотришь? Много одинаковых слов? Ну, извини…
– Да я это… – замявшись, Михайла хряпнул сразу с полкружки. – Думаю, где такое место? Какой-нибудь половецкий город? Брод? Водопой?
– Все последнее – в точку! – в голос захохотал воевода. – Завтра к полудню – Колчан-река. Приток Данаиса. Ныне, весной, – полноводна, а к середине лета пересохнет – русло одно. Там и брод, и водопой – то для коней важно. Для людей питье мы обозом везем… Коням же да собакам – вот. Уж никак не пропустим. И враг об этом знает! Чай, не дурней нас. Знаю! У меня зять из половцев – из тех, что давно уж с нами дружны… Так вот. Там, у Колчана, и камыши, и рогоз, и кусты разрослись – есть где укрыться, спрятаться… Или что-то оставить. За рекой – верстах в трех – каменные бабы. Тоже недалеко – и приметнее некуда! Так вот, Миша. Водопой – мой, бабы – твои. Ищем! Ловим! Однако же незаметно… А дальше… – Федор Анисимович хищно прищурился. – А дальше уж поглядим.
Михаил давно уже стал своим в этом средневековом мире, но тем не менее иногда поражался встреченным умнейшим людям! Что книжник, боярин Аникей, что княжий дознаватель Ставрогин, или вот опять же – воевода Федор Охрятьев. Умники! Философы! Таких умных во все века еще поискать, и будущее – не исключение. Да и главного-то врага – суздальского князя Юрия – тоже дураком не назовешь.
Коричневую бурно разлившуюся речку стремительные всадники Михаила Лисовина пересекли с ходу. Глубины-то оказалось – по колено, лишь кое-где по грудь – об этом заранее предупредили люди воеводы, они же и показали брод.
– И эту желтую воду будут пить лошади? – с сомнением покачала головой Добровоя. – Что-то не верится.
– Там, ниже по течению – разлив, – указав рукой на излучину, смуглоликий Ермил пустил коня рядом с девой. – Широко, привольно. И вода не как здесь – чистая.
Въехав на пологий пригорок, сотник придержал коня и осмотрелся. Вновь, как и прежде, швырнуло в глаза разноцветным импрессионизмом привольной степи, ударил в голову пряный запах трав!
Ах, сколько цветов, прямо больно глазам! Позади, у реки, осталось золотое приволье калужниц, сразу же под копытами коня серебрилась полынь, а чуть дальше, впереди, широким голубым океаном колыхались высокие травы. Налетевший ветер перекатывал бирюзовые волны, принося горький запах полыни и гарь далеких степных костров.
Безмятежное море трав перемежалось широкими разноцветными полосами: лиловыми колокольчиками и фиалками, синими васильками, золотистой россыпью лютиков, алыми маками, тусклым белым золотом отцветающих одуванчиков и ромашек. Хороша степь весною, казалось, так и смотрел бы, не отрываясь, на всю эту красоту, вдыхая медовый запах таволги, любуясь палево-золотистыми перистыми облаками – далеко, у самого горизонта. Там же, вдалеке, виднелись два каменных истукана – идолы неведомого степного народа.
– Ермил – направо, остальные – за мной, – подгоняя коня, распорядился сотник.
Нынче он взял с собою не всех: четверо, десятник Ведимудр – старший, Глузд, Неждан Лыко и здоровяк Авраамко оставались в наряде при общем обозе. Все правильно: прибывшие рати наконец-то разгрузили «заводных» – запасных – коней, однако обоз требовал присмотра и охранения, за чем пристально следил сам воевода.
С Мишей отправились пятеро парней и половчанка Лана, с Ермилом же – все прочие, в их числе Добровоя, Трофим и юный Изяслав-Славка, так смешивший сотника своей «пионерской» внешностью. Да уж, по внешнему виду тут и пятнадцатилетние в большинстве своем сущие дети. Но как со взрослых – спрос.
– Встречаемся здесь же, в четвертом часу дня.
– Есть, господин сотник! – обернувшись, отрапортовал Ермил.
В четвертом часу дня… за час до сумерек. А сумерки в степи коротки, один только миг, раз – и сразу ночь. Лишь в бархатном темно-синем небе – яркая луна и звезды.
Махнув рукой на прощанье, Ермил повел свой отряд к видневшемуся впереди большому серому камню, а уже от камня повернул направо – к каменной бабе. Высокие травы щекотали брюхо коней, кисловато-сладкий запах барбариса сменился горьким – полынью, а тот в свою очередь – терпким кипреем.