Положение лесбиянок, геев, бисексуалов, трансгендеров в Российской Федерации

Кириченко Ксения

В особо уязвимом положении находятся юноши и девушки старшего школьного возраста, осознавшие свою гомосексуальность. Зачастую они оказываются под двойным прессингом — и со стороны сверстников, и со стороны родителей.

«2004 год. Я учился тогда в школе-интернате. Друзья и одноклассники обзывали, шантажировали, насмехались надо мною, когда узнали мою гомосексуальность. Я был в восьмом классе, мне оставалось доучится один год. Так вот за этот год у меня физически, морально и психически подорвано было здоровье» (Александр, 21 год).

Учащиеся и студенты с нетрадиционной сексуальностью часто становятся объектом преследований со стороны администрации и сотрудников образовательных учреждений. Показательную историю рассказала девушка (20 лет) из Санкт-Петербурга, не пожелавшая назвать свое имя.

«Я училась педагогическом колледже, там же училась моя девушка (курсом младше). Ее мать о дочке все знала, и, когда я совершила свой

вынужденный камин-аут, заявилась к директору с тремя заявлениями: якобы я ее девочку совратила, споила и посадила на наркотики (что, конечно, ложь). Нас с Алекс стали ежедневно вызывать в деканат и вести долгие «разъяснительные беседы»: нам говорили, что надо лечиться, работать над собой, на крайний случай — похоронить свои влечения глубоко в себе. Потом присоединились обязательные беседы с психологом, который три раза в неделю пытался нас «исправить», уверял меня что я не настоящая лесбиянка, а он-де видел «настоящих», что я якобы всего лишь следую моде, слушаю «Тату» (к слову, их никогда не слушала), солистки которых на самом деле натуралки. В группе с нами сразу перестали общаться большая часть учеников, на нас стали показывать пальцем, смеяться. Преподаватели (кроме двух) начали придираться и заявлять в лоб, что пока мы не «исправимся» нам зачеты не поставят. Все это очень выматывало, начали сдавать нервы, мы еле справлялись с программой, нас постоянно заносили в списки на отчисление. В итоге мне был предложен выбор: либо меня отчисляют (хотя задолженности я все-таки почти все погасила), либо я иду в районный детский психиатрический диспансер (мне было 17). Я выбрала второе. Равнодушный психиатр мне не дал абсолютно ничего, выписав только фенозепам и еще какую-то дрянь (не запомнила, потому что даже покупать не стала). Я была поставлена на учет с диагнозом «суицидальный синдром» (о самоубийстве я не думала, но на фоне стресса мы с Алекс истязали себя — резали кожу на руках). Мне давали в диспансере справки, которые я регулярно приносила в деканат, на меня перестали там обращать пристальное внимание, но по накопленной задолженности мне пришлось взять академический отпуск, хотя я продолжала навещать в колледже Алекс. На следующий год я восстановилась в ее группу, но учиться было невозможно, и мы чудом выбили себе заочную форму обучения, которой официально не было (спасибо связям моей мамы). Тем временем мне исполнилось 18 лет, и меня перевели во взрослый психиатрический диспансер, где врачи относились нормально, сняли с учета, после чего я туда не ходила. Так мы отучились год, затем у нас началась практика в школе (преподавание русского языка и литературы). После того как я «прошла курс лечения», но не изменила свои предпочтения, мне предложили на выбор: любить мужчин, покинуть колледж по собственному желанию или быть отчисленной. Я вообще человек не из тех, кто сразу сдается, и попыталась там остаться, несмотря ни на что. Жалко было терять три года — я на третьем курсе училась. Однако начались постоянные придирки некоторых преподавателей: я, мол, не соответствую «образу российского учителя», мне надо ходить в юбке (хотя на других моих коллег это не распространялось), краситься и носить длинные волосы, не курить и еще куча мелочей. Методист не пускала нас на практику, а потом сама же не ставила зачет. Мама, видя наши проблемы, опять через свои связи перевела нас в вечернюю школу для работающих молодых, мы туда не ходили — нам поставили все экзамены и выдали аттестаты о среднем специальном образовании».

3.3. Бездействие и произвол правоохранительных органов, нарушение права на справедливое судебное разбирательство

Как уже говорились, граждане, подвергающиеся физическому насилию или унижению человеческого достоинства из-за своей сексуальной ориентации или гендерной идентичности, как правило, не обращаются в правоохранительные органы, потому что не только не надеются найти там защиту, но и опасаются последствий таких обращений.

После совершенного на него нападения Андрей К. (см. выше) отправился в милицию. «На следующий день 14 ноября 2007 г. в 12.00 мы явились в ОВД «Зюзино» г. Москвы, чтобы подать заявление о происшествии. Однако дежурный офицер, майор Тюкаев, ознакомившись с текстом заявления, отказался принять его со словами: «Валите отсюда, выблядки голубые!» И добавил, что если мы еще хоть раз посмеем обратиться с заявлениями о притеснениях на почве принадлежности к сексуальному меньшинству, то он сам вместе с товарищами нас изуродует так, что на своих ногах мы уйти не сможем. «Вы легко отделались, таких, как вы, давить надо»,— добавила оперативный дежурный капитан Т. Н. Божко».

Как правило, сотрудники милиции отказываются фиксировать в протоколах наличие гомофобных мотивов у нападавших. Так было, в частности, и в случае с нападением скинхедов на пару геев в Новосибирске: «Нас продержали до шести утра, милиционеры вели себя с нами по-хамски, они не захотели, чтобы в деле

были упомянуты скинхеды и что они напали на нас на почве ненависти. Только через два дня они выписали мне постановление на судмедэкспертизу»,— говорит один из потерпевших.

Факты бездействия милиции фиксировались и во время нападений представителей националистических и фундаменталистских организаций на участников публичных мероприятий ЛГБТ-сообщества в Москве в 2006—2007 гг.

В конце апреля 2006 г. организаторы фестиваля ЛГБТ-культуры «Радуга без границ», проведение которого планировалось на начало мая, обратились в ГУВД столицы с заявлением по поводу поступавших им угроз физической расправы. Однако сотрудники ГУВД сначала вообще отказались его принять. Только со второй попытки с помощью курьерской службы смогли вручить документ, но никакой реакции на него так и не последовало1.

В ночь на 1 мая 2006 г. большая группа скинхедов и лиц, называвших себя православными верующими, совершила нападение на ночной клуб «Renaisance Event Club», в котором должно было состояться открытие танцевального гей-проекта «Open Party».

Еще вечером 30 апреля колонна молодчиков численностью до 200 человек, скандируя гомофобные лозунги, начала движение от станции метро «Шаболовская». Милиция этого шествия не могла не заметить, однако никаких мер принято не было.

Около 22.00 экстремисты блокировали клуб, не пропуская посетителей. Некоторые гости вечеринки, пытавшиеся попасть в клуб, и сотрудников клуба были избиты. Администрация клуба обратились за помощью к правоохранительным органам.

В 23.00 прибыли два милиционера и в грубой форме потребовали от сотрудников собрать вещи и покинуть помещение. Всю ответственность за происходящее «правоохранители» почему-то возложили на организаторов вечеринки: «Затеяли — расхлебывайте! Мы закрываем ваш клуб!» После этого начался штурм металлических дверей клуба. Под церковные песнопения летели бутылки, куски земли из клумбы, камни.

В 00.45 приехал милицейский автобус. Создается «коридор безопасности» из семи-восьми милиционеров. Из клуба выходят первые люди, на которых градом посыпались бутылки, яйца, камни, куски земли. Сотрудники правоохранительных органов опять ничего не предприняли.

1 http:/ gaynews.ru/news/article.php?ID=2245.

Настигнув одну из девушек, выходившую из клуба, несколько человек стали избивать ее палками, крестами, иконами и прочими предметами по голове, били ногами в живот. Милиционеры вновь ничего не предприняли. Пострадавшая была доставлена в травмпункт.

В два часа ночи уставшая пьяная и озверелая толпа опять пытается штурмовать здание. Милиция наблюдает. Находящиеся внутри провели экстренное собрание. Принимается решение полностью обесточить клуб, погасить все огни. Охрана клуба объявляет об отказе нести ответственность за безопасность присутствующих.

Предпринята еще одна попытка эвакуации. Милиция подогнала автобус вплотную к выходу. Однако и на этот раз обезумевшая толпа не дала никому выйти.

В 02.10 подъехали комфортабельные автобусы и увезли часть «протестующих». Остались лишь ошалелые престарелые религиозные фанатики с образами и крестами, скандирующие: «Педерасты, смерть вам, суки! Бог вас накажет!»

На месте происшествия побывал сотрудник прокуратуры и даже записал показания находившихся в клубе граждан. О каких-либо результатах расследования до сих пор ничего не известно1.

Лишь на следующий день, когда толпа хулиганов под предводительством лидера РОНС Игоря Артемьева предприняла попытку нападения на клуб «Три обезьяны», милиция приняла меры по предотвращению нападения и задержанию хулиганов.

Участники попытки проведения мирной демонстрации в защиту прав сексуальных меньшинств у мэрии Москвы 27 мая 2007 г., а также присутствовавшие там наблюдатели от правозащитных организаций констатировали, что милиция не только не препятствовала избиениям и оскорблениям демонстрантов со стороны скинхедов, националистов и православных активистов, но и фактически оказывала содействие погромщикам. «Вместо того чтобы защищать пострадавших, милиция явно действовала заодно с погромщиками,— свидетельствует Максим Анмегикян, директор по программам европейского отделения Международной ассоциации геев и лесбиянок (ILGA).— Она не разводила обе стороны, а только еще теснее сталкивала их, чтобы усугубить нападения, а потом наблюдала, как избивают демонстрантов».

По свидетельствам очевидцев, некие «люди в штатском» подходили к группам противников манифестации и указывали на гей-активистов и представителей сексуальных меньшинств, после чего последние подвергались нападению. Потом этих «людей в штатском» видели в отделениях милиции среди сотрудников МВД.

В связи с событиями у мэрии было задержано несколько десятков человек, как со стороны гей-активистов, так и со стороны нападавших. Однако последних быстро отпускали даже без составления протоколов, в то время как многие гей-активисты провели в отделениях милиции по шесть-восемь часов, а затем предстали перед судом.