Положитесь на Псмита
Шрифт:
— Действительно, не верх радушия, — признал Псмит.
— И если он воображает, — сказал Мактодд, вставая, — что после этого я поеду гостить в его гнусном замке, то он сильно ошибается. Я должен был отправиться с ним туда сегодня вечером. И может быть, старая кочерыжка полагает, что я поеду. После этого! — Из недр мистера Мактодда вырвался жуткий смех. — Как бы не так! Чтобы я! После такого оскорбления!… Вы бы поехали? — рявкнул он.
Псмит поразмыслил.
— Я склонен думать, что, пожалуй, нет.
— И я, черт меня побери, склонен думать, что нет! — вскричал мистер Мактодд. — Я ухожу. Сию же минуту. А если этот старый олух когда-нибудь вернется,
И Ролстон Мактодд, чья кровь от праведного негодования и досады кипела так, что в столь жаркий день это могло оказаться опасным, с суровым и неумолимым выражением на лице промаршировал к двери. Через дверь он промаршировал до гардероба, где взял шляпу и трость. Затем, бесшумно шевеля губами, промаршировал через вестибюль, промаршировал вниз по ступеням и исчез со сцены, свирепо промаршировав за угол в поисках табачной лавки. В тот момент, когда он исчез, лорд Эмсуорт как раз принялся потчевать соболезнующего флориста исчерпывающей характеристикой Ангуса Макаллистера.
Псмит скорбно покачал головой. О подобных стычках человеческих темпераментов можно было лишь скорбеть. Они нарушали тихое спокойствие чуткого человека, только что отлично позавтракавшего. Он заказал кофе и постарался изгладить впечатление от этой тягостной сцены, вновь предавшись мыслям о Еве Халлидей.
Флорист, обосновавшийся напротив клуба «Старейших консерваторов», оказался восхитительным собеседником — в вопросе о штокрозах он занимал на редкость правильную позицию и был таким кладезем всяческих сведений о дельфиниумах, наумбургиях, эвкомиях, гравилате городском, бергамоте и ранних флоксах, что лорд Эмсуорт всем сердцем предался пиру разума и восторгу души. Лишь через четверть часа вспомнил он, что бросил гостя томиться в нижней курительной и что гость этот может прийти к выводу, будто он несколько небрежно соблюдает священные законы гостеприимства.
— Боже мой! И правда! — воскликнул его сиятельство, внезапно сбрасывая чары.
Тем не менее он не сумел заставить себя стремительно выскочить из магазина. Дважды он доходил до двери и дважды семенил обратно понюхать еще один цветок и добавить забытую подробность о выращивании ломоноса отводками. Однако в конце концов он бросил через плечо последний долгий жаждущий взгляд, принудил себя отвернуться и зарысил через улицу.
Войдя в нижнюю курительную, лорд Эмсуорт на мгновение задержался у порога, щурясь по сторонам: Когда он покидал курительную, она сливалась для него в одно туманное пятно, но он помнил, что сидел прямо напротив среднего окна, а поскольку там стояло только два кресла, высокий молодой брюнет в одном из них, несомненно, был гостем, которого он покинул. Лорду Эмсуорту и в голову не пришло, что это мог оказаться подкидыш. Время в магазине промелькнуло так приятно, что у него сложилось впечатление, будто отсутствие его длилось не более двух-трех минут. Он направился к молодому брюнету. У лорда было возникла мысль, что за протекшее время его гость несколько подрос, но мысль эта промелькнула и исчезла.
— Дорогой мой, — виновато сказал он, опускаясь в кресло, — я должен перед вами извиниться.
Псмит без труда понял, что граф впал в заблуждение, и истинно благонравный молодой человек, конечно, поспешил бы тут же это заблуждение рассеять. Тот факт, что Псмиту это даже в голову не пришло, без сомнения, объясняется каким-то врожденным дефектом его характера. По своему складу он был молодым человеком,
— Ну, что вы, — ответил он любезно. — Ни в коем случае.
— Я опасался, — сказал лорд Эмсуорт, — что вы могли — и с полным на то основанием — обидеться.
— С какой стати!
— Мне не следовало бросать вас одного. Крайне невежливо! Но, мой дорогой, я просто должен был сбегать на ту сторону улицы.
— Абсолютно, — сказал Псмит. — Непременно бегайте на ту сторону улицы. В этом залог счастливой и полноценной жизни.
Лорд Эмсуорт посмотрел на него с некоторым недоумением — верно ли он расслышал? Но его ум не был создан для того, чтобы долго биться над загадками, и он не стал разбираться в своих сомнениях.
— Чудесные у него розы, — сообщил он. — Просто редкостные.
— Неужели? — сказал Псмит.
— Но, конечно, с моими они ни в какое сравнение не идут. Как жаль, мой дорогой, что вы не посетили Бландингс в начале месяца. Мои розы особенно хороши именно тогда. Жаль, что вы не успели их увидеть.
— Вина, полагаю, всецело моя, — сказал Псмит.
— Но, конечно, тогда вы еще не приехали в Англию.
— А! В таком случае все понятно.
— Тем не менее, пока вы будете в Бландингсе, я смогу показать вам еще много цветов. Быть может, — сказал лорд Эмсуорт, наконец-то по законам вежливости предоставляя своему гостю право голоса, — быть может, вы напишете о моих садах стихотворение, э?
Псмит почувствовал себя польщенным. Долгие недели тяжких трудов среди селедок Биллингсгейта вселили в него безотчетный страх, что миазмы рыбного рынка льнут к нему и вне его пределов. И вот абсолютно беспристрастный наблюдатель глядит ему прямо в глаза и принимает его за поэта, и значит, вопреки всему им пережитому, в его наружности сохранилось нечто высокодуховное и безрыбное.
— Не исключено, — сказал он. — Отнюдь не исключено.
— Думается, вы черпаете идеи для своих стихов отовсюду, — сказал лорд Эмсуорт, благородно сопротивляясь желанию вновь взять беседу за глотку. Он испытывал самое дружеское расположение к этому поэту. Чертовски мило с его стороны не обидеться и не надуться, из-за того что его оставили одного в курительной.
— Практически, да, — отозвался Псмит. — Исключая рыбу.
— Рыбу?
— Я не написал ни одного стихотворения о рыбе.
— Неужели? — сказал лорд Эмсуорт, вновь ощущая, что в механизме их беседы разболтался какой-то винт.
— Однажды мне предложили княжескую сумму, — продолжал Псмит, радостно отдаваясь волнам своего врожденного энтузиазма, — лишь бы я написал балладу для «Газеты рыбников» под заглавием «Герберт, наш палтус». Но я был тверд. Я отказался наотрез.
— Неужели? — сказал лорд Эмсуорт.
— Все-таки следует себя уважать, — объяснил Псмит.
— О, разумеется, — сказал лорд Эмсуорт.
— Естественно, это было нелегко. Редактор, осознав, что мой отказ окончателен, совсем пал духом. Однако я дал ему рекомендательное письмо к Джону Водуотеру, который, насколько мне известно, развил указанную тему очень мило.
В эту минуту, когда у лорда Эмсуорта голова слегка пошла кругом, а Псмит, на которого возможность поговорить всегда оказывала стимулирующее действие, приготовился продолжать обмен остроумными репликами, к ним подошел официант.