Польский детектив
Шрифт:
Барс тупо уставился на носки своих модных итальянских туфель. Казалось, что ему уже все равно.
— Он все предусмотрел. В случае чего — фьюить! И нет его! Есть денежки в западных банках, есть контракты, жить можно. Есть с чего начинать. Он-то думает, что все рассчитал, а я, право, не уверена… Потому что я знаю свою дорогую сестричку, Боженку, а ведь по крайней мере половина его капиталов положена на ее имя… А вот пан Нечулло и пани Лилиана Рунич не собираются покидать отчий край. Пересидят кризис и снова выплывут. А пересидят, потому что деньги есть. Откуда? Интересно… Это ты, Густав, украл у меня драгоценности,
Божена побледнела, а Лилиана, как перед этим Мариола, громко зарыдала. Она бросилась мне на шею и принялась орошать слезами мой парадный пиджак. Я был сыт всем этим по горло и решил прекратить шабаш. Я отодвинул Лилиану и встал. Видно, что-то особенное было в выражении моего лица, потому что, взглянув на меня, Иоланта попятилась и прижалась к подоконнику. Дело в том, что в салоне Барсов кроме двери есть еще и два окна, тоже выходящие на террасу. Окно это было слегка приоткрыто, сквозь узкую щель сочилась тьма и проникал холодный освежающий воздух из сада. Я подумал, что перед тем, как укротить Иоланту, я должен узнать одну важную вещь. Я спросил ее, глядя прямо в глаза:
— Ну, полегчало тебе? Выкричалась? Слава богу, никого постороннего не было. Надеюсь, ты не ведешь дневник…
Она вызывающе расхохоталась:
— А ты думаешь, что я все это… так, для смеха? Задаром? Я роман написала. Обо всех вас. Обо всем этом. Завтра передаю в издательство. Пусть все узнают. Пусть вся Польша посмеется. Я хотела только проверить, какие у вас будут физиономии, когда вы прочитаете про себя, ну, скажем, в „Экспрессе“ — роман с продолжением. А сегодня была генеральная репетиция, понимаешь? Должен понять. Про тебя там тоже будет. Что ты…
Я не знал, какие сенсационные разоблачения на мой счет есть в запасе у Иоланты. Но каковы бы они не были, я решительно не желал, чтобы она сейчас с ними выскакивала. А с тем, что она собирается напечатать, я бы как-нибудь управился.
„Пора заткнуть ей рот“, — подумал я. И надо сделать это быстро и надежно.
Я сильно ударил ее по лицу открытой ладонью. Она пошатнулась и схватилась рукой за щеку. При этом она задела плечом оконную раму, и окно широко распахнулось.
Именно тогда это и произошло.
Из темноты в открытое окно брызнула желтая искра… Эта искра ударилась в плечо Иоланты, скатилась по ее руке на пол, а Иоланта громко, страшно крикнула. Крикнула и упала.
Этой искрой на самом деле был сиамский кот Божены Норской, Йоги, который, видимо, прыгнул с перил и одним прыжком преодолел полуметровое расстояние, отделяющее его от окна. Почему он не прыгнул в дверь? Не знаю. Разве можно понять тайны кошачьей натуры? По дороге он наткнулся на препятствие — плечо Иоланты Кордес. Но не исключено, что кота кто-то швырнул в окно — кто-то, скрывающийся в темноте. Я слишком был занят Иолантой, поэтому не могу с уверенностью утверждать, что в этот момент все были в салоне и сидели на своих местах. Я не думаю, что кто-то из присутствовавших может вспомнить это обстоятельство со всей точностью. Слишком большая поднялась суматоха.
События стали разворачиваться с ошеломительной быстротой. С Иолантой, лежащей у моих ног, творилось что-то непонятное. Тело ее сотрясали судороги. Она широко открыла глаза и хватала ртом воздух, как рыба на берегу.
Я попытался поднять ее, чтобы положить на тахту. Она оказалась такой тяжелой, что мне это не удалось.
— Воды! — крикнул я, повернувшись к остальным. — И помогите мне кто-нибудь…
Мы подняли Иоланту втроем: я, Дудко и Нечулло. Когда ее положили на тахту, рука Иоланты бессильно упала. Открытые глаза все еще смотрели на меня, но так неподвижно, что я понял: Иоланта умерла. Мне стало страшно. И в то же время в этом было что-то неприличное, глупое.
И тут из кухни до нас донесся крик, полный ужаса и удивления. Я бросился к открытым кухонным дверям. Остальные побежали вместе со мной. Столпившись, мы молча смотрели на Божену, которая стояла на коленях на кухонном полу, выложенном белым кафелем, склонившись над трупом кота Йоги. Сомнений не было: кот на кухне был так же мертв, как и женщина на тахте в салоне-столовой супругов Барсов — и погиб он так же таинственно и мгновенно, как и его жертва.
Кто-то сказал — кажется, Фирко, — что надо немедленно вызвать „скорую помощь“ и милицию. Барс пошел к телефону в салон и позвонил в отделение милиции в Джежмоли.
Я посмотрел на часы: было ровно девять часов вечера.
Павел Бодзячек
Варшава, 10 сентября 1966 года.»
На этом кончается затянутый и слегка претенциозный рассказ Павла Бодзячека о трагедии в Джежмоли. Я отложила в сторону рукопись, испытывая весьма противоречивые чувства. Автор не вызывал у меня ни симпатии, ни доверия. Верно ли он описал происшедшее? Что добавил от себя? О чем умолчал?
Видимо, капитан Хмура тоже критически отнесся к этому произведению, которое якобы должно было помочь ему выяснить, почему погибла Иоланта Кордес. К последней странице скрепкой был приколот листок, на котором капитан записал свои замечания:
«Автор необъективен. Выяснить подробности во время следствия. Обязательно допросить Дудко и узнать, что говорила Иоланта Кордес о Павле Бодзячеке».
7
Думаю, что, прочитав произведение Павла Бодзячека, Себастьян Хмура с облегчением погрузился в протоколы медицинской экспертизы. Он, наверное, чувствовал то же, что и потерпевший кораблекрушение, долго носившийся на волнах безбрежного океана и вдруг увидевший на горизонте спасительную землю.
Медицинская экспертиза — это не расплывчатые, неуловимые впечатления, а реальные, бесспорные факты. Комбинация этих фактов, как математическая формула, дает право сделать вывод, который не могут поколебать никакие обстоятельства, особенно если за работу берутся специалисты, обладающие глубоким знанием теории, огромным практическим опытом и располагающие современной техникой.
Итак, отдел криминалистики Главной комендатуры в Варшаве представил капитану Хмуре два протокола вскрытия и несколько результатов химического анализа. Подробные описания отдельных этапов исследования я лишь просмотрела. Мне, дилетанту, эти профессиональные тонкости ничего не говорили.