Польский детектив
Шрифт:
Подробные показания по поводу убийства Качиньского Новак дал сразу после ареста.
Роман кивнул, подтверждая мои слова. Амерский перестал записывать.
— Расскажите теперь, — потребовал он, — как вы пришли к выводу, что смерть Анджея не была несчастным случаем?
— Эту историю мне особенно трудно было распутать, — признался я. — Скажу больше: если бы Анджей не был моим старым другом и если бы я не отнесся ко всей этой истории очень лично, как к делу чести, то оставил бы все идти естественным путем. Ведь не было практически никаких зацепок. Тогда, в новогоднюю ночь в горах, когда я осматривал место происшествия, отсутствие рюкзака не давало мне покоя. Ни документов, ни ключей от квартиры не было — это понятно, они были
Как вы знаете, в Варшаву я возвратился летом этого года и вернулся на работу в прокуратуру. Ко мне попало дело об ограблении в Анине, у одного из грабителей по кличке Калапут при обыске мы нашли часы, украденные из квартиры погибшего журналиста. Калапут признался, что на квартиру Зволиньского его навел некий Доцент. Оказалось, однако, что до Калапута там уже кто-то побывал и тщательно обыскал квартиру…
— …и человек этот искал нечто совсем другое, чем Калапут, — добавил Роман.
— Ты прямо охрип от долгих речей, — заметил шеф. — Может, чаю? — спросил он таким тоном, что ясно было, что мне лучше отказаться от этого благородного предложения.
Я продолжил свой рассказ:
— У меня не было причин не верить Калапуту, а его показания стали для меня той ниточкой, с которой я начал распутывать клубок преступления. Разговор с Анной, приятельницей Анджея, убедил меня в том, что я прав. Девушка была совершенно уверена в том, что Анджей, отправляясь в горы, взял с собой рюкзак. Благодаря помощи спасателей мне удалось отыскать его. Собственно, даже не рюкзак, а то, что от него осталось, но не было никаких сомнений в том, что это именно рюкзак Анджея, и — что самое важное — рюкзак был брошен в пропасть не вместе с Анджеем.
Тут я честно признаюсь, что чуть не зарвался в своем частном расследовании. Занявшись процессом, который Анджей вел с аферистом Хробиком, я совершенно уверился в том, что Хробик мог симулировать несчастный случай, и убить таким образом Зволиньского. Впрочем, кое-какие факты, несомненно, указывали на возможность такого развития событий. Однако оказалось, что у Хробика железное алиби: в день гибели Анджея он находился в больнице и с убийством не имел ничего общего.
На настоящий след навел меня только редактор Амерский, который рассказал, что Анджей занимался делом аферистов, спекулирующих квартирами. Затем Амерский показал мне дом, куда он как-то подвез Зволиньского. Так мы добрались сначала до Станислава Хамского, а потом вышли и на Яна Новака. Тем же путем шел и Анджей год назад. Он тоже открыл ряд преступных махинаций. Я, например, уверен, что Зволиньский уже знал, что Ян Новак — это Мечислав Хамский. Знал он и о двух домах на разные фамилии, о широкомасштабных спекуляциях, которыми занималась предприимчивая семья. Он не вышел на дело Качиньского, потому что и следов тогда никаких не было. Ведь первым сигналом стало письмо от родственников из Соединенных Штатов, которое пришло совсем недавно и позволило объединить эти два дела в одно.
И что гораздо хуже, Анджей не знал важнейшего звена в этой цепи, он понятия не имел о преступной деятельности нотариуса Зимецкого.
Впрочем, я думаю, что он уже был близок к этому открытию, хотя и сам еще этого не понимал. Зимецкий знал, что рано или поздно Зволиньский его раскроет. Когда Анджей попросил у него совета как у старого друга и опытного юриста, Зимецкий сразу же сообразил, что именно интересует Зволиньского. В кругу журналистского расследования оказались уже и оба брата Хамских, о чем Анджей рассказал Зимецкому, даже не подозревая, какой опасности он подвергает себя.
И Зимецкий решил действовать. Вся его жизнь была под угрозой, нельзя было терять ни минуты. А тот факт, что Анджей, ничего не подозревая, доверяется ему как другу, только облегчил Зимецкому реализацию преступного плана. Он пригласил к себе Анджея перед Рождеством. Зимецкий хотел завести с ним доверительную беседу и узнать, что еще открыл Анджей и как близок он к разоблачению нотариуса. Трудно сказать, был ли у него какой-нибудь конкретный план преступления; убить Анджея прямо тут, дома, было сложно и опасно. Однако за два дня до Рождества Зимецкому позвонила секретарша из редакции и предупредила, что Анджей извиняется, он на условленную встречу не придет, так как уезжает в горы. Зимецкий узнал от нее, где Анджей собирается остановиться, и немедленно выехал в Закопане. Анджей не нашел ничего странного в этой их неожиданной встрече: Зимецкий в молодости вместе с Анджеем и другими друзьями занимался горным туризмом. Так что Анджей очень обрадовался встрече и согласился отправиться в путь вместе с Зимецким. Ветер, туман и дождь облегчили выполнение его плана — в такую погоду на туристских тропах пусто. Они вместе прошли через Томанову, а когда оказались на узкой тропе на Кшесанице, прямо над самым обрывом, Зимецкий оглушил Анджея сильным ударом — скорее всего, камнем или каким-либо другим заранее приготовленным предметом. Затем он стащил с Анджея рюкзак и столкнул тело в пропасть. В этом и заключалась его ошибка. Если бы Зимецкий, обыскав рюкзак, снова надел его на Анджея, и только после этого столкнул Зволиньского с обрыва, никто бы и не заподозрил в этом несчастном случае чьего-то злого умысла. Но Зимецкий торопился, он боялся, что кто-нибудь пойдет по тропе и увидит его на месте преступления рядом с жертвой. А когда он столкнул тело, то уже мог ничего не бояться — просто турист, который на минуту остановился передохнуть.
Ни в карманах Зволиньского, ни в рюкзаке Зимецкий не нашел блокнота, в который Анджей записывал все свои наблюдения, как он делал и во время разговоров с нотариусом. Но Зимецкий забрал ключи и документы Анджея. Уже на следующий день убийца проник в квартиру журналиста, устроил тщательный обыск и нашел то, что искал: Анджей оставил блокнот дома. Видимо, там действительно были важные записи, потому что Зимецкий немедленно его уничтожил. Он считал, что таким образом убрал последнюю улику.
— У меня к вам еще один вопрос. — Амерский постукивал авторучкой о стол. — Когда вы начали подозревать Зимецкого? В конце концов он же был вашим другом.
— Совсем недавно, — честно ответил я. — Эта мысль пришла мне в голову, когда мы установили, что Качиньский купил дом в Константине. Доказательством служило то, что он снял со своего счета миллион восемьсот тысяч злотых, а также то, что консьержка опознала Яна Новака, который несколько раз появлялся на улице Копьеносцев. А если так, то я не сомневался, что все юридические формальности были разыграны абсолютно достоверно. И тут была необходима помощь юриста. А тот факт, что мы не нашли юриста, занимавшегося делами Качиньского, ни в одной адвокатской коллегии, только подтвердил мои предположения. Я знал, что мы не найдем и следов существования нотариального акта, а запись в кадастровой книге будет прежней — на имя Яна Новака. Я проверил, кто из нотариусов оформляет куплю-продажу недвижимости в этом районе. Оказалось, именно Зимецкий. Листок в молитвеннике, найденный среди вещей Качиньского, стал последним доказательством.
— Вы сказали, что для вас это было дело чести. Облегчило ли вам такое отношение к делу ведение расследования?
— И да, и нет, — ответил я. — Благодаря тому, что я хорошо знал пострадавшего — Анджея, я более рьяно, что ли, искал следы, которые могли бы вывести меня на убийц. А то, что я хорошо знал и Зимецкого, усыпило мою бдительность и помешало задержать убийцу гораздо раньше, чего в другой ситуации, конечно, не произошло бы.
— Спасибо за искренние ответы, — Амерский закрыл блокнот.
Шеф и Патера из Воеводской комендатуры вполголоса обменивались замечаниями. Я встал и сказал:
— Я был бы очень благодарен, если бы на этом и закончились ваши вопросы. Сейчас я очень спешу; через несколько дней у меня свадьба и хотелось бы поговорить на эту тему с будущей женой, потому что раньше у нас как-то не хватало времени.