Польский детектив
Шрифт:
Из домовой книги, которую я получил в жилотделе, следовало, что в данный момент в доме на улице Ясельского, 8, проживают Станислав Хамский, выписанный в январе 1975 года с улицы Садовой, 119, квартира 5, а также его сестра, Рышарда Хамская, выписанная в январе 1976 года с улицы Коперского, 17.
В тот же день я поехал на улицу Коперского. Дверь открыла пожилая седая женщина.
— Могу ли я увидеться с паном Малецким?
Она долго смотрела на меня большими печальными глазами.
— Муж умер, — сказала она наконец, — а вы…
— Умер? — этого я не ожидал. — Простите, я не знал об этом.
Она пригласила меня войти в дом. Это была скромная однокомнатная
Женщина расплакалась. Наконец она вытерла глаза вышитым носовым платком.
— Муж умер в апреле этого года. Он уже много лет страдал болезнью сердца — понимаете, война, концлагерь подорвали его здоровье. А эта история с домом совсем его подкосила. Мы в сорок шестом своими руками отремонтировали этот дом, каждый уголок стал нам родным. Пан Гайштлер, когда был в Польше в шестьдесят седьмом, говорил мужу, что он дом не продает, а если и надумает, то Веславу скажет об этом первому. А потом вдруг появился Хамский, уже как владелец дома. Муж считал это несправедливым, писал в разные инстанции, требовал разобраться. Да, он обращался к Зволиньскому, несколько раз разговаривал с ним. Он передал ему все адреса, по которым возил нас Хамский, предлагая квартиры. Мужа удивили, откуда у него такие возможности. Он ездил потом по всем этим адресам и убедился, что Хамский давно уже спекулирует квартирами.
— Может быть, вы знаете, где бывал ваш муж? — спросил я.
— Хамский показывал ему вот эту квартиру, кроме того, на улице Кавалеров, 8, и на Якобинской, там совсем крохотная квартирка, адрес у меня где-то был, вот… пожалуйста.
«Еще две квартиры», — подумал я. А вслух сказал:
— Вы, как я слышал, не хотели согласиться ни на одну из этих квартир?
— Поймите меня, все они были гораздо хуже той, в которой мы прожили почти тридцать лет, как же мы могли согласиться? В декабре семьдесят пятого Хамский потребовал принудительного выселения. Вмешался журналист Анджей Зволиньский, и выселение отложили на некоторое время. Журналист говорил мужу, что это похоже на серьезную аферу, но нужно время, и он опасался, что не успеет собрать все нужные материалы до последнего срока выселения. Дело было в том, чтобы преждевременно не спугнуть Хамского. А потом мы прочитали в газете, что Зволиньский погиб в горах… и все наши надежды рухнули. Четвертого января приехали из жилотдела и выселили нас. Привезли сюда. Муж потом еще обращался куда-то, но ему везде отвечали, что владелец имеет право жить в своем доме и выселить оттуда жильцов при условии, что предоставит им другую жилплощадь, соответствующую санитарным нормам. А в нашем случае, говорили они, все по закону. Мужа это так потрясло, что сердце не выдержало и… — она снова расплакалась.
Собственно, это было все, что я хотел узнать. Ситуация была ясна: Хамский купил дом и выселил из него жильцов, а потом сразу же, уладив все формальности, сдал его иностранцам, скорее всего, какому-то посольству. Теперь надо было узнать, где живет сам Хамский. Это я и попросил сделать Амерского.
Едва я успел вернуться домой, как зазвонил телефон. Это был Амерский.
— Привет, прокурор, — сказал он без церемоний, — а у меня для вас очередная новость. Я уже знаю, где живет Хамский. Улица Рекорда, 18.
Я записал.
— Как вы это выяснили? — спросил я.
— Очень просто. У Хамского есть сын, я подумал: а что с женой? Пошел в загс и проверил, оказалось, что Хамский развелся четыре года назад. Развод был произведен по обоюдному согласию, ясное дело, без определения вины. Хамская снова взяла свою девичью фамилию… минутку… Алина Маркевич. В Центральном адресном бюро ее нынешний адрес нашли за несколько минут. Эту виллу на улице Рекорда когда-то занимали две семьи, Хамский купил ее несколько лет назад, а при разводе, в процессе раздела имущества, переписал на жену. Сам же переехал, во всяком случае формально, в трехкомнатную квартиру на улице Садовой, которую купил через бюро «Локум». А живет постоянно на вилле на улице Рекорда. Насколько я понял, соседи даже и не подозревают, что Хамские развелись.
— Это можно было предполагать, — буркнул я. — Фиктивный развод… неплохо придумано. А у меня есть еще два адреса, которые надо проверить: улица Кавалеров, 8, квартира 17, и Якобинская, 2, квартира 4.
Амерский что-то пробормотал, судя по интонации, его мое предложение не обрадовало.
— Похоже, вы меня наняли в качестве гида-знатока Варшавы, — пожаловался он. — Где их искать, эти улицы? Ведь придется весь город обежать.
— Для себя я тоже оставил кое-что, — утешил я его. — Например, вы знаете, где сейчас живет сын Хамского? А его сестра? Но самое главное, мы уже знаем, к чему это ведет. Так что я думаю, что на данном этапе мы уже можем направить это дело по официальному пути. Позвоните мне завтра. Похоже, у меня будут для вас интересные новости.
Я закончил свой рассказ. Роман вертел в руках брелок, майор Левицкий что-то записывал. Важнее всего для меня было мнение представителя воеводской комендатуры. Я встречался с ним несколько раз на заседаниях, он показался мне деловым и неглупым человеком.
Первым заговорил шеф.
— Думаю, что ты… что наш коллега, — поправился он, поглядывая на товарища из Воеводской комендатуры, — напрасно так увлекся своей игрой в «частного детектива». Мне это не по душе. Но я думаю, что есть основания для возбуждения уголовного дела, — он обвел вопросительным взглядом присутствующих.
Начальник по надзору продолжал листать мой пухлый рапорт. Наконец он отложил его.
— Возбуждайте дело, — поддержал он. — Но пока лишь по факту спекуляциями квартирами — впрочем, даже и это, как я вижу, нелегко будет доказать. Что касается смерти Зволиньского… тут у нас ничего нет, все, что вы сказали, — это неподтвержденные предположения. Мы не можем начинать расследования, пока не будем уверены, что…
— Хамского надо допросить, — вмешался я. — Пусть скажет, что он делал двадцать седьмого декабря.
Шеф поморщился.
— Ты просто рехнулся на этой истории, — сказал он. — Впрочем, ты больше не имеешь права заниматься ею. Ты слишком лично ко всему этому относишься. Личное отношение — вещь ценная, но не следует переходить определенные границы. Вернись к Анинскому делу и возьмись наконец за обвинительное заключение. Кроме того, вчера мы получили новое дело. Парень то ли упал с поезда, то ли его выбросили, это как раз для тебя…
— Шеф, — я старался говорить как можно спокойнее, — неужели вы не понимаете, что я должен довести это дело до конца?
— Но… — старик явно злился. Атмосфера накалилась, как вдруг на помощь пришел представитель Воеводской комендатуры.
— Я думаю, коллега, — сказал он, — что нет никаких оснований возражать против того, чтобы прокурор Боровый продолжал осуществлять надзор за ведением этого дела. Он знает его лучше, чем кто-либо, и желает лишь установить истину, а ведь все мы заинтересованы именно в этом. Я понимаю ваши сомнения, но тридцать девятая статья здесь совершенно не подходит. И я тоже считаю, что это дело надо довести до конца.