Польский детектив
Шрифт:
— Меня интересует улица Рекорда, 18.
— Рекорда, Рекорда… — Януш порылся в памяти. — Это мой район… сейчас посмотрю.
Снова прошло несколько минут, пока он нашел то, о чем я его спрашивал.
— Вот, пожалуйста, — он указал пальцем. — Дом принадлежал некоему Ежи Мартыняку… который в 1969 году выехал за границу на постоянное жительство. Дом продал… смотри-ка, — он глянул на меня с любопытством, во всяком случае, мне так показалось, — Станиславу Хамскому за пятьсот пятьдесят тысяч злотых. Хамский был владельцем до 1971 года, а потом оформил дарственную на имя
— Это его жена, с которой он развелся?
— Ага. Это все.
— Жильцов там не было?
— Вроде нет… в акте об этом ничего не говорится, значит, Мартыняк сплавил их еще раньше.
— Ну, меня сплавлять не надо, сам уйду, — я встал. — Огромное тебе спасибо и будь здоров.
В течение двух дней ничего особенного не произошло. Я составил в своем блокноте список квартир, которые нас интересовали, и пытался установить, кто, где и в какой период проживал. Уже на седьмом пункте я запутался и бросил, так ничего и не поняв.
Роман позвонил в пятницу вечером.
— Значит, так, Михалек, — начал он, а потом сказал несколько фраз, смысл которых до меня не дошел.
— Поручик, — заметил я с упреком, — в который раз мне приходится делать вам замечание по поводу вашей ужасной дикции. С таким произношением вас не примут даже в церковный хор. Кроме того…
— Не дури, — разозлился он, — повторяю: мы допросили Хамского. Что касается развода и его второго дома, то с точки зрения законности все было в порядке. Юридически они разведены, но он имеет право жить, где ему заблагорассудится, даже у тебя.
— Он там не прописан, — заметил я, — ну да ладно, давай дальше.
— Зато что касается других адресов, тут он крутит и объясняет все весьма туманно. Говорит, что эта женщина, жена Малецкого, что-то перепутала, что он ее мужа на улицу Кавалеров не возил. Опять же она при этом не присутствовала, так откуда ей знать?
— А что с квартирой на Якобинской?
— Утверждает, что хозяйка была согласна продать ему квартиру, и тогда он переселил бы туда жильцов из своего дома.
— Это надо проверить. Вы спрашивали его, что он делал в прошлом году перед праздником?
— Да, спрашивал. Очень жаль, но ты опять промахнулся. С двадцатого декабря по четвертое января он находился в Испании на новогодней экскурсии по путевке «Орбиса».
— У всех на это время алиби, — заметил я. — Найти бы хоть одного человека, который скажет, что не помнит, что он делал в эти дни или что он смотрел телевизор или ходил на соревнования по теннису.
— По хоккею.
— Почему по хоккею?
— Время года, время года, дружище… Ты задаешь иногда такие вопросы, словно только что сам играл в хоккей и кто-то там перепутал твою голову с шайбой.
— Ну, тебе бы это не принесло особого вреда, но за эту шутку получишь конфетку, когда встретимся. Ты заслужил. А теперь проверь еще одну вещь. Жаль, что мы раньше не сообразили, ну да что поделаешь. Потребуйте полный список туристов, которые ночевали с двадцать шестого на двадцать седьмое декабря прошлого года на базе на Орнаке. Обратите особое внимание на варшавян. Может, попадется какая-нибудь знакомая фамилия.
— С твоих прокурорских высот умственные способности маленького поручика милиции кажутся не заслуживающими особого внимания, однако придется тебе признать, что и я время от времени способен на определенные интеллектуальные усилия.
— Быть не может, — удивился я.
— А вот, бывает все-таки. Представь себе, что то, что Боровый, гордость прокуратуры, придумал сегодня, я, скромный поручик, знал еще вчера, хоть и не надеюсь ни на какую награду или повышение по службе.
— Ты, Ромек, гений, — сказал я с нескрываемым восхищением. — Приколю тебе в ближайшее время медаль из картошки, только не томи, рассказывай, бесценный мой, вышло что-нибудь из этого или нет?
— А фига, Михалек. Притом абсолютная фига. На базу в этот день свалилась толпа студентов из Кракова, которые и оккупировали ее до самого Нового года. Для других гостей просто не было места. Зволиньского на базе знали, потому что он бывал там каждый год, так что для него место всегда находилось. Что касается остальных, то из Варшавы была парочка старичков пенсионеров, какая-то дама из Отвоцка, которая рассчитывала покататься на лыжах, а покатила в больницу с сердечным приступом. Еще был священник. Не думаю, чтобы кто-нибудь из них гонялся по горам за твоим другом с молотком за пазухой.
— Но это еще не значит, что я не прав. Думаю, просто кто-то знал, что Зволиньский будет ночевать на базе на Орнаке, и рано утром появился там, так что и регистрировать свое пребывание на базе вовсе не стал. Он все время следил за Анджеем и вышел следом за ним.
— Надеюсь, — заметил Ромек с иронией, — что ты не заставишь нас собирать информацию о пассажирах трех утренних автобусов, прибывших в Косьчелискую долину год назад…
Дверь резко распахнулась, и в комнату ворвался Амерский, делая руками знаки, чтобы я закончил разговор, потому что он принес мне какое-то важное известие. Я сказал Роману, что еще позвоню ему, и положил трубку.
— Дорогой прокурор, — сказал Амерский, — у меня для вас маленький сюрприз. Знаете ли вы, кто такой Ян Новак? Инженер Ян Новак?
— Откуда мне знать?
— Вот именно, — покачал головой Амерский. — А я знаю. Это родной брат Станислава Хамского.
— Дорогой редактор, — осторожно заметил я, — простите, но что-то тут не в порядке. Как же он может быть родным братом Хамского, если у него совсем другая фамилия?
Амерский широко улыбнулся. Это была улыбка репортера, который знает, чего хочет, и рано или поздно добьется своего.
— В этом-то вся и загвоздка. Поскольку мы не знали, кто такой Новак, я пошел в загс…
— Похоже, у вас там хорошие знакомства, — заметил я. — Может, вы и меня порекомендуете как вашего друга? Как ее зовут — Крыся, Кася или Клотильда?
— Действительно, прелестная девушка, — не стал отпираться Амерский. — Я когда-то писал статью о руководителях загсов, знаете, такой социологический портрет, тогда мы и подружились, но неважно. Так или иначе, я нашел Новака. И что же оказалось? Что в шестьдесят шестом он сменил фамилию.