Польский детектив
Шрифт:
Думаю, что Хмура со всей знаменитой стоической терпеливостью выслушал Касины откровения только затем, чтобы в самом конце узнать, за что Катажина Налепа ненавидит Божену Норскую.
Правда, к Иоланте Катажина относилась хорошо. Вот что она говорила:
«Пани Иоланта — простой была человек. Приходила ко мне на кухню, смотрела, что я делаю, и все дивилась, как это ладно у меня получается. Говорила, что сама не умеет хозяйство вести. Жалко мне ее было. Уж такая была бестолковая, ну — ни рыба ни мясо. К примеру сказать, как мука из прорости. Извиняюсь, пан капитан знает, что это такое? Галушки из нее сделаешь — тянутся, как резина. Пирог испечешь — что твоя подошва, тьфу. Ну, а они ее завсегда дурой выставляли. Только она за дверь — тут же шу-шу-шу да хи-хи-хи. Сколько раз сама слышала. В тот вечер она тоже ко мне пришла. Я ей крепкого чаю заварила, такого, какой она любила. Села она за кухонный стол и так долго сахар размешивала, что я уж думала, она дырку в стакане провертит. А на руке у нее, смотрю, блестит что-то. „Красивая, — говорю, — у вас браслетка. Я в этом разбираюсь, моя довоенная хозяйка любила разными побрякушками обвешаться, как рождественская елка“. Пани Иоланта протянула мне руку, чтобы я поглядела как следует. Веточки ландышей там были, хитро придумано: стебельки серебряные, листочки зелеными камушками выложены, а цветочки из бриллиантиков, и все держится на широком золотом двойном обруче. „Ого, — говорю, — чудная вещь и дорогая, видать…“ Засмеялась она, да странно так засмеялась, будто плакать ей, а не смеяться
Этот фрагмент показаний Катажины Хмура обвел красной чертой. Другой отрывок касался отношения Катажины к ее хозяйке, он заинтересовал Хмуру, а значит, и меня тоже.
«Пани Барс? Какая там она пани! Я настоящих дам видела, знаю, умею даму от дамочки отличить. Один раз ей педикюрша нечаянно палец порезала, так эта „дама“ таз с водой, в которой ноги мочила, на голову бедной девушке опрокинула. Потом бедняжка у меня на кухне сушилась и горькими слезами плакала. Ни одна настоящая дама так бы не сделала. А уж как мой хозяин, пан Барс, с ней мучается! Ведь из-за всякого пустяка она ему скандалы устраивает. И зачем ему было жениться? Так нам было хорошо и спокойно вдвоем, хозяин да я. Все, бывало, сделаю, приготовлю, все вовремя, как надо. И всегда говорил, что больше уже не женится. По-настоящему-то он только первую жену любил. Бывало, поставит перед собой ее фотографию и смотрит, смотрит… Красивая была женщина, только в войну в концлагере здоровье потеряла и недолго потом жила, бедняжка. А вторая, грех жаловаться, вежливая была, да и не встревала в хозяйство. Первое дело, что и не разбиралась ни в чем, телятины от говядины не умела отличить, а второе, времени у нее не было, она только сигала с одного собрания на другое. Все ничего, вот только если бы еще „товарищем“ меня не звала! „Товарищ, можете подавать обед“. Какой я ей товарищ?! Я с ней гусей не пасла. Ну, и учила меня день и ночь, что Маркса надо читать, а когда кто звонил по телефону, то надо было пана Барса звать „товарищем“: Я ей на это, что лучше бы она мне где-нибудь „Прокаженную“ нашла, была у меня эта книжка, от первой еще довоенной хозяйки осталась, и всю войну я эту книжку читала. Только сгорела она, когда восстание было. Вот это была книга! Другой такой на свете нет. Она мне говорит, что я несознательная пролетариатка. А я ей: „Какая там несознательная, вдова же“. Только один раз вот так и поругались с ней. А с „товарищем“ что вышло. От постоянных ее поручений все у меня в голове перепуталось, аж язык стал заплетаться. Позвонил кто-то, а я и говорю: „Мой товарищ хозяин ушел, будет только к обеду“. Так мне потом запретили к телефону подходить… Ну, разошлись они, мой хозяин и его товарищ жена. И сколько лет мы одни жили. Пан Барс говаривал: „И что бы я без тебя делал, Кася? Кроме тебя, никто мне не нужен на всем белом свете. А как умру, все тебе оставлю. Мой дом — это твой дом до самой смерти“. Да что там, мужик он и есть мужик. Окрутила его эта потаскушка, вот и все. Вот тебе и все обещания. Я ее терпеть не могу, стерву такую, прямо в ложке воды бы утопила! И вместе с котищем этим, который на нее был похож…»
Последние две фразы Хмура подчеркнул красным карандашом. На полях приписка:
«Неприязнь к актрисам! Способна ли Катажина на убийство в надежде получить наследство после Барса?»
Вопросительный знак, поставленный Хмурой в конце этой приписки, так велик и внушителен, что уже сам по себе является ответом. Катажина Налепа принадлежит к тому типу женщин, которые сводят счеты зонтиком, а не ядом. А скорее всего — язычком, острым, как нож у хорошей хозяйки.
Второй протокол в этой подборке — показания Мариолы Прот.
С Мариолой Хмура обращается мягко. Видимо, у него к ней слабость. Я вспоминаю, как он сказал Проту: «Я поклонник таланта вашей жены», или что-то в этом роде. Все наиболее важные фрагменты, касающиеся цианистого калия и кота Йоги, уже вырезаны, я их прочитала в другом месте. Но есть еще два интересных вопроса, которые Хмура подчеркнул, как всегда, красным карандашом.
Первый вопрос касается Михала Прота. Хмура поинтересовался, что там на самом деле случилось с его матерью. Действительно ли он был таким плохим сыном?
Мариола отвечает:
«Неправда. Ситуация с матерью — это была трагедия для Михала. Он ее очень любил. А она не любила Иоланту, не знаю, почему. Может, считала, что ее сыну нужна более красивая и умная жена, во всяком случае, более хозяйственная. Потому что мать обожала Михала и была уверена, что ее гениальному сыну полагается от жизни все самое лучшее. Она жила вместе с Протами, но не чувствовала себя дома. Похоже, ей куда лучше было в ее комнатушке без удобств где-то там на Праге или Таргувеке. Она стеснялась друзей и знакомых Михала, они были для нее „важные господа“, она не знала, о чем ей с ними говорить. Обычно она закрывалась в своей комнате, когда они приходили, или убегала на кухню, и не было такой силы, которая вытащила бы ее оттуда. После нескольких попыток, неудачных и оставивших тяжелые воспоминания, он отказался от идеи приучить мать к новой жизни. Потом старушка заболела. Склеротический процесс протекал у нее в острой и тяжелой форме. Он привел к психическим расстройствам, к тяжелой мании преследования. Случалось, она настежь открывала окно и кричала на весь двор, что ее убивают. Когда соседи прибегали на помощь, оказывалось, что она в квартире одна-одинешенька и ничего ей не угрожает. Как-то она даже вызвала милицию. Иоланте пришлось объяснять, что ее свекрови ничего не грозит и что никто ее пальцем не тронул. Или вот, например: она любила ходить по соседям и жаловаться, что она голодает, что сын и невестка ее не кормят. Но ведь она сама вела хозяйство и могла есть, сколько хотела. В конце концов пошли разговоры, что старушку надо отдать в клинику на лечение, потому что к врачу она ходить не хотела, а когда вызвали врача домой и тот прописал ей какое-то лекарство, она стала кричать, что ее хотят отравить. Однажды она подслушала один из таких разговоров и впала в отчаяние: она, мол, не переживет такого сраму, если родной сын, такой знаменитый, такой богатый, отдаст ее в богадельню. Что она под трамвай бросится или утопится в Висле. Но под трамвай она попала случайно. Переходила дорогу в неположенном месте».
На полях замечания Хмуры:
«Меня интересует, что за человек Прот. Мариола не знает, что написал Бодзячек, ей обо всем этом рассказывал Прот. Надо спросить еще кого-нибудь, что на самом деле говорила Иоланта на эту тему. Потому что если Прот действительно обращался с матерью так, как рассказывала Иоланта — по версии Бодзячека, то он может быть способен и на убийство человека, который встал у него на пути. Например — Иоланты или Барса, который перестал давать ему главные роли. Или Мариолы, которая открыто изменяет ему с Трокевичем. Кто-то лжет, но кто? Бодзячек? Мариола? Иоланта?»
После этих размышлений Хмуры снова идет фрагмент показаний Мариолы:
«Зачем я пошла в спальню Божены? Н-ну… Я могла бы наплести, пан капитан, каких-нибудь обычных женских пустяков. Что-де хотела поправить макияж и прическу. И вы бы мне поверили. Кто-то якобы услышал, что я крикнула: „Вот увидишь, я убью тебя!“ — или что-то в этом роде. Так вот, этот „кто-то“ плохо слушал. Я сказала: „Если не прекратишь, я убью себя“. „Себя“, а не „тебя“. А сказала я так потому, что до меня дошли слухи, будто Божена уговаривает Михала, чтобы он уехал за границу вместе с ней и с Барсом. Она клялась, что устроит ему приглашение на лучшие киностудии. Откуда мне знать, зачем она тянет его с собой? Может, потому, что Михал как актер куда талантливее ее, ей легче было бы втереться на западные киностудии, опираясь на него. И еще я думаю, что если бы им удалось уехать, то Божена сразу же бросила бы Барса, а Михала на какое-то время оставила при себе. Она ведь вурдалак — ей надо питаться чьей-то кровью. А я люблю Михала. И вовсе не хочу, чтобы мы расстались и он стал жертвой Божены. И еще. У Михала есть сын, Анджей. Это трудный мальчик, но я люблю трудные проблемы. Люблю преодолевать препятствия, потому что после каждой маленькой победы чувствую, будто снова на свет родилась. Я очень привязана к Анджею и хочу воспитать его иначе, лучше, чем его воспитывала Иоланта. Я хочу, чтобы он был моим сыном, потому что своих детей у меня не будет. Так сказали врачи. Михал все время хотел обратиться в суд с заявлением, чтобы ребенка отобрали у Иоланты и отдали нам. То есть ему, Михалу. И вот Божена хочет отнять у меня мое счастье! И Михала, и Анджея, обоих сразу?! Ведь без Михала никто не отдал бы мне Анджея. Я сказала Божене, что хочу поговорить с ней, и мы вместе пошли наверх, чтобы можно было говорить свободно, без свидетелей. Она подтвердила мои догадки. Да, сказала она, она хочет отнять у меня Михала — и отнимет. Потому что Барс ей уже надоел. У нее теперь такая слава, что Барс ей больше не нужен. Она высмеяла меня и мои „материнские заходы“. „Это пережиток варварства — предрассудок, что будто бы материнство — самое важное дело в жизни женщины“, — так она сказала. „А из Медвежонка я сделаю за границей идола женщин всего мира…“ И тут я крикнула ей, наверное, громко крикнула, раз было слышно даже на улице, что я убью себя, если она это сделает. Она проворчала: „Так убей себя и отстань от меня“. И стала искать по углам Йоги. Я не могла больше видеть ее. Хлопнула дверью и сбежала вниз».
Густав Нечулло — собеседник неразговорчивый. На вопросы он отвечает лаконично: «Да», «Нет», «Возможно», «Не помню». Чаще всего: «Не помню». Интересно, как он с такой короткой памятью умудряется снимать фильмы? Ведь режиссер должен помнить о стольких вещах одновременно! Снимая конец, помнит ли он, о чем шла речь в первых эпизодах? А может, он просто живет по принципу: короткая память — долгая жизнь?
Сговаривался ли он с Бодзячеком против Барса? Нет. Правда ли, что он «взял на время» драгоценности Иоланты, которые она получила от Прота, чтобы сделать копии, а потом, возможно по ошибке, вернул Иоланте подделки вместо оригиналов? Нет. Обещал ли он Михалу Проту дать хорошую роль, если ситуация в «Вихре» изменится и он, Нечулло, займет место Барса? Не помнит. Но ведь он гулял по саду вместе с Протом в тот вечер? Возможно. Мучила ли его ревность, когда Бодзячек демонстративно ухаживал за Лилианой Рунич? Ничего подобного! Обвиняла ли Иоланта Михала Прота в издевательстве над собственной матерью? Не помнит. Правда, тут он оказался более разговорчив и добавил пренебрежительно:
— Кажется, что-то она плела на эту тему. Но ничего там страшного не было. Только то, что он мало заботился о старушке. Думаю, что если бы он послушался ее совета и отдал мать в дом для престарелых, то она не попала бы под трамвай.
Кто первый посмеялся над танцующей Иолантой? Барс.
Может ли он описать события вечеринки в одной из варшавских гостиниц, когда погибла некая девушка? Он не помнит, был слишком пьян.
Я знаю, что Хмура не любит таких «молчунов». Он предпочитает даже неудержимо болтливых, которые готовы замучить следователя своей разговорчивостью. А таких, как Нечулло, готов подозревать в самом наихудшем. На полях этого протокола нет никаких замечаний Хмуры: явный знак его разочарования и плохого настроения.
Лилиана Рунич более откровенна. Она без особого смущения признается, что уже некоторое время является любовницей Нечулло, но и не скрывает, что эта связь ее уже раздражает. До такой степени, что в ближайшее время она намерена сменить партнера, но замуж пока не собирается. Хочет пожить для себя.
Однако она, кажется, порядочная девушка и понимает, что в жизни — игра, а что — серьезно. Жульничества она не одобряет. Вот что Лилиана Рунич сообщила по поводу драгоценностей:
«Как-то Густав принес мне комплект очень красивых ювелирных изделий. Настоящие старинные украшения. Он сказал, что Иоланта хочет, чтобы я сделала для нее точные копии. Изделия очень тонкие, хрупкие, она боится повредить или потерять их, потому что очень рассеянна. Так что она будет носить копии, а оригиналы станет хранить в каком-нибудь тайнике. Еще она якобы опасается приятелей Анджея, среди которых есть и такие, что могут без зазрения совести присвоить забавные побрякушки. Аргументы эти показались ясными и убедительными. Я сделала копии, как можно более точные. Они получились такие, что я сама чуть было не перепутала их с оригиналом, когда положила рядом. Правду я узнала лишь на приеме у Барсов. Когда Иоланта бросила мне в лицо обвинение, я только одного хотела — убежать оттуда куда глаза глядят. Я чуть не сгорела со стыда. В прихожей меня догнал Густав. Я помню, там какое-то время был Михал Прот, он искал шаль для Мариолы. При Михале Густав нес какие-то глупости, что нехорошо так уходить, не попрощавшись, и все такое. Но когда Михал ушел, он объяснил мне, в чем дело. Что мне нечего стыдиться, в их среде и не такое бывает, и никто не стесняется. Когда я потребовала объяснений, он признался, что Иоланта никаких копий не заказывала, он сам взял драгоценности, когда Иоланты не было дома. А потом копии подложил на место, а оригиналы послужили ему в одном очень важном деле. Через какое-то время Иоланта обнаружила, что у нее лишь подделки. Сначала она обвиняла Прота, потом, когда оказалось, что ее сын подарил случайной знакомой дорогое кольцо, стала подозревать мальчишку. Она только не могла понять, откуда взялись копии, кто ему помог. А это кольцо, объяснил Нечулло, он сам дал Анджею, который застал его с драгоценностями в руках. Как плату за молчание и для того, чтобы бросить подозрения на мальчишку, у которого и так репутация была не самая лучшая. Это ему удалось. И вообще, я должна держать язык за зубами, нахально заявил он. И ни в чем не признаваться. Потому что теперь Иоланта подозревает Божену Норскую. „Но почему Божену?“ — удивилась я. „Потому что сейчас драгоценности у Божены, Иоланта узнала об этом сегодня от этой сплетницы Каськи. Я сам был свидетелем того, как Иоланта подошла к Божене еще перед танцами и сказала ей об этом“. Я все никак не могла понять этого странного перемещения драгоценностей. Густав разозлился и стал кричать на меня: „Я сделал это для нас, для нашей пользы, пойми ты! Божена прямо рехнулась из-за этих драгоценностей, когда увидела их у Иоланты. Считается, что я ей драгоценности продал, а фактически даром отдал. Она заплатила мне гроши, третью часть настоящей стоимости. Но зато поклялась, что выманит Барса из Польши, увезет его за границу, навсегда. А когда Барс уедет, я буду руководителем объединения. Нашего „Вихря“ или что там организуют вместо него. А как художественный руководитель кинообъединения, ты знаешь, сколько я буду зарабатывать?! У тебя будет такая же Джежмоль, как эта, а не клетушка на Старувеке. Ну, увидишь! Эта комбинация нам окупится“… Нет. Это уж было слишком! Я влепила ему пощечину. И убежала бы со всех ног, если бы не тот страшный крик Иоланты, который я вдруг услышала. Мы вбежали в салон и увидели ее, лежащую на полу около открытого окна, а над ней стоял разъяренный Бодзячек с поднятой рукой.»