Польский детектив
Шрифт:
Барс: Не возражаю. Видимо, так и было.
Хмура: Но ведь вы утверждаете, что никаких других тем вы не касались. Так что же вы делали оставшиеся полчаса, прежде, чем появились в саду среди гостей? Видимо, разговаривали. Но о чем? Я хотел бы знать это.
Барс: Не помню. Кажется, какие-то ничего не значащие любезности.
Хмура: Сомневаюсь. Никто не спрашивает во время поединка о здоровье противника. Между вами разгорелся конфликт, слишком острый, чтобы отпускать друг другу светские комплименты. Если вы не хотите говорить, то я сам скажу, о чем вы беседовали — и даже дольше, чем полчаса. Речь шла о Павле Бодзячеке.
Барс: Это дела настолько личные, что мне не хотелось бы их затрагивать. Я считаю, что они не имеют ничего общего со следствием. А откуда вы знаете, пан капитан? Разве нас кто-нибудь подслушивал?
Хмура: Имеют ли эти «личные дела» что-нибудь общего со следствием или нет, позвольте решать мне. А откуда я это знаю… тайна следствия.
Барс: Ну что ж, раз такое дело, мне не остается ничего другого,
Хмура: И что же такого она вам рассказала? Вспомните, вы же сами навели меня на этот след. Вы же якобы согласились встретиться с Иолантой, когда она сказала, что у нее есть для вас новости о Бодзячеке.
Барс: Сдаюсь. И расскажу все, что говорила Иоланта. Но я прошу вас, пусть это останется между нами. Неприлично было бы мне распускать порочащие слухи о человеке, с которым у меня плохие отношения. Иоланта понимала, что ее положение слишком ничтожно, чтобы к ее обвинениям кто-нибудь прислушался. Она искала во мне союзника. И напрасно.
Хмура: Я приму это во внимание. Итак, я вас слушаю.
Барс: Я постараюсь повторить все, что говорила Иоланта о Бодзячеке, как можно точнее. Она сказала так: «Бодзячек под тебя копает, и ты это знаешь. Я случайно узнала об одной его афере. Вспомни начало писательской карьеры Бодзячека. Никому не известный молодой литератор, перебивающийся рецензиями на детские книжки и случайными газетными статейками, вдруг поражает всех великолепным романом „Подземная река“. Помнишь, это же было событие! Новый, острый взгляд на период оккупации, на подполье и партизанское движение. А стиль, а язык! Это было не похоже на все, что до сих пор писали. Когда он получил литературную премию за эту книгу, кто-то даже сказал: „Вот родился новый польский писатель, надежда и будущее нашей литературы“. А еще кто-то сравнивал этот удивительный стиль, казалось бы, сухой и сдержанный, на самом деле прямо-таки кипящий эмоциями и страстными спорами, — именно с глубокой рекой, скованной льдом. Да чего только тогда не писали о Бодзячеке и его „Подземной реке“! Я подняла все эти статьи, все прочитала, целыми днями сидела в библиотеке Союза журналистов. „Подземную реку“ переиздавали много раз, ее перевели на десятки языков, сделали радиоспектакль и, наконец, сняли по ней фильм. Именно тогда Бодзячек и стал работать в кино, разве не так? Вот ты киваешь головой, значит, хорошо помнишь… Ну, а что дальше? Что еще написал Павел Бодзячек? Через несколько лет, когда все доходы от „Подземной реки“ исчерпались, он написал „Здравствуй, солнечный день“. О колхозе и о несчастной любви доярки Марыси к классовому врагу — сыну бывшего помещика. Это было ужасно и не имело ничего общего с первой книгой Бодзячека. Не понятно было — то ли плакать, то ли смеяться. Великие критики сгорели со стыда, когда их фаворит так подвел их. Чей-то одинокий голос похвалил его за тему, да и тот, застеснявшись, умолк. Книгу просто обошли молчанием, потому что молчание — это была лучшая услуга, которую можно было оказать автору. Что же еще написал и опубликовал наш Бодзячек? Книгу путевых заметок о поездке по странам Европы, сборник слабеньких рассказов. И все. Все! Говорят, он готовит книгу своих фельетонов. Во всяком случае, автор „Подземной реки“ не стал настоящим писателем. А почему? А потому, что это не он написал „Подземную реку“. Что, не ожидал? Доказательства? У меня есть доказательства. В одной библиотеке — не скажу, в какой, потому что ты или кто-нибудь из твоих прихлебателей обязательно все мне испортите — в архиве одного знаменитого, ныне покойного писателя я искала какие-нибудь интересные, малоизвестные подробности его биографии для юбилейной статьи и случайно наткнулась на черновик, написанный от руки. Это была рукопись романа „Река подземная“, который написал некий Стефан Воймир, что следовало из письма, приложенного к рукописи. Письмо было датировано январем 1944 года, а роман был написан в период оккупации. Воймир просил знаменитого писателя оценить его дебют. И сохранить у себя рукопись, потому что молодой человек по некоторым причинам вынужден был покинуть город. Можно предположить, что Воймиру предстояло участие в какой-то опасной акции, и он не мог и не хотел забирать с собой таких вещей, как рукопись романа. В этой диверсионной акции он и погиб, кажется, это был налет на немецкий эшелон. Я сравнила „Реку подземную“ и „Подземную реку“. Слово в слово. Ты понятия не имеешь, сколько труда и времени мне стоило найти кого-нибудь из родственников Воймира. Некоторые автобиографические подробности книги дали мне нить. В маленьком городке на побережье я нашла жену и дочь Воймира. Жена его рассказала мне: „Во время оккупации мы были очень молоды и одиноки. Всю семью Стефана убили гитлеровцы. Он не хотел подвергать меня опасности, поэтому никогда не посвящал в свои дела. Я догадывалась, что он был связан с подпольем, знала, что он пишет. Но мы никогда не говорили на эту тему. Стихи он мне иногда читал. Прекрасные стихи. Жаль, что все они сгорели во время восстания. Он словно стыдился того, что писал. Он, видимо, не был уверен, что это чего-то стоит. А я была занята работой и ребенком. Я и не знала до сегодняшнего дня, что он послал свой роман этому писателю. Может, этот пан и искал меня после войны, но у меня в тех кругах знакомых нет, откуда ему было знать, куда я делась. После восстания я была на принудительных работах в Германии, потом вернулась и поселилась здесь, в тех местах, где родился Стефан. Только один раз, через несколько лет после войны, меня навестил приятель Стефана, его товарищ по школе и потом по подпольной работе, Павел Бодзячек. С ним Стефан во время войны часто виделся, этот Павел даже жил у нас какое-то время. Он спросил у меня, не осталось ли после Стефана каких-нибудь рукописей, заметок, дневников. Говорил, что он с радостью попытался бы опубликовать все это. И тогда я его спросила, не оставлял ли ему Стефан чего-нибудь на хранение, потому что Стефан как-то сказал мне: „Если со мной что-нибудь случится, обратись к Павлу. Я отдал ему кое-что, что может пригодиться тебе после войны“. Но Бодзячек ответил мне, что у него нет ничего от Стефана, что у него вообще все сгорело во время восстания, так же, как и у меня. И все, уехал, и больше не показывался. Вы спрашиваете, читала ли я эту „Подземную реку“. Нет. Милая пани, вы же видите, у меня швейная мастерская. Сразу после войны мне пришлось работать день и ночь, чтобы прокормить Хеленку. Да разве у меня было время читать книжки!“
Вот что рассказала мне пани Воймир. Значит, один экземпляр своего романа Воймир послал писателю, мнением которого он дорожил, а второй оставил Бодзячеку, на всякий случай. Не знаю, известно ли было Бодзячеку о втором экземпляре, думаю, что нет, потому что он постарался бы изъять его из архива. А почему наш знаменитый писатель не вмешался в это дело? Да потому, что когда вышла „Подземная река“ под именем Павла Бодзячека, писателя уже не было в живых, а родственники передали весь его огромный архив на хранение в библиотеку. Обработка такого архива длится долгие годы. Так что, если бы не я, через сто лет исследователи польской литературы ломали бы себе голову — может быть, Воймир и Бодзячек это одно и то же лицо. А если нет, то кто же на самом деле написал „Подземную реку“? Ну, что скажешь?» Вот и все, пан капитан. Я повторил как можно точнее слова Иоланты.
Хмура: Что вы посоветовали Иоланте?
Барс: Чтобы она это дело не трогала и не поднимала шум. Хотя, скажу честно, мне было бы очень выгодно, если бы Бодзячека открыто обвинили в плагиате. Если у меня и бывают какие-то неприятности в объединении, то только из-за него.
Хмура: Я вам не верю, к сожалению. Мне очень неприятно говорить вам это, но я не верю вам.
Барс: Я вас не понимаю.
Хмура: Я просто не верю, что в тот день вы именно так вели себя с Иолантой Кордес, как только что рассказали.
Барс: Интересно.
Хмура: Лучше не иронизируйте. Теперь я вам расскажу мою версию происшедшего. Думаю, она будет гораздо ближе к правде, чем ваша.
Барс: Я весь внимание.
Хмура: Так вот, начнем сначала: это вы позвонили Иоланте, а не она вам. Вы — опытный режиссер, знаток психологии и здравомыслящий человек — прекрасно знали характер Иоланты и могли заранее спланировать представление. Вы безошибочно предусмотрели реакцию и поведение всех действующих лиц. Вы позвонили Иоланте сразу же после того, как пани Божена затеяла свой грандиозный прием. Вы сказали Иоланте, что хотите как-то урегулировать ваши спорные дела. Иоланта была недоверчива, но обрадовалась. Вы говорили с ней так любезно, что она отважилась намекнуть, что может отплатить вам за вашу доброту, сообщив интересные новости о Бодзячеке. Пани Божена отреагировала именно так, как вы и предвидели. Она терпеть не могла сестру, боялась слишком явного скандала, но не могла отказать себе в удовольствии — отомстить вам за вашу «бестактность». И вместо того, чтобы вообще отменить прием, ограничила его кругом ваших так называемых близких друзей. Когда Иоланта пришла к вам, вы сразу же вытянули из нее все, что она узнала о некрасивой истории с Бодзячеком. И тут вы резко сменили тон. Не было уже и речи ни о каком компромиссном решении вопроса о гонораре. Вы решили разозлить ее, разъярить, предложив ей подачку или, как она это назвала, плату за молчание. Она вышла от вас, пылая жаждой мести. Быть может, вы сами в конце разговора подсунули ей эту идею, которую она и реализовала на приеме. Может быть, вы сказали ей так: «Мне было бы очень на руку, если бы ты при всех сказала Павлу, что ты о нем знаешь. Дай себе волю, скажи им всем, что ты о них думаешь. Я буду лишь благодарен тебе за это. Я тоже сыт по горло их пакостями. Но ты обижена больше всех и несправедливее всех, так что ты имеешь право бросить им в глаза горькую правду. Если ты сделаешь это, то можешь рассчитывать на меня. Может быть, не Бодзячек, не Дудко, а именно ты станешь главным редактором в новом объединении, которое я организую, когда это благополучно распадется…» Обещание ваше было лживым, но кто вам мог помешать обещать что угодно! А потом уже достаточно было дать Иоланте водки немного больше, чем следовало. И спровоцировать общий смех — когда Иоланта забылась в своем одиноком танце. Ведь это вы рассмеялись первым, правда? И вы достигли своей цели. Вы разворошили осиное гнездо — руками Иоланты. Вы отомстили всем за их интриги, никто не ушел чистеньким. И вдобавок вам теперь есть на кого сваливать все большие и малые грехи «Вихря». А может, вы, не мешкая, донесли Бодзячеку сразу же на приеме о том, какие слухи распускает о нем Иоланта? Разве не так было? Разве не это принудило Бодзячека броситься на Иоланту в последнюю минуту, чтобы заткнуть ей рот?
Барс: Я слишком устал от всего этого, пан капитан, чтобы возражать. Но одного я не предвидел. Смерти Иоланты. Клянусь, пан капитан, это не я ее убил.
На этом кончается протокол допроса Славомира Барса капитаном Себастьяном Хмурой. Кончается и толстая красная черта на полях. Хмура приземлился. Он заставил Барса сделать нечто весьма для него неприятное: открыть карты. Но нашел ли Хмура на этой болотистой посадочной площадке то, что искал, что было целью упорного блуждания по лабиринтам «Вихря»? Похоже, нет — в конце протокола пан Себастьян приписал:
16
Кто и зачем убил Иоланту Кордес?
Итак, мы вернулись к исходному пункту всего следствия. Хмура тоже понял это и пришел к выводу, что пора подвести итоги. Я откладываю подборку протокола и принимаюсь за стопку листочков, исписанных почерком Хмуры. Это уже его личные размышления, его догадки, его выводы. Видно, что заметки эти писались в разное время, может быть, дома, по ночам, то карандашом, то авторучкой, на полях — завитушки, цветочки, птички, женские головки и путаница линий, то и дело изображающих кота с выгнутой спиной.
Вот его заметки:
«Бодзячека больше не буду допрашивать. Сил моих нет. Врет на каждом шагу. Не упомянул, например, о том, что Дудко разговаривал с Барсом через окно, а ведь он должен был видеть это. Приберег эту информацию для себя. Я не сомневаюсь, что он опубликует под псевдонимом сплетню об этом преступлении в серии сенсационных книжек издательства „Искры“ или в какой-нибудь газете.
Меня мучают сомнения. Если кто-то покушался на жизнь Иоланты, то каким образом мог он предвидеть, что в нужный момент она встанет именно у этого, а не у другого окна? Что пошатнется после пощечины Бодзячека и локтем заденет окно, а оно откроется от этого? И дорога для Йоги будет свободна? И что Йоги прыгнет на Иоланту? Разве что преступник просто ждал удобного момента. Если бы все произошло иначе, подкинул бы кота на колени Иоланте чуть позже. Но все равно — не вижу в этом никакого смысла.