Польский пароль
Шрифт:
Скрестив на груди руки, тот молча и безучастно глядел на недалекую воронку, на дымящиеся обломки «Рейнботе». Громко сказал:
— Это не имеет значения!
— Что не имеет значения? — Бергер грузно повернулся, насупил брови.
— То, что вы сказали, не имеет значения. Во всем виноват доктор Грефе. Да-да! Он слишком тороплив, ему недостает пунктуальности. Предстартовый контроль функционирования был проведен поспешно, небрежно. В этом вся причина. Я прав, Грефе, отвечайте?
На толстяка Грефе жалко было смотреть. Он отрешенно пожал плечами: дескать, вы начальство, стало быть, вы и правы. О чем может быть разговор?
Все-таки Крюгель счел
— Прошу извинить, герр генерал! Но… я сам видел, как ракета зацепила стабилизатором за угол стрелы, чуть развернулась при этом по оси. Не здесь ли причина неудачного старта?
— А! Что вы понимаете в этом, полковник?! — Дорнбергер досадливо отмахнулся. — Мы тоже все видели. Идите занимайтесь своим делом.
На этом испытания закончились.
Во время обеда в офицерской столовой стояла панихидная тишина (впрочем, неудача ничуть не повлияла на обычный аппетит толстяка Грефе), только за фанерной перегородкой, где располагался кабинет-«люкс», явственно слышалась генеральская перебранка. Генералы в чем-то принципиально расходились, при этом уговаривал, увещевал Дорнбергер, судя по его многословным патетическим фразам, а эсэсовец Бергер не соглашался, упрямо и коротко бубнил: «Нет! Нет! Нет!» Очевидно, генералы продолжали спор, начатый еще в Берлине, а неудачные испытания лишь обострили его, подлили масла в огонь.
Кончилось тем, что экспансивный Дорнбергер перешел на крик и минуту спустя, багровый от злости, выскочил из фанерного «люкса». Схватив фуражку, на ходу крикнул: «Машину! На аэродром!» То же самое сказал и появившийся следом группенфюрер, только более спокойно и солидно. На Крюгеля не взглянул, и тот с облегчением понял, что запланированная генералом беседа «с другом юности бедного Хельмута» не состоится и на этот раз…
Во второй половине дня в барачную комнату Крюгеля (оберст уже стал привыкать к непременному послеобеденному руештунде. Почему бы и нет?) [17] неожиданно и шумно вкатился шеф-инженер Грефе. Плюхнулся на стул и с минуту обиженно сопел, чмокал потухшей черной сигарой.
17
Час отдыха (нем.).
— У тебя есть огонь?
— Да. — Крюгель из стола достал спички. Застегнул мундир, приготовился слушать: наверняка Грефе явился к нему, чтобы излить душу.
— Спасибо, Крюгель, — грустно вздохнул шеф-инженер. — Ты честный человек. Я имею в виду эту твою неуклюжую попытку выгородить меня. Это было наивно, но все-таки… Среди этих скотов так трудно встретить порядочного человека!.. Спасибо!
Доктор наконец раскурил свою сигару и почти скрылся в клубах синего ароматного, дыма.
— Найдется что-нибудь выпить?
— К сожалению, нет. Как-то не держу, — ответил Крюгель, только теперь замечая, что ракетчик уже под основательным газом. Очевидно, хлопнул с досады штоф спирта — его тут предостаточно.
Грефе заметил на столе зеленый томик солдатского католического молитвенника «Духовная броня», положил на него пухлую ладонь, притянул к себе, кисло усмехнулся:
— Душу ремонтируешь, оберст?..
— Да нет, — сказал Крюгель. — Это случайно. Подарил, как ни странно, штурмбанфюрер Ларенц.
Действительно, молитвенник принес ему Ларенц в знак благодарности, как бы ответный подарок за неаполитанскую миниатюру, которую штурмбанфюрер увидел и выпросил у Крюгеля на прошлой неделе.
— О, потрясающе! — Грефе изумленно вытаращил глаза. — Неужели этот плотоядный хамелеон из числа верующих? Никак не ожидал… Берегись, Крюгель, его внимание дорого обходится, Он тебя сожрет.
— Я не съедобный, — усмехнулся оберст.
— Да, я это знаю! — хитро подмигнул инженер. — Откровенно говоря, мне импонирует твоя внутренняя цельность, ты знаешь, чего хочешь. А твое внешнее безразличие — маска для дураков, и я это тоже понимаю и тоже одобряю. Ты человек-пружина, ты распрямляешься редко, но метко, А вот я не такой: уж слишком часто я распрямляюсь и все по пустякам.
Грефе полистал молитвенник, ткнул толстый палец в страницу:
— Вот это обо мне написано: «Кого бог любит, того он наказывает». Понял, оберст? Впрочем, я вижу, ни черта ты не понял… Так я объясню: они приезжали сюда за тем, чтобы наказать именно меня. Специально прилетали, а эти внезапные испытания «Рейнботе» были чистой инспирацией. Да-да! Меня; старого осла, не проведешь. Теперь они будут убирать меня с должности…
— Убирать вас? Что за вздор!
— Ты очень наивен, мой дорогой Крюгель! Неужели ты не понимаешь, что вокруг «вундерваффе» идет тайная смертельная борьба. Схватка титанов. С одной стороны, вы — вермахт, с другой — эти черные молодчики во главе со своим эсэсовским кардиналом. Не делай испуганные глаза, оберст, я знаю, что говорю.
— Но это же чепуха! Какая разница, в чьих руках окажется «вундерваффе»? В любом случае оно обрушится на головы врагов рейха. Не так ли?
— Так, да не так! «Вундерваффе» — это сила, А сила — эквивалент власти. Надеюсь, тебе не нужно разъяснять эту прописную истину? Дошло до тебя наконец?
— Странно… Но вы-то при чем тут?
— Вот именно. Я тут ни при чем. Я никакой не оппозиционер. В конце концов, мне плевать, кому служить, хоть самому дьяволу! Для меня важно довести свое дело до конца, дать жизнь моему детищу. Я человек науки, и только. Человек дела.
— Я не совсем понимаю вас…
— Чего тут не понять? — закипятился, запыхтел Грефе, — Я конструктор и создатель ракет. Для меня существуют только ракеты, ракеты, ракеты! Ну и еще, если хотите, космос и полеты к дальним планетам.
— Однако, герр Грефе, сейчас ведь идет война, кровопролитная война, — резонно возразил Крюгель. — И не где-нибудь на дальней планете, а буквально у нас под боком. Вы слушали вчерашнюю сводку Дитмара [18] ? Развернулись ожесточенные бои уже за Тарнополь, а это, между прочим, всего в трехстах километрах отсюда. Кстати, это нормальная дальность полета для ваших Фау-2.
18
Генерал Дитмар — военный радиообозреватель гитлеровского рейха.
— Ты уже и это подсчитал? Проницательный малый! — ехидно ухмыльнулся Грефе. Отшвырнув молитвенник, произнес равнодушно: — Меня это ничуть не волнует. Ничуть! И вообще, если уж быть до конца откровенным, меня даже не интересует всерьез, куда полетят созданные мной ракеты: на англичан или на восток, на головы русских. Плевать я хотел на эту войну и на все, что с ней связано. Повторяю еще раз: я человек дела! Сугубо технический специалист, А техника, как любит говорить мой друг барон Вернер фон Браун, — это прикладной ум, а не прикладная мораль.