Польско-русская война под бело-красным флагом
Шрифт:
— О животных? — мрачно задумывается Анжела. — О животных у меня ничего нет, разве что о слипшемся колтуне крыльев, это очень грустное стихотворение, но с натяжкой его можно отнести к категории птицы. Из-за этих слипшихся крыльев, но оно очень грустное.
Мы с Наташей переглядываемся, как комиссия конкурса о животных. Ты как думаешь, Сильный? — говорит она. Я думаю только о том, чтобы они наконец свалили, потому что я хочу жрать, а эти две дуры сидят тут и беседуют о литературе. Так ведь я же им не скажу, что на самом деле думаю. Никак я не думаю, — признаюсь я и встаю. — На мой вкус сойдет, особенно если подчеркнуть, что посвящается Роберту. Это Шторма вконец смягчит в вопросе экологии, потому что это же его сын.
— О’кей, значит, пошли, — говорит Наташа и хватает Анжелину сумочку.
—
— В зоопарк на антиполитический митинг, сечешь? Отдайте животных назад. Оставьте в покое наших зубров. Освободите смотрителей.
Потом она хватает Анжелу за руку и тащит к дверям. Я шлепаю за ними, потому что мне хочется писать. Стоп, — поворачивается ко мне Наташа, — а ты куда собрался? Я стою и не знаю, что мне ей на это ответить, типа что, уже и пописать нельзя?
— Ты, Сильный, никуда не идешь, — говорит мне Наташа, — ты уже сегодня оприходовался и хватит. Да, сначала мы планировали иначе, но сейчас, как сам видишь, все сложилось по-другому. Анжела идет со мной, а ты остаешься дома. Простирнись, отскреби эти кишки, чтобы на празднике выглядеть как порядочный человек и снять себе какую-нибудь телку без месячных, которая тебе еще и на дурь заработает. Мы пошли, все, до свидания, пока.
Арлета пьяна и вставлена по самое не хочу, просто переносная комната смеха какая-то. Машинка для уничтожения документов: что ни скажи Арлете, из нее тут же это вылетает обратно. Через рот. В форме смеха, в форме обрывков, оберток, мусора, конфетти. И разлетается по воздуху. Игровой автомат какой-то, вместо глаз две неоновые лампочки, мигающие из-под непомерно разросшихся от амфы век, как два маленьких велосипедных фонарика. В куртке из змеиной кожи, в облаке блесток.
Она меня спрашивает, хочу ли я сигарету. Я говорю, что если у нее русские, то спасибо, я лучше пешком постою, мое дело сторона, и вляпываться в русофильство я не собираюсь. Она говорит, что никогда не курила русские сигареты, уж кто угодно, только не она, вот Левый — да, курил, и Бармен курил, а вот она, Арлета, никогда не имела с русскими почти ничего общего, собственно говоря, даже вообще ничего, если не считать пару-тройку раз, но это было давно и неправда, она была пьяная, и это было уже несколько лет назад, когда они еще не опускали польскую музыкальную промышленность и не раскрадывали польский песок.
Поэтому, когда она мне дает «Кармен», хоть и без акциза, я беру, а что мне остается, как не закурить.
И мы курим, молча. День Без Русских, праздник, визг и скрежет микрофонов, танцует художественный коллектив «Божьи коровки» и молодежная группа «Фантастик дэнс». Дым от гриля тоталитарно окутал весь город, жертвы из колбасы, ребрышек и других частей животного происхождения принесены богам во имя победы над захватчиками. Гарь ползет по улицам, стелется вокруг городского амфитеатра и пачкает те части зданий, которые типа должны быть белые. Поэтому наш государственный флаг теперь серо-красный, грязный орел на красном фоне с прокопченной короной. Анжеле это бы не понравилось, хотя я не знаю, где она теперь, наверное, уже трусы снимает. Окончательное и бесповоротное увеличение угара в естественном содержании воздуха, колбаса, мать наша насущная, приговорена к сожжению живьем, приговор приведен в исполнение, везде смерть, везде преступление, четвертованные животные, если б могли, кричали бы, но они уже не могут, органы речи у них уже конфискованы и запакованы в отдельные пакеты. Телячья гортань, ухо, глаз пропущены через мясорубку и продаются в упаковках по двести грамм, следующей зимой вырастут черные подснежники, следующей зимой во всем городе погаснет свет и все покроет мрак. Попкультура сажает на сцене свои фальшивые цветы, искусственные герберы, искусственные пальмы, суррогаты домашних цветов в горшках из неурожайной фольги, из стекловаты. В небо летят фейерверки, летят обертки конфет, летят листовки, лопаются мыльные пузыри, на столах переворачиваются бокалы.
И небо, как в день последнего апокалипсиса, темное, обвислое, стоит протянуть руку, и я всю эту фигню могу в один миг развалить, только швы затрещат, и вся конструкция ебнется прямо на город со всеми его пригородами, вместе взятыми. С чистилищем и всей производственной базой. Вот такая у меня мысля. А вывернутые наизнанку зонтики с надписью «Coca-Cola», как бело-красные лиственные растения, взывают об отмщении. Одноразовые вилки, одноразовые тарелки летят через городской амфитеатр туда же, куда и дым, как отдельный ветер.
Тут Арлетка говорит мне вот что. Если я куплю ей большую колу и чипсы, она мне кое-что расскажет, потому как ей кое-что доподлинно известно. Сто пудов. Я прикидываю, выгодно мне вступать в сделку с этой шмонью или не стоит. И говорю, что самое большое, на что она может рассчитывать, это маленькая кола, причем одинокая, без чипсов, это все, что я могу для нее сделать. А она мне, что у нее такие сведения, за которые можно купить килограмм амфы и целую курицу с гриля, но она мне делает скидку, потому что я ее хороший знакомый, кореш и друган, бывший парень ее подруги, а перед этим ее собственный бывший парень, что, конечно, меняет ситуацию в мою пользу, поэтому она мне скажет по знакомству за колу и чипсы. Тогда я говорю, пусть она мне скажет, а я уже определю цену, сколько эта информация на самом деле стоит. Тогда она говорит, что о’кей, но чтобы я не удивлялся и набрал побольше свежего воздуха, чтоб не задохнуться. Так вот, сегодняшние выборы самой симпатичной девушки Дня Без Русских в восемнадцать ноль-ноль выиграет Магда.
Я сижу как ни в чем не бывало. Полное самообладание. Типа и что с того, что Магда. И вообще, кто такая Магда? Может, когда-то я ее и знал, а может, мы с ней вообще незнакомы. Возможно, мы с ней когда-то и пересеклись, но теперь у нас нет точек соприкосновения, потому что все кончено, я покончил с этой сукой, с этой гребаной мисс, да я ее в таких ситуациях видел, в одних колготках, со сломанными ногтями, как она вылизывала швы кармана, в котором лежал пакетик амфы, как она трусы подтягивала, как смотрела телевизор и блевала себе на платье, потому что программа типа реалити-шоу так ее увлекла, что она не могла оторваться и сходить за тазиком. Да если бы теперь все это показать на экране, получился бы супержесткий мультик только для особенно взрослых с особенно крепкими нервами, потому что, если нервы слабые, они просто лопнут до крови и кости.
— Ну и что тут такого? — спрашиваю я типа равнодушно, чтобы не показать по себе никаких эмоций и впечатлений и чисто из вредности купить ей как можно меньше. Потому что это Арлетка, и стоит ей купить колу, как тут же появится Магда и скажет: дай глотнуть. А нет такого закона, чтобы она за мой счет развлекалась, потому что эту колу я проставил. Потому что это отравленная, фальшивая, черная кола, купленная на мои деньги и деньги моей матери, и, как только Магда придет и скажет: дай глоток, она сразу же ею и отравится, эта кола не пойдет ей впрок, она этой халявной, пахнущей моими деньгами колой просто подавится, закашляется и так захляпает свое красивое платье, что никто ее в никакие мисс не возьмет. И на Запад, делать карьеру секретарши или актрисы, она не поедет, потому что с таким кашлем ее никто через границу не пустит, чтоб она там не разносила бактерии и болезни, которые в Евросоюзе не имеют права на существование.
Арлета, однако, не теряет надежды, что ей удастся раскрутить меня на что-нибудь по существу. Это еще что, говорит она. Ты вот дальше слушай. Потому что это целая история, такого у нас в городе еще не было. Магда эти выборы выиграет, потому что дала одному организатору. Но дело того стоило. Теперь она вроде как получит горный велосипед и диадему, ну и знаешь, разные там коробки конфет, талоны на сапоги.
Сдерживаться дальше мне уже очень тяжело, хотя я изо всех сил стараюсь не выйти из себя. Но несмотря на все свои усилия и старания, начинаю оглядываться по сторонам и, возможно слегка не рассчитав силы, отодвигаю какого-то заслоняющего мне свет мужика, гребаного отца двоих детишек, который покупает им колбаску или какое-то другое дерьмо в бумажке. Ну, и он, конечно, падает в грязь, но дети сразу же помогают ему подняться, а он, отряхивая штаны, говорит: извините, пожалуйста. Дети у него оба недоразвитые, причем один ребенок в очках, а другой тоже недоделанный, потому что женского пола, они отряхивают ему грязь со штанов и все из чувства фамильной солидарности трясутся со страху. Я ему тогда, уже вполне рассердившись, отвечаю: смотри, блин, куда прешься, а в следующий раз пользуйся контрацепцией.