Польско-русская война под бело-красным флагом
Шрифт:
Договорив до конца эти слова, Магда сплевывает на диван пену от зубной пасты.
— Ты какую зубную пасту взяла? — говорю я, глядя на это, потому что вдруг до меня доходит вся двусмысленность, все отчаянье моего положения, и я выхожу из себя до последней капли нервов. — Отвечай, стерва. Ту, справа или ту, слева? Она отвечает, что уже точно не помнит, потому что у нее крутая ломка и чтоб я перестал фачить ее мозги. У нее и без того настроение хреновое.
Потому что та паста, что слева, праздничная. Только на Пасху и Рождество. Если ты ее взяла, я тебя убью как собаку, говорю я Магде. За оскорбление принципов и конституции моего дома. И за оскорбление моей матери.
После чего, говоря ей все это, я довольно грубо выпихиваю ее за автоматически закрывающуюся дверь марки «Герда». Почти в одних колготках. С моей стороны это нехорошо, нелояльно, признаюсь. Но вывести меня из равновесия равняется смерти в судорогах. И она ее примет. Со всеми последствиями. Как ни крути. Слева или справа.
Арлета, перегнувшись через стойку, честно говоря, почти совсем пьяная. Как экзотическое животное с опухшим лицом. Надувает пузырь из жвачки, который лопается, закрывая своей розовой структурой ее лицо. Тогда она его сколупывает и засовывает назад в рот. Живой символ потребительской идеологии масс. Она съест все на своем пути, сожрет весь мир до последней крошки и выбросит вон, как помятую оберточную бумажку. Выкурит пачку до последней сигареты, если только ей удастся засунуть все разом себе в пасть и прикурить. Даже след от коктейля слижет со стойки.
В руке у нее сигарета под названием «Viva», которую она подносит к губам с довольно невнятным выражением лица. И говорит мне: слушай, Сильный, у меня к тебе один деликатный вопрос. Я говорю: ну давай, валяй. А она: скажи мне, что на самом деле у тебя произошло с Магдой? Я говорю: не твоего, блин, ума дело. А она, что и так все знает, поэтому я могу ничего не рассказывать, ей и так все известно. А я ей говорю: ну и как по-твоему, что между нами произошло, если ты такая умная? Она говорит: ты мог еще все спасти, изменить к лучшему, когда вы были с Магдой на море и она хотела быть с тобой. Она мне во всем призналась как на духу. Но ты стал ревновать, и утром, когда она проснулась в твоей квартире, куда ты ее заманил хитростью, решила про себя, что нет, она не может с тобой встречаться. Что и требовалось доказать. И это твоя заслуга, вот что я хотела от тебя услышать, Сильный.
Я закрываю глаза рукой. Потому что Магде крупно повезло, что ее сегодня тут нет, нету ее дурацких волос, ее птичьего голоска, ее смеха, как у рассыпающейся на части климактерички. Потому что сегодня она бы уже в живых безнаказанно не осталась. Я ищу ее взглядом, чтобы в случае чего убить, раздавить как гниду. Музыка, свет, неоновые огни. Тем временем ее нигде нет, поэтому, осмотревшись кругом, я говорю Арлете: где Магда? Она говорит, потому что видит, что я на пределе: поехала на дачу с Лёликом.
На какую дачу, этого она мне уже не скажет. Она дрожит от мысли, чтобы я не поехал следом и не убил их сразу двоих одним ударом. Не задушил и не растоптал их фейсы собственной ногой. Не закопал у беседки, вбив в землю осиновый кол и полив в этом месте почву растворителем или денатуратом, чтобы они никогда уже оттуда не вылезли. Пусть трахаются под землей, подпольно, без свидетелей, в темной и уютной почве огорода. Арлета, нет, она не допустит до этого коварного преступления против человечества, потому что ей есть что терять, потому что в ходе следствия может выйти на явь вопрос ее собственных правонарушений с русскими сигаретами.
Бармен говорит, чтобы я на все забил. Что я и делаю. Но не потому, что мне наплевать на Магду, а потому, что на сегодняшний вечер у меня другие планы. А какие, поживем, увидим.
Ну, и сижу я. Весь из себя прикинутый, потому что я уже оделся, ведь когда я встал тогда утром, то был исключительно в одних трусах. Штаны тоже чистые. Тут входит Анжела и идет, как единственная клиентка всего бара, мастер спорта и по бильярду, и по пинболу. Тут, кстати, мне приходит в голову, что в общем-то я, блин, не очень в курсе, как она выглядит, эта Анжела. Кто-то, что-то, но неизвестно, откуда звон. Теперь я ее однозначно узнаю и встаю в виде приветствия.
Анжела — девушка совсем другого типа, чем Магда. Другая на ощупь, вообще другая. В более мрачном, что ли, стиле, угрюмом. Черное платье из вроде как мохнатого материала, такие же шузы со шнурками, колготки не обычные, а в довольно вызывающую сеточку. Кольчуги и кастеты на руках и в ушах. Вся в лаке для ногтей черного оттенка. Вся перемазана этим лаком, но ровно и старательно. Вокруг рта, и глаза тоже. Из которых торчат склеившиеся насмерть ресницы.
— У тебя классный, интересный стиль, — с ходу затыкаю я ей рот комплиментом.
И сразу вижу, что это доставляет ей наслаждение, мои слова. Она мне отвечает: какой такой стиль? Я ей тут же говорю: ну, сама знаешь. Одежды, поведения, образа жизни.
Она говорит, что она просто такая, какая есть, что никто ей ничего не навязывал, а наоборот, она сама выбрала этот стиль. Что всю жизнь она вела себя как я, как ты, как мы все, но однажды сказала себе, что хочет быть сама собой и сохранить свой собственный неповторимый стиль. Такой же, как она сама и ее душа, мрачный и черный.
Я говорю, что с ее стороны это очень интересно и занимательно. Что самое важное в жизни — это быть самим собой и никем другим. Она говорит, что тоже это поняла.
Тут разговор на минуту прерывается. Анжела пьет коктейль и разглядывает бар.
— Как тебе тут? — говорю я ей, чтобы начать разговор.
— Угу, — отвечает она, — нормально. Хотя в основном я таких людей, как ты, ненавижу. Это я должна тебе сразу сказать.
Меня это напрочь выбивает из колеи, услышать такой текст из уст девушки на первый взгляд симпатичной, которая к тому же по телефону казалась такой милой. Я смотрю на нее. А она продолжает в том же роде: ну, знаешь. Я не тебя конкретно имею в виду, с тобой приятно пообщаться, и одет ты аккуратно, да и ума тебе не занимать. Я имею в виду всю эту попсу, эту тусовку, которую я просто ненавижу. Посмотри на своих знакомых. Одни потаскушки и дебилы, которые хотят друг друга. У всех одно на уме, чтобы найти мужа. Это же полная труба — самому напрашиваться на размножение. Полное отсутствие контрацепции. Но ты другой, я сразу это заметила. Романтический, потому что я сразу разобралась в твоей душе. Романтика, нежность, прогулки при луне, мотоциклы, катамараны. Все то, что я люблю в людях. После чего она спрашивает, есть ли у меня девушка. На что я ей отвечаю, что еще нет, потому что я еще не пришел в себя после девушки, с которой вынужден был расстаться, потому что она каждый день многократно изводила меня духовно. Она мне на это: ясно, хорошо, что ты с ней порвал. Я, например, не такая. То есть не такая примитивная, глупая. Например, я не ем мяса. Мясо — это результат преступления. А сахар делают из костей животных, поэтому сахар я тоже не ем.
Я смотрю на нее как на прокаженную. Мне в голову приходит мысль, что, может, она чокнутая, удрала из психушки и выбрала меня своей очередной жертвой. И надо быстро отсюда искейпнуть, заплатить за себя, Бармену сказать, что классная телка хочет с ним познакомиться, и сваливать отсюда что есть мочи. Но я этого не делаю. Нет у меня того звериного инстинкта, который спасает от уничтожения разные виды животных. Я сижу и смотрю на нее, на ее платье, ее ноги. Будь что будет.
Она это замечает, допивает свой коктейль. А ты знаешь, что яйца я тоже не ем?