Полубоги
Шрифт:
— Хочу я лишь этого.
— В чем толк делать из меня дурака?
— Я разве требую чего-то?
Прошли они несколько шагов.
— Да что ж такое-то, в конце концов! — гордо воскликнул Патси.
Сунул руки он в карманы и извлек полными золота и серебра.
— Один взмах — и нет ничего! — сказал он.
— Вот и все, — сказал Келтия. — Проще простого.
— Так и есть, — рявкнул Патси и замахнулся.
Однако вновь опустил руку.
— Погоди минутку, — и подозвал Айлин Ни Кули: — Иди к нам, Айлин, не стесняйся.
Он раскрыл ладонь — та полнилась и переливалась золотом.
Айлин благоговейно уставилась на нее с видом человека, узревшего чудо.
— Это же куча денег, — ахнула она.
— Тут пятнадцать золотых фунтов и несколько шиллингов, — сказал Патси, — и вот такое мне есть до них дело.
Размахнулся и запульнул деньги со всей силою своего плеча.
— Вот такое мне есть до них дело, — повторил он и схватил ее за руку, чтоб не ринулась подбирать. — Брось, женщина моя милая, оставь гроши в покое.
Молвил Келтия:
— Кое-что и мне надо выбросить, ибо слишком уж я это обожаю.
— Что же это у тебя? — с любопытством спросил Мак Каин.
Трубка, — ответил серафим, держа ее за мундштук.
— Не выбрасывай годную трубку! — вскричала Айлин Ни Кули. — Я что, нынче путь держу с двумя полоумными?
Патси тоже встрял.
— Погоди минутку. Отдай мне трубку, а сам возьми вот эту. — Забрал он у Келтии его, с серебряным мундштуком, а серафиму отдал свою почерневшую глиняную.
— Эту можешь выкинуть, — сказал он и сунул трубку Келтии себе в рот.
— Так и сделаю, — печально промолвил Келтия.
Взял трубку за черенок и резко сломал ее пополам; чашечка упала на землю, от удара из нее выскочил маленький тугой комок горящего табака.
— Ну и вот, — произнес Келтия.
Отшвырнул обломок мундштука, и, глубоко вздохнув, зашагали они дальше.
Айлин Ни Кули сердилась.
— Падрагь, — сказала она, — с чего ты вдруг выбросил все те золотые деньги — и деньги серебряные?
Патси обратил на нее покойный взор короля.
— Возьми меня под руку, Айлин, — сказал он, — и пойдем себе с удобством, бо мы с тобой давненько не беседовали, а Келтия желает разговаривать и с тобой, и со мною.
— Так и есть, — подтвердил Келтия.
Айлин взяла его под руку, и зашагали они стремительно вперед, а она все глядела на него круглыми глазами обожания и потрясения.
— Ну не чудной ли ты человек, Падрагь! — вымолвила она.
— Надо думать, — сказал Патси, — ты от нас нынче вечером улизнешь?
— Если желаешь ты, чтоб я осталась, — не улизну.
На том начали они новый разговор.
Глава XXXV
В тот день не останавливали они свое странствие, даже чтобы поесть.
Финан спешил, и ели они на ходу. Осел шустро перебирал стройными ногами, повозка тарахтела, щебень щелкал и стучал под колесами, что скакали по ухабистому проселку.
Ни единого человека не попалось им
Из окрестных полей несло свежим духом дикой травы, что вновь отдавала солнцу свое живое дыханье; солнце сияло — не яростно, а по-доброму, приглушая попутно свой мощный огонь; над головами странников, косо скользя на пространных крыльях, плыли птицы, выкликали музыкальную ноту, удаляясь, выкликали вновь; вновь появились деревья, их сумрачные тени спали на дороге, пропечатывая золотой свет оттенком эбена, а их сумрачные голоса перешептывались хлопотливо, тихо, как голоса бесчисленных матерей, что прикладывают к благодатным грудям детишек, — так они ворковали и пели, покачивая обильной зеленью в вышине.
Под вечер добрался отряд до холма, у вершины которого некогда закопали они убранства ангелов.
Почти через час восхождения по тому склону осел заартачился.
Встал, и ничто не способно было сдвинуть его с места. Более того — развернул он повозку задом наперед и направил нос свой и оглобли туда, куда сам считал разумным.
Все остановились.
— Он туда не пойдет, — сказала Мэри и потянула длинную морду к своей груди.
— Не пойдет, — сказал ее отец. — Оставь уже осла в покое, Мэри. Верни ему его морду и веди себя как христианская девушка.
— Это ты оставь меня в покое, — огрызнулась Мэри, — тебе я чего плохого делаю?
— Да мне просто не нравится смотреть, как женщина целует осла.
— Ну так не смотри на меня — ничего и не увидишь.
— Экая ты потешница, — сурово молвил отец.
Пожав плечами, обратился он к Финану:
— Он такое разок устроил — мы шли на высокий холм в Коннахте, и, как бы ни драл я ему шкуру на спине, он ни шагу не сделал; замечательный он осел, между прочим, мистер, и может, нам лучше бы поискать путь на этот холм полегче.
Финан кормил осла пучками травы, и осел ел их с аппетитом.
— Незачем идти дальше, — произнес Финан. — Нам уж почти видно то место, и проститься мы можем здесь.
— Ой! Бросим тут животину, — воскликнул Мак Канн, — да пойдем наверх с вами, проводим.
— Лучше нам расстаться здесь, — тихонько сказал Финан. — Не желаем мы, чтоб нас видели в последний миг.
— Ну, как хотите, — обиженно произнес Патси.
Финан воздвигся над Мак Канном, положил руки Патси на плечи и торжественно благословил его на округлом языке, после чего нежно поцеловал в обе щеки.
— Ей-же-ей! — сказал Патси.
Тем же одарил Финан и Айлин Ни Кули, и Мэри — поцеловал их обеих в щеки, затем наложил ладонь на морду ослу и благословил животину, а после могуче устремился вверх по склону.
Келтия приблизился к Патси, но Мак Канн смутился. Его только что поцеловал мужчина, а потому он оборонительно раскурил трубку и изо рта ее не выпускал.
— Уходишь? — спросил он Келтию, дымя, как печная труба.
— Ухожу, — тихо ответил Келтия.
Патси вынул трубку изо рта и вложил ее серафиму в руку.