Полуденные врата
Шрифт:
– Привет, Рангда, – ответил я, улыбаясь, – ты была права, шоу у вас ни к черту не годится, а вот снова увидеть тебя – очень приятно.
Она ответила мне томной улыбкой.
– По этому поводу следует выпить. Отпраздновать встречу.
Продолжая улыбаться, она сжала мою руку, закинула её себе на плечо и, увлекая меня за собой, двинулась назад, к дверям кабаре. Но я был не настолько пьян.
– Нет, Рангда! Только не туда!
Она снова улыбнулась, немного печально, подняла на меня большие и мудрые глаза – не глаза, а озера. Утонуть в них озабоченному человеку ничего не стоило. Она опустила мою руку к себе на грудь и мягко прижалась ко мне.
– Нет, Рангда! – хрипло воспротивился я. – Мне надо вернуться в гостиницу.
Аромат, исходивший от нее, обвил меня, как облако, голова закружилась.
– Мы
Она крепче прижалась ко мне и пробежала пальцем по моим губам, будто намечая место для поцелуя. Ногти были не нежно-персикового цвета, а сверкали свежим кроваво-красным лаком.
Откуда ни возьмись, появилось такси, не samlor, a вполне пристойная закрытая машина, и мы поехали в гостиницу. Всю дорогу, сидя на заднем сиденье, мы, как пара тинейджеров, обнимались и целовались, не в силах оторвать руки друг от друга. Рангда сразу распалилась, я ещё не встречал девушек, проявлявших такую мгновенную готовность; под моими жадными руками она дрожала и сама обследовала меня, прикасаясь то нежно и щекочуще, то по-звериному откровенно. Я запустил руку ей под колено и водил пальцами вниз-вверх, с каждым разом забираясь все дальше, поднимаясь по скользкому склону…
Дым. Жара. Стиснутые тела, переплетенные руки и ноги. Мелькание бритв.
Я выкинул это видение из головы и, добравшись до влажных натянутых кружев, принялся их массировать, а Рангда крепко сжимала ногами мою руку, потом вдруг убрала её и подсунула свою. Её пальцы, ласкавшие мое бедро, то сжимали его, то пробегали снизу доверху, как пальцы флейтистки. Я приник лицом к её шее и заметил, как напряглись её соски под черным шелком. Едва придя в себя, когда такси остановилось, мы, шатаясь, выбрались из него, пересекли пустой холл, притом что дежурный за конторкой подчеркнуто нас не видел, и, словно в агонии, впились друг в друга в летящем лифте. Руки у меня так тряслись, что я никак не мог открыть дверь, но вдруг она распахнулась, и мы ввалились в номер. Я старался сорвать с Рангды облепивший её шелк чонсама, но она, сильная, как пантера, отбросила меня, присела, выпрямилась и одним змеиным движением сбросила черный шелк, как кожу, оставшись в обрывках залитых потом кружев, которые единственно для того и существовали, чтобы их срывать.
Я задохнулся от благоговения, смешанного с ужасом, мир отступил куда-то, я весь был во власти того, что открылось моим глазам. Я сделал шаг вперед, и её руки стали сдирать с меня одежду. Её глаза были будто большие зеленые озера, я ощущал их свежесть, целуя её губы. Мне страстно хотелось одного – окунуться в эти озера, погрузиться в них, потонуть и послать к черту все на свете! Я целовал её груди, с жарким обожанием уткнулся головой меж её ног и отрешился от всего – словно зарылся в зеленые листья, смоченные дождем. Мы перекатывались по прохладным чистым простыням, и я чувствовал, как меня затягивает все глубже. Я прижимал её к себе так, как ей хотелось, прижимал все теснее и крепче, отчего кожа наша будто плавилась, а мы прорастали друг в друга. Последнее, что я ещё ясно помнил, было её лицо, когда она нависла надо мной во время секундной передышки, хотя наши бедра уже снова ходили ходуном, и медленно прошептала:
– Любимый, меня зовут – мое настоящее имя – Кала Наранг!
Потом все застлало бархатом. Остались только ласкающий бархат и острые когти.
Когда спустя вечность я открыл глаза, я обрел лишь власяницу и пепел. Власяница обжигала меня огненными нитями боли, пепел обсыпал ещё не потухшими углями. Глаза болели. В висках стучало – мне казалось, они распухли от боли. Во рту был такой вкус, будто меня несколько раз начинало рвать и эту рвоту я заглатывал. Я закостенел, замерз, все тело налилось свинцом, при малейшей попытке шевельнуться занемевшие мышцы отчаянно ныли. Но лежать дольше было невозможно – так холодно и такой шум…
Шум терзал меня, как ленточная пила. Я заставил себя открыть один глаз и увидел противный серый свет. Огромное окно в центре стены было широко раскрыто, вопреки всем предупреждениям о том, что работает кондиционер. И в окно, несмотря на то, что я находился на сороковом этаже, врывались шум и грохот Бангкока и доносились запахи начинающегося дня. Я застонал, схватился за
И тут меня как обухом ударило. Я лежал поперек кровати, а рядом никого не было. Я чуть приподнял голову. С кровати мне была видна ванная – и там тоже никого. Я перевернулся на другой бок. Дверь в гостиную тоже была открыта. Конечно, Рангда могла растянуться там на тахте, и тогда её не было бы видно, но я знал, что её нет. Это чувствовалось по всему, тишина, царившая в номере, была значительней, чем молчание.
– Джеки… – прохрипел я и тут же в ужасе поправился: – Рангда!
Но мне было ясно, что я зря трачу время.
Я попытался приподняться на локтях, но взвыл и упал обратно на кровать. Когда адская боль утихла, я увидел, что локти мои изодраны до крови, которая засохла и запеклась, смешавшись с каким-то песком, – так мои локти выглядели, когда я в детстве падал с велосипеда. Это было ужасно, но ещё ужасней выглядел живот. Господи, да что же я вытворял ночью? Мне запомнилась только звериная неистовость происходившего. При одном воспоминании об этом на меня опять накатила тошнотворная волна боли. Надо мной надругались – меня истерзали, изъели, унизили! Попользовались и сравняли с грязью – вот, наверное, как чувствуют себя проститутки! И она даже не задержалась после этого…
Приступ гнева заставил меня забыть о слабости, и я подвинул столик, стоявший у кровати, но тут же завопил от боли. На столике лежала небольшая кучка оберток из фольги; значит, ночью я ещё что-то соображал. И часы мои лежали рядом, а они стоили много дороже содержимого моего бумажника. Где он, кстати? Снова вскрикнув, я перекатился на живот; колени болели ещё больше локтей. Хотя, как ни странно, на простынях почти не было крови.
Морщась от боли, я свесился с кровати и ухватил валявшийся на полу пиджак. Все на месте – и бумажник, и кредитные карточки, и деньги, и чековые книжки, и паспорт. Я обрадовался, насколько мог в таком состоянии радоваться, но был несколько озадачен. Значит, она встала и ушла, не прихватив ничего!
Кожа у меня блестела, и её жгло от высохшего пота и других выделений. Внутри тоже всё, мягко говоря, было не на месте. В комнате уже делалось жарко и её наполняли ядовитые выхлопные газы. От постели разило, от меня разило. Комната провоняла. Нечего было и думать заснуть снова. Трясясь и содрогаясь, я заставил себя встать на сопротивляющиеся ноги. Окно было слишком далеко, и я побрел в ванную. Шаг за шагом, опираясь о стену, я добрался до неё. Удовлетворив самую насущную нужду, я ухитрился встать под душ. После того как боль от отмывания болячек прошла, я почувствовал себя немного бодрее. Стоя под душем, я предоставил горячей воде выпарить и вычистить всю грязь изнутри и снаружи. И конечно, как только я начал приходить в себя, зазвонил телефон. Чертыхаясь, я схватил трубку. Если это клерк вздумал шутить… Но звонили из города, и взволнованный тайский голос прокричал: «Khun [66] Фишер?» Я ответил.
66
Господин (тайск. ).
– Говорит капитан Суванафонг из охраны аэропорта Дон Муанг. Контейнер для пересылки был зарегистрирован за вашей фирмой? – И он произнес какой-то бесконечно длинный номер.
– Да, – начал было я, но тут же воскликнул: – Что значит «был»?
– Khun, приезжайте, пожалуйста, немедленно, за вами уже послали автомобиль. Контейнер украли!
Я отшатнулся, сыпля проклятиями, будто телефон вдруг укусил меня, потом, всё ещё ругаясь, выбрался из душа и принялся искать полотенце. Не прочищенный кондиционером воздух облепил меня, и я бросился к окну. На подоконнике были пятна и следы ног. Неужели мы упражнялись и здесь? На высоте сорокового этажа? Но об этом думать было некогда. Кто украл? Рангда? Вдруг она воспользовалась каким-то моим документом? Но у меня ничего такого при себе не было. Все, что касалось контейнера, было занесено в компьютер, а он находился в городе, в нашей конторе. Какие бы документы вы ни представили, компьютер вам всё равно не выдали бы. Теперь уже голова разламывалась, словно в ней работал дробильный молот.