Полуденные врата
Шрифт:
– Но это лучше, чем то, что делаешь ты, мой мальчик! А хуже всего то, что ты взял… и решил все свои неприятности таким образом, когда я не проявила к тебе никакого интереса!
– А я тебя об этом и не просил!
– Вот и хорошо! – воскликнула она. – Хорошо для тебя! – Она вздохнула и выдохнула воздух сквозь сжатые зубы: раздалось типично восточное шипение – презрительный знак осуждения. – Да как ты мог? Использовать… так другую девушку! Использовать как замену, как сосуд! Использовать вместо меня! Господи! Да вам, мужчинам, всё мало!
Меня затрясло от ярости. Я чувствовал, как кровь отхлынула от лица, ощущал только холод. Казалось, кожа натянута не на скулы, а на ледяной металл.
– Тебе следует признать, – со спокойной жестокостью заявил я, –
– Всего один. Все остальные были второстепенными фигурами. Знаешь, я думала, ты будешь этим гордиться!
И тут, не успел я и глазом моргнуть, как Джеки скользнула мимо меня. Я услышал недоумевающий возглас кого-то из караульных. Не говоря ни слова, она спрыгнула на трап, светлые волосы взметнулись, как хвост кометы, сбежала вниз и скрылась в темноте. Я окликнул её, но лёгкие шаги постепенно затихли. Я крикнул, чтобы она не глупила. В ответ – молчание.
На какой-то миг я застыл от возмущения. Её ведь предупреждали. Пусть сама отвечает за последствия. Но тут же моё упрямство дало трещину, раскололось и рухнуло. Её предупредили, что она может опоздать к отплытию, но сейчас её это вряд ли сильно волновало. Правда, никто не побеспокоился растолковать ей, с какими опасностями она может здесь встретиться. Все считали, что объяснять это никому не надо. Мне, во всяком случае, после той долгой ночи в Новом Орлеане. Никому, кроме Джеки. И об этом должен был вспомнить именно я.
В отчаянии я огляделся и бросился к трапу. Караульные уже были на ногах и обследовали территорию верфей.
– В какую сторону? – крикнул им я.
Они пожали плечами. Я сбежал с трапа, немного постоял и в жуткой нерешительности оглянулся на корабль. Розовая вспышка в трюме чуть не ослепила меня. За светящимися иллюминаторами кают-компании взад и вперед раскачивалась какая-то фигура. Кричать, объясняться – это было слишком долго. Если я сразу пойду за ней, то шансы ещё есть… Это ведь не Новый Орлеан. Сейчас я знаю, что делаю. У меня есть меч. Я пусть плохо, но говорю на здешнем языке. Караульные снова закричали, когда я спрыгнул с трапа и нырнул в темноту, но я не стал обращать на них внимания. Если кто-то или что-то преследует Джеки, пусть сначала он нападёт на меня.
Ночью реальность и тени сливались в одно. Границы между Сердцевиной и Спиралью становились размытыми. Прибой потусторонних событий набегал на берега Сердцевины, смывая и унося с собой обломки, снова возвращал их, перебрасывая туда-сюда, из одного мира в другой. Я бежал, как мне казалось, в ту сторону, куда скорее всего должна была пойти Джеки; она не стала бы спускаться к верфям, что было к лучшему. По крайней мере, это могло бы привести её назад в Сердцевину, где она была бы в большей безопасности. Брошенная на произвол судьбы, без денег, без документов, без каких-либо объяснений, в состоянии, которое может показаться подозрительным, – всё так, однако там она была бы в большей безопасности, чем здесь. Я легко бежал в направлении, которое казалось мне самым верным, туда, где вроде бы маячили огни современного города; это, естественно, должно было привлечь её. То тут, то там я видел, как в застоявшихся лужах и в грубых окнах старых, покрытых штукатуркой стен отражаются высокие здания, ярко освещенные окна, а однажды увидел даже неоновую рекламу. У меня под ногами древний дощатый настил постепенно сменялся мощеными тротуарами, и когда я заметил в каком-то переулке мерцание одинокого фонаря, я сразу свернул туда, как должна была бы свернуть туда Джеки, подобно мотыльку привлеченная светом. Наш повседневный мир притягивает нас. Когда мне попались на пути неоновые вывески и яркие витрины магазинов, когда я услышал шум транспорта, я почувствовал, как меня одновременно охватывают радость и страх – такое ощущение, будто меня, разрывая, тянут в разные стороны.
В нерешительности я остановился на углу какого-то переулка. Набрал воздуха в легкие и громко закричал: «Джеки! Джеки!» Стайка проходивших мимо школьниц сбилась в кучку, ища поддержки друг у друга, и громко расхохоталась, оглядев меня с головы до ног. Я догадывался, кем я им показался – одним из туристов-европейцев, вызывающих у индонезийцев и восхищение, и подозрение. Во всём остальном мире хиппи уже можно заносить в «Красную книгу», а в Индонезии они процветают до сих пор. И вот этим школьницам явился я – весь в черной коже, небритый, с вышитой золотой
– Джеки, вернись! – прокричал я. – Здесь чертовски опасно! Вернись, говорят тебе, чёрт побери! Прости меня!
Но улица была запружена толпой. Когда я закричал, люди обернулись и уставились на меня, машины загудели, заглушая мои крики. Проходивший мимо пешеход столкнулся с другим, тот уронил пакет, содержимое которого рассыпалось. Сердито жестикулируя, оба забормотали что-то, глядя на меня. Это отвлекло водителей, завизжали тормоза, раздались крики и проклятия. Вокруг меня стали собираться люди, стремясь узнать, что происходит, на тротуаре яблоку негде было упасть. Я возвышался над ними, словно башня.
– Джеки! – снова прокричал я, но ответа не последовало. Отозвался только одетый в хаки полицейский патрульный, стоявший в дальнем конце улицы. Он выступил вперед, желая прекратить возникшую неразбериху, но в автомобилях все показывали пальцами на меня. Когда он меня увидел, его миндалевидные глаза расширились, и он быстро зашагал между машинами прямо ко мне, его пальцы привычно коснулись кобуры. Среди местных властей западные идиоты не пользовались особой любовью. Делать нечего, я повернулся и нырнул обратно в переулок, укрывшись в тени. Если этот коп последует за мной, то он рискует пережить сегодня ночью удивительные приключения.
Где бы я ни выглянул из укрытия, где бы ни оказался – везде было одно и то же. Я расспрашивал встречных насчет светловолосой евро-азиатской девушки, кто-то предложил показать мне места, где девушек с любым цветом волос сколько хочешь, выбирай, какая понравится. Я это предложение отклонил. Кроме всего прочего, оно грозило мне тем, что я снова наткнусь на Рангду. Всё это крайне обескураживало. Если Джеки и проходила здесь, никто её не запомнил. Сурабая – шумный портовый город, её население превышает миллион, и евро-азиаты, даже красивые блондинки, здесь не такая уж редкость. А может, Джеки и боялась выходить из тени. Значит, никакой зацепки, а без неё в таком огромном городе человека можно искать месяцами. Мне не хотелось слишком удаляться от гавани, иначе, даже если я и встречу Джеки, ни один из нас не найдет дороги назад. Я напрягал мозги, стараясь что-нибудь придумать, но шум, огни машин и веселый гомон оживленных толп мне мешали. Я нашёл темный и прохладный переулок, не слишком шумный, и осторожно зашагал по нему. К моему изумлению, он привёл меня к конюшням в совершенно европейском стиле (должно быть, в голландском). Здесь никого не было, и вечерний шум доносился сюда в виде вполне терпимого глухого гула. Я прислонился затылком к какой-то разукрашенной ограде, металл приятно холодил мою измученную голову.
Но никакие идеи в неё не приходили. Спустя какое-то время я различил на фоне далекого транспортного шума ритмичный металлический гул с легким позвякиванием и звоном колокольчиков. Я прислушался внимательнее и уловил определенный мотив. Понял, что это может быть, и впервые ощутил слабый трепет надежды. Я вышел из конюшен на улицу, вдоль которой тянулся ряд больших домов, явно голландских, судя по высоким, щедро украшенным остроконечным крышам. Шум, казалось, стал ближе, но всё же звучал где-то в отдалении, как будто стены его заслоняли. Пройдя чуть дальше и повернув налево, я подумал, что свернул напрасно, так как попал в чей-то сад; я стоял под деревьями – развесистыми деревьями, как в Европе. А за ними возвышался ещё ряд домов, они были даже больше оставшихся позади, некоторые показались мне слегка обшарпанными, но и они сохраняли достойный вид. У одного или двух, украшенных колоннами, над воротами на флагштоках имелись флаги, безжизненно повисшие в полном безветрии, так что установить их государственную принадлежность я не смог. Дома тянулись во всю длину нескончаемой улицы, а за деревьями, под которыми я стоял, параллельно ей шел ещё ряд домов. Должно быть, я попал в какой-то чуть ли не элитный квартал с официальными резиденциями, консульствами небольших государств, отсюда и флагштоки. Даже в Индонезии рядом с ними не могло быть панельных магазинов. Я остановился, прислушался, услышал взрывы безудержного смеха и понял, что был прав. В конце ряда деревьев сквозь листву просвечивало что-то жёлтое. Оттуда и доносился смех, и я быстро направился туда.