Полуденный бес. Анатомия депрессии
Шрифт:
Глава первая
Депрессия
Депрессия – это разрыв любви [8] . Чтобы любить, нужно иметь способность отчаиваться, когда теряешь, и депрессия есть механизм такого отчаянья. Когда она приходит, она угнетает личность и в особенности способность любить и быть любимым. Она выпячивает наше одиночество и разрушает не только наши связи с другими людьми, но и способность мирно уживаться с самим собой. Любовь, хотя и не является в полном смысле профилактикой депрессии, все-таки несколько защищает мозг, в том числе и от него самого. Лекарства и психотерапия помогают этой защите, помогают любить и быть любимыми, и в этом, собственно, и заключается их действенность. В добром расположении духа одни любят себя, вторые – других, третьи – свою работу, четвертые – Бога; любая из этих привязанностей укрепляет жизненно важное осознание цели, которое противоположно депрессии. Иногда любовь оставляет нас, да и мы оставляем любовь. В депрессии очевидной
8
Слова «депрессия» и «меланхолия» чересчур общи, и, несмотря на попытки разных авторов провести между ними границу, это синонимы. Однако словосочетание «тяжелая депрессия» отсылает к психиатрическому заболеванию, называемому большим депрессивным расстройством (Major Depressive Disorder) в Diagnostic and Statistical Manual, издание четвертое (в дальнейшем – DSM-IV).
Жизнь полна горестей; что бы мы ни делали, в конце концов мы умрем. Мы – каждый из нас – заключены в свое тело; время течет, и ничто не повторится вновь. Боль – первое, что мы испытываем в этой юдоли печали, – никогда не оставляет нас. Мы злимся, что пришлось покинуть уютное чрево, а когда эта злость проходит, ее место занимают другие разочарования. И даже те, кто искренне верит, что в ином мире все будет по-другому, в этом испытывают неподдельные страдания; сам Христос страдал больше всех. Однако мы живем во времена паллиативов; сейчас гораздо проще, чем раньше, выбирать, что испытывать, а что нет. Все меньше и меньше становится неприятных вещей, которых нельзя избежать, все больше и больше средств, чтобы от них освободиться. Но при этом, несмотря на оптимистические утверждения фармакологической науки, избавиться от депрессии не так-то легко, поскольку все мы – личности, обладающие самосознанием. В лучшем случае депрессию можно держать в узде – и это то, на что нацелено сегодняшнее лечение.
Острая риторика размыла различия между депрессией и тем, что ей сопутствует, – различие между тем, что мы чувствуем, и тем, как мы вследствие этого действуем. Разумеется, это в чем-то и социальное, и медицинское явление, но также и следствие языковой и эмоциональной игры. Да, депрессию можно охарактеризовать как эмоциональную боль, которая набрасывается на нас помимо нашей воли и подчиняет себе все. Депрессия – это не просто много боли, однако слишком много боли может спрессоваться в депрессию. Грусть – это депрессия, пропорциональная обстоятельствам; депрессия – грусть, непропорциональная обстоятельствам. Это расстройство, которое переносится по воздуху и растет по мере удаления от питающей земли. Это можно описать лишь метафорой или аллегорией. Святой Антоний в пустыне, когда его спросили, как он отличает ангелов от маскирующихся под них демонов, ответил, что различает их по ощущению, которое остается после их ухода [9] . Когда уходит ангел, ты чувствуешь себя укрепленным его присутствием; когда уходит демон, ты чувствуешь ужас. Грусть – это кроткий ангел, который оставляет после себя силу, ясные мысли и сознание собственной глубины. Депрессия – демон, оставляющий после себя шок и пустоту.
9
Рассказ о святом Антонии в пустыне я заимствовал из лекции Элейн Пэйджелс.
Депрессию можно грубо подразделить на малую (мягкую, дистимическую) и большую (клиническую). Мягкая депрессия захватывает человека постепенно (иногда и постоянно) и подтачивает его, наподобие того, как ржавчина точит железо. В жизни становится слишком много грусти по самому незначительному поводу, боль берет верх над всеми другими чувствами и мало-помалу вытесняет их. На мышечном уровне она больше всего поражает веки и мускулы, поддерживающие позвоночник в вертикальном положении. Она затрагивает сердце и легкие, заставляя их сокращаться интенсивнее, чем это необходимо. Как любую хроническую физическую боль, ее трудно терпеть не потому, что она сама по себе непереносима, а потому, что она была вчера и останется завтра. Мягкая депрессия не ослабевает, потому что мы знаем, что она не ослабеет.
Вирджиния Вулф описывает это ощущение непереносимой ясности: «Джейкоб подошел к окну и остановился, держа руки в карманах. Он увидел трех греков в юбочках, корабельные мачты, праздных и озабоченных людей из низшего сословия, которые прогуливались, или деловито куда-то шли, или, собравшись в кружок, энергично жестикулировали. Им не было до него никакого дела, но не это порождало его уныние, а другое, более глубокое ощущение – то есть не то, что ему случилось испытать одиночество, а то, что люди вообще одиноки» [10] . В том же романе, «Комната Джейкоба», писательница замечает: «В душе у нее росла какая-то непонятная печаль, словно время и вечность просвечивали сквозь жилеты и юбки, и люди у нее на глазах обреченно двигались к концу. Однако, видит бог, Джулия была
10
Обе цитаты взяты из романа Вирджинии Вулф «Комната Джейкоба».
11
Перевод М. Карп.
Серьезная депрессия – это распад. Если мягкую депрессию мы представляли себе как подтачивание ржавчиной железа души, то большая – это обрушение всей конструкции. Существуют два подхода к депрессии: дименсиональный и категориальный. Первый подразумевает, что депрессия – это лишь экстремальная форма печали, то есть того, что регулярно испытывают все. Категориальный описывает депрессию как болезнь, в корне отличную от любой эмоции, точно так же, как желудочная инфекция отличается от обычного несварения. Оба подхода верны. Вы идете по тропе постепенного нарастания эмоции, и она приводит вас к чему-то, совершенно от эмоции отличному. Чтобы ржавчина обрушила железные опоры здания, требуется время, потому что она подтачивает, разъедает и истончает их мало-помалу. Обрушение, неважно, насколько оно неожиданно, – это следствие длительного распада. И все же внешне оно выглядит крайне эффектно. Проходит много времени с первых капель дождя до того, как ржавчина проест железную балку насквозь. Иногда ржавчина поражает какую-то опорную точку, и тогда разрушение становится полным, однако чаще оно частично: вот эта секция обрушилась, задела соседнюю – и пошатнуло всю конструкцию.
Неприятно испытывать распад, ощущать, что под непрекращающимся дождем ты становишься все слабее, что первый же порыв ветра способен выдуть прочь всю твою волю. Одни подвержены эмоциональной ржавчине больше, чем другие. Депрессия делает дни пресными, туманит их и окрашивает в скучные цвета, отчетливые формы расплываются, чтобы различить их, требуется все больше усилий, вам тяжко и грустно, вы сосредоточиваетесь на себе. Однако это можно пережить. Не слишком счастливо, но можно. Никто и никогда не смог предугадать момент разрушения, наступление большой депрессии, но когда он приходит, ошибиться невозможно.
Серьезная депрессия – это рождение и смерть, это в одно и то же время возникновение чего-то нового и полное исчезновение чего-то прежнего. И рождение, и смерть не одномоментны, хотя официальные документы и делают попытки связать их такими категориями, как «официальное время смерти» [12] или «время рождения». И хотя природа допускает множество вариантов, все же можно установить момент, когда младенец, которого не было, появляется на свет, или старик, только что бывший живым, уже не жив. Да, наблюдается и момент, когда головка ребенка уже в этом мире, а тело еще нет, когда ребенок связан с матерью пуповиной. Правда и то, что старик может закрыть глаза за несколько часов до того, как умрет, и между моментом, когда он перестает дышать и смертью мозга также есть временной зазор. Депрессия существует во времени. Больной может утверждать, что страдает большой депрессией несколько месяцев, но это – попытка измерить неизмеримое. Единственное, что можно сказать наверняка, – это то, что ты испытал большую депрессию и что ты испытываешь или не испытываешь ее в данный конкретный момент.
12
Что такое «официальное время смерти» см.: Sherwin Nuland. How We Die.
Рождение и смерть, из которых состоит депрессия, настигают внезапно. Не так давно я вновь посетил лес, где играл ребенком, и нашел столетний раскидистый дуб, под которым мы с братом любили сидеть. Прошло 20 лет, и могучее дерево оплела мощная лиана, почти задушившая его. Теперь уже трудно было сказать, где ствол, а где лиана. Она оплела дуб так плотно, что издали невозможно стало различить, где чьи листья, зато вблизи было хорошо видно, как мало осталось живых ветвей дерева и какими жалкими зелеными побегами ему приходится довольствоваться.
Только что освободившись от большой депрессии, в которой я едва замечал проблемы других людей, я очень сочувствовал дереву. Депрессия росла на мне, как та самая лиана на дубе. Оплетая меня, она душила, она была куда живее меня. Она жила своей жизнью, высасывая из меня мою. В худшей стадии депрессии я испытывал настроения, про которые точно знал: они не мои, это настроения депрессии, точно так же, как листья на ветвях принадлежали не дубу, а лиане. Когда я ясно представил себе это, я почувствовал, что мой мозг замурован, он не в состоянии ни на что реагировать. Я понимал, что солнце всходит и заходит, но меня почти не достигал его свет. Я чувствовал себя погребенным под чем-то, что многократно сильнее меня; сначала отказали лодыжки, потом колени, затем под страшным гнетом согнулась поясница, опустились плечи, и, наконец, весь я свернулся в комок и сжался под действием сломавшей меня силы. Ее щупальца сжимали мозг, душу, желудок, ломали кости, иссушали все тело. И она продолжала распространяться по мне, даже когда ей уже, казалось, нечем больше питаться.