Полуденный бес. Анатомия депрессии
Шрифт:
В конце сентября Клодия вернулась к приему гомеопатии. Раньше это ее стабилизировало, но с тем, что обернулось острой депрессией, гомеопатия не справилась. «Я была на работе, – вспоминает Клодия, – и вдруг ни с того, ни с сего почувствовала, что сейчас сорвусь и заплачу. Я так боялась, что стану действовать непрофессионально, что едва справлялась с работой. Пришлось извиниться, сказать, что у меня разболелась голова и что я должна уйти. Я ненавидела все; ненавидела всю свою жизнь. Я хотела развестись или аннулировать брак. Мне казалось, что у меня нет друзей. Мне казалось, что у меня нет будущего. Я сделала ужасную ошибку. Я думала: бог мой, о чем мы будем говорить всю оставшуюся жизнь. Мы вместе сядем ужинать – и о чем будем говорить? Мне сказать нечего. А муж, конечно, думал, что он во всем виноват, испытывал к себе отвращение, не хотел бриться, ходить на работу… ничего не хотел. Я плохо с ним обращалась и понимала это. Он очень старался, но представления не имел, что делать. Что бы он ни сделал, мне все было не так. Но в то время я этого не понимала. Я говорила, чтобы он уходил, что я хочу остаться одна, а на самом деле хотела, чтобы он настоял на том, чтобы остаться со мной. Я себя спрашивала, что мне на самом деле
Это было для Клодии самое страшное время с окончания университета. В конце концов в ноябре друзья уговорили ее вернуться к нормальной медицине. Психиатр сказал ей, что так долго сидеть на гомеопатии сущее безумие, и дал 48 часов на очищение организма, после чего велел начать принимать целексу. «Это было совсем другое дело. Да, временами я испытываю депрессивные моменты, меня посещают мрачные мысли, половое влечение ослабло до такой степени, что я едва могу заставить себя быть с мужем – нет интереса к сексу, для меня это просто физическое неудобство, и даже увлажнения нет! Интерес просыпается на какие-то 2 % в момент овуляции, и это – высшая точка из месяца в месяц. Но все-таки так гораздо лучше. Мой муж очень милый. Он говорит: “Я женился на тебе не ради секса, ничего страшного”. Я думаю, он испытывает огромное облегчение от того, что я перестала быть тем чудовищем, каким была сразу после свадьбы. Похоже, наша жизнь наладилась. Я вижу в нем качества, которые мне нравятся, вернулось ощущение безопасности. Вернулось желание прижаться. Мне это очень нужно, и он удовлетворяет мои потребности – он тоже любит прижиматься. Он дает мне почувствовать, что я хороший человек. И я снова с ним счастлива. Он меня любит, и это – огромная ценность. У нас сейчас прекрасные отношения, по крайней мере процентов на восемьдесят.
Я чувствую, что мое хорошее состояние немного искусственное. Когда я принимала на десять миллиграммов меньше, наступали депрессивные моменты, они страшно мешали, рушили все. Справляться с ними было очень мучительно, но я хотела этого и справлялась. Я чувствую: чтобы оставаться в форме, мне по-прежнему нужны лекарства. Мое состояние нестабильно. У меня нет того ощущения мягкого скольжения, какое было, когда я обдумывала свадьбу. Если бы я почувствовала себя в безопасности, я бы отказалась от лекарств; но я не чувствую себя в безопасности. Мне все труднее провести границу между мной в депрессии и мной не в депрессии. Мне кажется, предрасположенность к депрессии во мне сильнее, чем сама депрессия. Но депрессия – это не альфа и омега моей жизни. Знаешь, я не намерена остаток жизни лежать в кровати и страдать. Люди, добивающиеся успеха, несмотря на депрессию, делают три вещи. Во-первых, они стремятся понять, что происходит. Затем принимают такое положение вещей как постоянное. И наконец, они каким-то образом ухитряются возобладать над этим своим опытом, перерастают его, выбираются из него и возвращаются в мир других людей. Если тебе удается понять и перерасти, ты вдруг обнаруживаешь, что можешь взаимодействовать с другими людьми, жить своей жизнью, вернуться к работе. Ты престаешь быть скрюченным, и это – настоящая победа! Человек в депрессии, способный перестать упоенно созерцать собственный пуп, менее невыносим, чем неспособный на это. Поначалу, когда я осознала, что обречена всю жизнь плясать под дудку своего настроения, мне было очень-очень горько. Но теперь я знаю, что не беспомощна. Теперь для меня главный вопрос – как это перерасти. И пусть сейчас это больно, но чему это меня научит?» Клодия Уивер склоняет голову на бок: «Я это поняла. Мне повезло». И это ее неугомонный вопрошающий дух, не в меньшей степени, чем экспериментальное лечение, позволил ей пройти через все испытания более или менее невредимой.
Из многих испробованных мной психотерапевтических групп наиболее тонкой, заботливой, ближе других подводящей к решению показалась мне та, что основывалась на трудах Берта Хеллингера из Германии [148] . Бывший священник, служивший миссионером у зулусов, Хеллингер имеет обширную группу последователей, преданных его работе в стиле гештальт-терапии. Один из учеников Хеллингера, Рейнхард Лир, в 1998 году приехал в США и начал проводить курсы интенсивной терапии. Я принял в них участие, и, по мере погружения в процесс, мой природный скептицизм постепенно уступал место уважению. Терапия Лира подействовала на меня, и я видел, как сильно она подействовала на других участников группы. Как ДДПГ, работа по методу Хеллингера лучше действует на тех, кто испытал травму, однако для Лира травматическим моментом является какой-то важный факт – например, «мать меня ненавидела», – а не единичное ограниченное во времени событие.
148
Основополагающая книга Хеллингера – Hellinger. Love’s Hidden Symmetry. Рейнхард Лир возглавляет лечебный центр «Linderhof» в Баварии, где он главным образом и практикует. Его визит в Америку организовала Реджина Олсен (Regine Olsen).
Мы составили группу из примерно 20 человек и с помощью некоторых базовых упражнений установили взаимное доверие. Затем каждого из нас попросили составить рассказ о самом болезненном событии в своей жизни. Мы делились своими рассказами, а потом нас попросили выбрать среди членов группы людей, которые будут представлять действующих лиц наших рассказов. Затем Лир ставил как хореограф некий замысловаты танец, переставляя фигуры из рассказов, с тем чтобы получился более счастливый конец. Эти постановки Лир назвал «семейными созвездиями» [149] . Я выбрал темой смерть матери как отправную точку моей депрессии. Кто-то изображал мою мать, кто-то – отца, кто-то – брата. Лир сказал, что нужны также дедушки и бабушки (из этих четырех людей я знал лишь одного). Когда он расставил
149
В русскоязычной литературе методику Берта Хеллингера обычно называют «семейные расстановки» или «системно-семейные расстановки». – Прим. пер.
Больше всего в нашей группе меня заинтересовал парень с немецкими корнями, который выяснил, что его родители работали в концентрационном лагере. Оказавшись неспособным пережить этот ужас, он впал в жестокую депрессию. Обращаясь к разным членам своей семьи, которые Рейнхард Лир умело то приближал к нему, то отдалял, он не переставая плакал. «Это ваша мама, – сказал Лир в какой-то момент. – Да, она делала жуткие вещи. Но в то же время она любила вас и оберегала, когда вы были ребенком. Скажите ей, что она предала вас, а потом, что вы всегда будете ее любить. Не пытайтесь простить ее. Звучит нарочито, но действие это оказало самое сладостное.
Говорить о депрессии во время депрессии тяжело даже с близкими друзьями, поэтому существование групп поддержки депрессивных кажется парадоксом. Тем не менее, по мере того как депрессию все чаще диагностируют, а финансирование лечения сокращается, таких групп становится все больше. Сам я, находясь в депрессии, в такие группы не ходил – из снобизма, апатии, невежества и нежелания допускать кого-либо в мое частное пространство, но стал посещать их, работая над книгой. Сотни организаций, особенно больниц, собирают такие группы и в США, и по всему миру. Ассоциация депрессии и связанных с ней аффективных расстройств (Depression and Related Affective Disorders Association, DRADA) при клинике Джона Хопкинса открыла 62 группы поддержки, организует личные встречи и издает на редкость удачный бюллетень под названием «Попутного ветра» (Smooth Sailing). Крупнейшая организация в США, базирующаяся в Нью-Йорке, – Группы поддержки расстройств настроения (Mood Disorders Support Groups, MDSG) – ведет еженедельно четырнадцать групп поддержки, через которые ежегодно проходят около семи тысяч человек. Также MDSG проводит десять лекций в год, каждую посещают примерно 150 человек. Они выпускают ежеквартальник, имеющий примерно шесть тысяч подписчиков. Собрания MDSG проходят в разных местах; я в основном ходил в больницу Бет-Израэль в Нью-Йорке по пятницам в 7-30 вечера, потому что большинство депрессивных свиданий не назначают. Вы платите за вход 4 доллара наличными, получаете клейкую этикетку с вашим именем, но без фамилии, которую должны не снимать в течение всей встречи, в которой участвуют еще примерно двенадцать человек и ведущий. Прежде всего, все представляются и объясняют, чего ждут от встречи. Затем начинается общее обсуждение. Люди рассказывают о себе, дают друг другу советы, иногда играют в какие-то игры. Встреча длится два часа. Это захватывающее своей жутью время, потому что звучат рассказы заброшенных, плохо поддающихся лечению людей, переживших эпизоды жестокой депрессии. Эти группы призваны компенсировать нарастающую обезличенность системы здравоохранения; большинство тех, кто их посещает, разрушили в депрессии все отношения, потеряли семьи и друзей.
В одно из типичных посещений я зашел в освещенный флуоресцентными лампами зал, где сидели десять человек, ждавших возможности поведать свои истории. Депрессивные люди обычно не придают значения одежде, а мытье требует от них слишком больших усилий. Большинство из тех, кого я увидел, выглядели такими же жалкими, как себя чувствовали. Я ходил туда семь пятниц. В последнее мое посещение первым говорил Джон, потому что он любил говорить, чувствовал себя прилично, посещал группу почти каждую неделю вот уже десять лет и знал правила. Джон сохранил работу и не пропустил ни дня. Не хотел принимать медикаменты, но пробовал травы и витамины; полагал, что выкарабкается. Дана в тот вечер была слишком угнетенной, чтобы говорить. Она подтянула колени к подбородку и обещала, что попробует заговорить позже. Энн давно не приходила в MDSG. У нее был плохой период: она принимала эффексор, и он помогал. Затем ей увеличили дозу, но она впала в паранойю, «слетела с катушек». Вообразила, что ее преследует мафия, и забаррикадировалась в квартире. Ее госпитализировали, она принимала «все-все лекарства, ни одного не пропустила», а когда они не помогли, прошла ЭСТ. Ничего про это время не помнит, ЭСТ стерла почти всю память. Раньше она была начальником, «белым воротничком». А теперь зарабатывает на жизнь, нанимаясь кормить чужих кошек. Сегодня ей отказали два клиента, причем в грубой форме. Это было унизительно. Поэтому она и решила прийти. Ее глаза полны слез. «Вы все такие милые, слушаете друг друга, – говорит она. – А там никто никого не слушает». Мы попытались утешить ее. «У меня было так много друзей. Все куда-то подевались. Но справляюсь. Ходить к моим кошкам хорошо, это движение, а движение помогает».
Джейма заставили уволиться из «правительственного агентства», потому что он слишком часто пропускал работу. Три года он провел в отпуске по инвалидности. Большинство его знакомых этого не поняли бы. Поэтому он притворяется, что работает, и не отвечает на телефонные звонки днем. Сегодня ему, похоже, получше, лучше, чем в последний раз, когда я его видел. «Если бы я не мог притворяться, – говорит он, – я бы покончил с собой. Только это меня и держит».
Конец ознакомительного фрагмента.