Полуденный бес. Анатомия депрессии
Шрифт:
Иногда против депрессии применяют гомеопатию. Больные принимают микроскопические количества тех самых веществ, которые в больших дозах вызывают у здоровых людей депрессивные симптомы. Против депрессии эффективны различные формы незападной медицины. Одна женщина, сражающаяся с депрессией всю свою жизнь и почти не получающая облегчения от антидепрессантов, в возрасте 60 лет обнаружила, что цигун, китайская система дыхания и физических упражнений, снимает ее проблемы. Акупунктура, завоевывающая все большее признание на Западе – американцы тратят на нее 500 миллионов долларов в год, – также оказывает поразительное воздействие на некоторых больных [146] . Национальный институт психического здоровья признает, что иглоукалывание может изменять химию мозга. Менее надежно китайское траволечение, однако некоторые больные, принимая эти лекарственные травы достигали существенных сдвигов в состоянии сознания.
146
Цифры
Многие из тех, кто прибегает к альтернативным методам лечения, пробовали лечиться традиционно. Одни предпочитают альтернативную терапию, другие прибегают к ней как к дополнению традиционной. Некоторые концептуально привержены методам лечения, меньше вторгающимся в организм, чем медикаменты или ЭСТ. Избегать разговорной терапии, по-моему, достаточно наивно, однако некоторым поиск вариантов психотерапии или ее сочетание с нетрадиционными методами лечения может принести большую пользу, чем поход к психофармакологу и прием соединений, о которых мы до сих пор знаем до опасного мало.
Среди моих знакомых, пользовавшихся гомеопатией, наибольшим моим доверием пользуется Клодия Уивер [147] . Она – сильная личность. Некоторых людей обстоятельства меняют, и они становятся бледными тенями тех, с кем когда-то имел дело, однако ту смесь прямоты и эксцентричности, которую представляет собой Клодия Уивер, не может одолеть ничто. Это обескураживает, но есть в этом и что-то очень симпатичное. С Клодией Уивер ты всегда знаешь, на каком ты свете, – не то что она невежлива, у нее действительно безупречные манеры, просто ей совершенно не интересно скрывать свое истинное «я». На самом деле она бросает тебе свою индивидуальность, словно перчатку: ты можешь принять вызов, полюбить ее, и ей это понравится, а можешь счесть, что это утомительно, и тогда – пожалуйста, скатертью дорога! Знакомясь с ней ближе, подпадаешь под очарование ее острого ума. Со всей ее безусловной верностью и безмерной цельностью. Она – высокоморальный человек. «Разумеется, у меня есть причуды, и я ими горжусь, – говорит она. – Потому что не понимаю, как жить без них. Я всегда была своеобразна и своевольна».
147
Клодия Уивер принимает гомеопатические средства по предписанию и под наблюдением Пами Сингха.
Я познакомился с Клодией Уивер, когда ей было около 30; она принимала гомеопатию как часть комплексного лечения аллергии, расстройства пищеварения, экземы и других проблем. Параллельно она занималась медитацией и изменила диету. Она постоянно имела при себе примерно 36 склянок (и еще 50 оставались дома) с разными веществами разной силы воздействия в виде таблеток, мази или аювердических чаев. Все это она принимала по невероятно сложной схеме, одни таблетки глотая целиком, другие разламывая на несколько частей, смешивая их, растворяя одну в другой, плюс к тому несколько мазей наружно. За полгода до этого она раз и навсегда отказалась от каких бы то ни было медикаментов, которые то принимала, то не принимала с шестнадцатилетнего возраста. У нее были проблемы с наркотиками, и она созрела для того, чтобы попробовать что-то другое. Как уже случалось раньше, когда она переставала принимать лекарства, она почувствовала временное улучшение, а потом начала скатываться вниз. Краткий опыт со зверобоем не оказал на нее воздействия. Зато гомеопатия быстро пресекла развитие болезни, показав себя достаточно эффективной.
Ее врач-гомеопат, с которым она ни разу не встречалась лично, жил в Санта-Фе, он лечил ее подругу, и лечение показало прекрасные результаты. Каждые день-два она звонила ему, и он задавал ей разные вопросы, например «Обложен ли у вас язык?» или «Не течет ли из ушей?» – и на основе ее ответов прописывал различные лекарства, примерно шесть пилюлек в день. Он уверял, что организм подобен оркестру, а лекарства – это камертон. Клодия очень любит ритуалы, и, как мне кажется, окончательно убедила ее сложность схемы. Ей понравились и все эти бутылочки, и консультации, и расписание приема. Ей понравилось принимать простые элементы – серу, золото, мышьяк, а также сложные сочетания и микстуры – беладонну, рвотный орех, чернила каракатицы. Сосредоточенность на лекарствах отвлекала ее от болезни. Ее гомеопат обычно справлялся с острыми ситуациями, даже когда не мог повлиять на лежавшие в их основе перепады состояния духа.
Клодия всю жизнь была погружена в себя и очень дисциплинированна, когда дело касалось ее депрессии. «Когда я в депрессии, мне очень трудно припомнить что-нибудь позитивное. Я все вспоминаю и вспоминаю плохое, что другие делали мне, я злопамятна, как слон. Или случаи, когда я ошибалась, была смущена, мне было стыдно, и эти воспоминания растут, в них события гораздо хуже, я уверена, чем были в реальной жизни. И стоит мне напасть на одно такое воспоминание, как тут же появляются еще десять или двадцать. В группе альтернативной духовности, в которой я состою, меня попросили записать негативные обстоятельства, которые
Я очень опытный человек в отношении самой себя. В будущем месяце исполнится 29 лет, как я накапливаю этот опыт. И я знаю, что могу рассказать вам связную историю, а завтра другую, и тоже связную. Моя реальность сильно меняется с моим настроением. В один прекрасный день я расскажу вам, какая жуткая у меня депрессия, как она мучает меня вся жизнь, а на следующий день, если мне станет лучше, я буду говорить, что все просто отлично. Я пытаюсь думать о счастливых временах. Я стараюсь думать о чем-то, что не дает копаться в себе, потому что это быстро приводит к депрессии. Когда я в депрессии, я стыжусь самой себя. Я никак не могу взять в голову простую мысль, что вокруг обычные люди, испытывающие разные эмоциональные состояния. У меня унизительные сны, даже во сне я не могу отделаться от жуткого, давящего чувства угнетенности, от ощущения бессмысленности жизни. Надежда уходит первой».
Клодию Уивер угнетала чрезмерная твердость родителей. «Они всего-навсего хотели, чтобы я была счастлива, но так, как они себе это представляли». Уже в детстве она «жила в своем собственном мире». «Я чувствовала себя другой, отдельной. Я чувствовала себя маленькой, незначительной, заплутавшей в собственных мыслях и почти не имеющей представления о других людях. Я выходила гулять во двор и просто бродила, не замечая никого вокруг». Родные только губы поджимали на все это. В третьем классе она начала отстраняться физически. «Я ненавидела, когда меня трогали, целовали и обнимали, даже мои родные. В школе я ужасно уставала. Помню, учителя говорили: “Клодия, подними голову над партой”. И никто ничего об этом не подумал. Помню, я шла как-то в гимнастический зал и просто уснула на батарее отопления. Я ненавидела школу и даже не думала заводить друзей. Меня могло ранить любое слово, и ранило. Помню, в шестом или седьмом классе я бродила по вестибюлю, не интересуясь никем и не заботясь ни о чем. Мне очень горько думать о моем детстве, хотя в то же время я странным образом гордилась тем, что я не такая, как все. Депрессия? Она всегда была; просто нужно было время, чтобы понять, что это она. У меня была очень любящая семья, просто им и в голову не приходило – да и большинству родителей их поколения, – что у ребенка расстройство душевного состояния».
Единственной ее радостью была верховая езда, к которой она обнаружила настоящий талант. Родители купили ей пони. «Верховая езда дарила мне уверенность в себе, дарила радость, давала мне окошко надежды, которую ничто больше не давало. Я хорошо ездила, это все признали, и любила своего пони. Мы работали как команда и понимали друг друга как партнеры. Казалось, он знал, как нужен мне. Он вытащил меня из моего несчастья».
В десятом классе она перешла в интернат. И после конфликта с тренером по поводу стиля оставила верховую езду. Она сказала родителям, что пони нужно продать, у нее не хватает энергии, чтобы на нем ездить. Первую четверть в интернате она занималась тем, что понимала теперь как «вопросы духовности». Почему я здесь? Какова моя цель? Девушка, с которой она делила комнату и которой тоже адресовала эти вопросы, немедленно сообщила об этом администрации школы, причем передала вырванные из контекста фразы. Руководство школы решило, что Клодия склонна к самоубийству, и отослали ее домой. «Мне было так ужасно неловко. Я так этого стыдилась. И я поняла: я не хочу отныне быть частью чего бы то ни было. С этим было трудно сжиться. И хотя другие быстро обо всем забыли, я так и не смогла».
Позднее в том же году она начала себя резать, страдая от того, что сама называла «крайне непривлекательная альтернативная анорексия». Она придумала такой трюк: делала надрез и сжимала края, чтобы не текла кровь, а потом раздвигала, позволяя крови течь. Надрезала так тонко, что шрамов не оставалось. Она знала, что еще четыре или пять девочек в школе делают то же самое – «похоже, что это достаточное число, чтобы обозначить тенденцию». Резать себя она продолжала периодически и в колледже, а будучи уже под 30, изрезала себе левую руку и живот. «Это вовсе не крик о помощи, – говорит Клодия. – Ты чувствуешь эмоциональную боль и хочешь от нее избавиться. И вот ты видишь нож и думаешь: ага! на вид он довольно острый, и такой гладкий… а как будет, если я нажму вот здесь… нож тебя завораживает». Ее соседка по комнате заметила порезы и снова выдала ее. «И они сказали, что я точно суицидальна, и это выбило меня из колеи. У меня зубы начали шататься, и я страшно переживала по этому поводу». Ее снова отослали домой с предписанием показаться психиатру. Она обратилась к психиатру, и он сказал ей, что она совершенно нормальна и здорова, а ее соседка и школьное начальство сами психи. «Он понял, что я не собираюсь покончить с собой, а просто проверяю свои возможности, выясняю, кто я и куда иду». Через несколько дней она вернулась в школу, но теперь уже не чувствовала себя в безопасности; у нее появились симптомы острой депрессии. «Я уставала все сильнее и сильнее, спала больше и больше, делала меньше и меньше и все больше и больше хотела остаться одна. Я была крайне несчастна. И у меня было чувство, что я никому не могу об этом рассказать».