Полукровка. Эхо проклятия
Шрифт:
Встреча была назначена на четырнадцать часов, поэтому ближе к полудню Самсут уселась перед обновленным зеркалом и разложила перед собой инструменты женского волшебства. Увы, их оказалось поразительно мало: тушь, помада, пудра и флакон духов. Самсут посмотрела на свое утреннее отражение и вдруг подумала, что с какой это стати она должна рядиться перед каким-то неизвестным? И ради чего? Чтобы понравиться ему?! Какая чушь… Но в этот момент зазвонил телефон, и в квартиру ворвалась привычная скороговорочная трель Карины.
— Конечно, сидишь перед зеркалом в коридоре со своими двумя с половиной помадами? — едко начала она.
— А вот
Но сбить Карину было не так-то просто.
— Вай мэ! Один-ноль, Сумка. Но ведь насчет помады-то я права? Ага, молчишь? То-то же! Мне все про тебя известно. Короче, сиди, никуда не двигайся и не вздумай краситься, я сейчас приеду.
«Тоже мне, скорая помощь!» — хмыкнула Самсут, но послушалась. Ладно, пускай ее разукрашивает, как куклу. Когда это делает кто-то другой — все-таки не так унизительно. Отношения Самсут с косметикой всегда были довольно сложные. В школе она, в отличие от большинства, не красилась, а на первом курсе как-то намазала губы только что появившейся фруктовой помадой. Устоять против сногсшибательного запаха малины она не смогла, но на улице посматривали на нее как-то нехорошо. Ее это насторожило. В институте Самсут подошла к зеркалу — и отшатнулась: перед ней стояла один к одному настоящая продажная тварь, какие толпами ходят по Невскому как раз в районе Герцовника…
С тех пор Самсут всегда только чуть-чуть подкрашивала ресницы и накладывала немного тонального крема. И то только потому, что этого требовала публичность профессии. Вон бабушка Маро вообще никогда не красилась, а поклонников у нее было о-го-го сколько, и не каких-нибудь в малиновых пиджаках, а профессоров и даже один академик! И вообще, человек должен привлекать к себе естественным и настоящим, а не искусственным. А ей и вообще макияж ни к чему — глаза у нее большие, ресницы черные, губы полные, а уж возраст все равно никуда не денешь. Бальзаковская женщина — это же самое то, это у всех классиков написано…
Вот за такими мыслями и застала ее Карина, ворвавшаяся в дом с огромным пакетом, на котором почему-то красовалась реклама компьютерного магазина.
— Вот! — Она водрузила пакет на стол. — Сейчас будем работать! — И из пакета посыпались всевозможные баночки, тюбики, щеточки, пузырьки и еще непонятно для чего предназначенные загадочные вещицы. — Так, только ты сиди и не дыши, как в рентген-кабинете, времени в обрез.
— Как в обрез? Еще два часа, хоть кофе попей…
— А я говорю — в обрез! Ну, начали, благословясь.
Карина трудилась, словно пчела, с упоением, с вдохновением и настоящим творческим восторгом, как, впрочем, все она делала. Казалось, руки ее жили отдельно от головы, потому что, несмотря на свою ювелирную работу, она умудрялась говорить — и говорить о вещах вполне серьезных. А в первую очередь, разумеется, об Армении. И у Самсут на этот раз не было даже возможности остановить ее.
— Вот ты в церковь не пошла, с нашими знаться не хочешь — почему? — Ответа Карине, конечно, было не нужно. Она и не ждала его, упоенно продолжая: — Неужели тебе никогда не было интересно докопаться до корней, до истоков? — Самсут промычала что-то насчет того, что можно, мол, книжки почитать. — Что твои книжки?! Через книжки не то что нацию — даже человека не поймешь! Все можно познать только через живое общение. А тут надо не только через общение понять другой мир, но создать мир, общий с другими, понимаешь?
— Да зачем? — поинтересовалась Самсут, правда, после событий последних дней уже не столь уверенно.
— Да хотя бы затем, чтобы себя лучше понять, Самсут-сарсах! Себя, свои слабости, свои сильные стороны, мир свой обогатить. Тебе же станет легче, и жизнь полноценней начнется, когда будешь знать, кто у тебя за спиной, какие люди, какие подвиги!
— Да уж какие там подвиги и какие такие особенные люди? Везде все, в общем-то, одинаковые.
— Ах, молчи, что говоришь! — в сердцах воскликнула Карина, и было непонятно, относится ли ее восклицание к смыслу сказанного или к движениям губ, мешающим ей работать. — Одинаковые?! А ты знаешь, например, что и принцесса Диана на шестьдесят вторую часть — армянка?! — На Диану Самсут отреагировала весьма вяло. — Да что там Диана. Ладно, бог с ней! А вот то, что наш великий полководец Александр Васильевич Суворов — армянин не на какие-то там части, а ровно наполовину!
— Как? — ахнула Самсут, испортив десять минут Карининого труда.
— А вот так! Мать у него была чистокровная армянка, Роза Манукян. И она ему так много рассказывала о своих предках, что в двенадцать лет Суворов даже сбежал из дома, чтобы посмотреть на могилы своих отцов! Конечно, его быстро поймали, но потом, уже главнокомандующим, он все-таки посетил родные места на Араксе и даже родственников нашел, дядю, кажется. — Известие о Суворове воистину ошеломило Самсут, и дальше Карина пустила артиллерию калибром поменьше, зато массированным обстрелом: — А академик Орбели, ну, тот, что в блокаду отстоял Эрмитаж!
— А я всегда думала, что он грузин…
— Нет, Самсут-джан. Он тоже наш! А Шарль Азнавур или Анри Верней? Читать любишь, а ведь тоже, конечно, не знаешь, что Анри Труайя — армянин? И у твоего любимого Эдмона Ростана дедушка тоже армянин.
— Ну, это ты врешь: он же внук наполеоновского мамлюка Рустама, турка!
— Нет, нет и нет, Рустам-то был армянином. И Мюрат, король неаполитанский, — тоже потомок карабахского армянина! Вот так и получается, что наш народ знают только по наносимым ему ударам — ведь даже ты, сама квартеронка, с высшим образованием… А, кстати, про войну, — снова вернулась к бомбардировке Карина. — Был такой генерал Мадатов, которого называли «русский Мюрат», лучший кавалерист русской армии, — так вот, он умер от скоротечной чахотки в три дня, когда осаждал одну турецкую крепость. И когда турки узнали о его смерти, то они сами предложили русскому командованию открыть на день ворота крепости, отпеть генерала в их армянской церкви со всеми военными почестями. Представляешь? И никто никого не обманул, целый день ворота были открыты, все ходили, и ничего. Такое уважение он вызывал у всех!
— А потом? — не совсем веря в такие чудеса, спросила Самсут.
— Суп с котом! Ворота закрыли и снова осаду начали. Небывалый случай в истории войн… Ну ладно, теперь смотри! — вдруг закончила Карина свои истории.
Самсут открыла глаза и ахнула.
Благодарное зеркало явило ей утонченный лик, в котором явно проступала древняя благородная кровь: тонкая горбинка носа, резные ноздри, глаза с поволокой, губы, отливавшие влажным блеском. Но, главное, помимо внешней красоты, в ее взгляде победительно сверкала красота внутренняя.