Полукровка
Шрифт:
«Да, – он вспомнил. – Все верно. Так она и сказала: на вашем месте я защищала бы своих».
О ней он не мог думать иначе. Юлий вспомнил кладбищенскую воду – ее смелый и гордый поступок. Отцовскую больницу – когда понадобилось, приехала и все сделала. Единственная из всех – своя.
Теперь Юлий нашел в себе мужество признаться: сам-то он поступил малодушно. Не защитил от обвинений. Ирина, обвинившая Машу, не встретила должного отпора. Осознав, он решил защищать. За ночь решимость отлежалась и приняла словесные формы.
Ирина позвонила на следующее утро. Юлий не удивился звонку.
По
«Я, собственно, – Ирина сделала паузу, – вчера была у Вениамина. Он рассказал, что ваш отец...» – «Да», – Юлий прервал. С ней он не хотел разговаривать об отцовской смерти. «Дело в том, что ваш листок он показывал именно мне. Я попыталась сразу, но там действительно ошибка. Поэтому, как оказалось, ошиблась и я. Потом пришла домой и поняла: ошибка существенная. На самом деле там написано не положу, а возвращу».
«Вы знаете... язык?» – Юлий спросил уклончиво, учитывая телефонные уши. Исправление казалось не таким уж важным. Суть осталась прежней. «Не то чтобы знаю – учу. Иврит – трудный язык», – она признавалась открыто.
«Странно, – он говорил, преодолевая неловкость. – Вениамин... В разговоре со мной он употребил: эпитафия. Это ваше слово?» – «Не помню, возможно. Хотя... Нет. Я сказала: цитата. Дома нашла источник. Это самое главное. Там другой контекст». – «Вот как? – Юлий оживился. Разговор выходил профессиональный. – Вы – переводчик?» – «Филолог, – Ирина уточнила. – Филолог-германист». – «Я тоже», – он почему-то обрадовался. «Я могла бы подъехать и показать. Мне кажется, это очень важно», – голос звучал почти мягко. Речь шла о помощи. Конечно, она могла не приезжать, а просто дать ссылку. У него хватило бы ума разобраться. Но Ирина предлагала искренне. Юлий не мог не принять.
«И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба, – она читала, водя пальцем. – И вот, Господь стоит на ней и говорит: Я Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Исаака. Землю, на которой ты лежишь, Я дам тебе и потомству твоему; и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь; и возвращу тебя в сию землю; ибо я не оставлю тебя, доколе не исполню...» Отложив в сторону, Ирина раскрыла другую книгу. Голос, гортанный по-русски, в подлиннике пылал страстью. «Вы понимаете: на которой. Речь не о смерти – о возвращении, – она захлопнула. – На свою обетованную землю».
Иринино лицо стало строгим и торжественным.
На это Юлий не обратил внимания. Молчал, поражаясь совпадению: независимо, как случается только в точных науках, они с отцом пришли к одной исходной точке: истории Иакова. Только сам он двинулся по неверному следу, приняв обетование за эпитафию. Теперь, когда все наконец прояснилось, Юлий почувствовал уверенность: точка, найденная и отцом, и сыном, вставала в жесткую систему координат.
На этом совпадение заканчивалось. В библейской истории, которую Юлий хорошо помнил, действовали
Раскрыв книгу, Ирина читала дальше, как будто хотела стать проповедником, произносящим правильные слова.
Юлий слушал вежливо. В истории, которую она рассказывала, Иаков отправился в дорогу и увидел колодец. Над его устьем лежал огромный камень, отвалив который пастухи поили стада. К колодцу подошла Рахиль – дочь Лавана, а значит, его, Иакова, двоюродная сестра.
Юлий насторожился, потому что вдруг вспомнил: Мария.
С ней он встретился в ванной. Усмехнувшись, Юлий подумал: у воды.
На поминках ее дяди. После того как они все вернулись с кладбища, где она, являя чудеса героизма, боролась против воды.
Он вспомнил, как она спросила: не братом ли он ей приходится? Тогда он отказался от родства. Потому что еще не знал. Не догадывался, каковы на самом деле их подлинные имена.
Теперь, слушая гортанный голос, Юлий думал о девушке, не вполне родной по крови. Ее он видел перед глазами, слушая голос Ирины. В библейской истории их родство велось по матери. В нашей стране, Юлий думал, пытаясь отрешиться от чужого голоса, кровью меряются по отцу.
Он видел: издалека она идет ему навстречу, окруженная овечьим стадом, спускается с холма. Тяжесть, похожая на камень, отваливалась от сердца: предание, поддержанное предсмертной запиской отца, снимало последнюю преграду...
«Благодарю вас», – он ответил Ирине, принесшей благую весть. Теперь он ждал, чтобы она ушла. Тогда, собравшись с духом, он пойдет к телефону и, позвонив, договорится о встрече, чтобы все начать заново. С чистого листа.
Ирина медлила: «И что вы собираетесь делать?» – она указывала на листок. «Видимо, отправлюсь к колодцу, раз уж вы, – Юлий улыбнулся, – наставили меня на верный путь». – «К колодцу? – она переспросила серьезно. – Вы имеете в виду колодец Иакова?» Все еще улыбаясь, Юлий кивнул.
«И кого же вы надеетесь там встретить? Девушку, с которой приходили?» – взгляд, устремленный на Юлия, налился предостережением.
Она взяла книгу, раскрыла и ткнула пальцем: «Если Иаков возьмет жену из дочерей Хеттейских, каковы эти, из дочерей этой земли, то к чему мне и жизнь?»
«При чем здесь это?» – Юлий нахмурился.
«Слова его матери – Ревекки: напутствие, прежде чем ему уйти».
Близорукие глаза, похожие на материнские, глядели пристально. Они становились красноватыми, как будто мать смаргивала песок. Камень наваливался снова. Юлий силился отжать его руками, но Машины черты расплывались. Он видел ту – испорченную – девочку...
«Это неправда, все не так», – Юлий пытался объяснить.
Ирина слушала. Его рассказ получался бессвязным: об отце, о русской мачехе, о младшей сестре, повторявшей с бабкиных слов. Кивая сумрачно, она понимала каждый поворот мысли, как будто история, переживаемая Юлием, и не могла быть иной.
«Мне кажется, ваш отец просто хотел уехать», – она оглянулась в сторону обетованной земли.
«Вполне возможно, – он ответил уклончиво. – Согласитесь, это его право».