Полумесяц и крест
Шрифт:
Глаза цесаревича загорелись от любопытства. Видно, строки его зацепили.
— А еще что-то знаешь? — спросил он, отмахиваясь от кого-то из Свиты. — Не мешайте, — он вновь махнул в их сторону рукой, давая понять, чтобы их оставили наедине. — Прочти.
Мысленно потирая руки, Ринат продолжил:
— О власти мировой, ты размечтался всласть; а не боишься в ад, как шах-гордец, попасть? Вчерашнее ничто, ты завтра станешь прахом. Ответь: тебе над чем дана сегодня власть?
Цесаревич грустно улыбнулся. Видимо, строки что-то всколыхнули в его душе. Может ему вспомнился строгий отец, бредивший завоеванием турецких проливов; может кто-то из воинственных генералов.
— Хайям был не только поэтом и ученым. Он был величайшим мистиком из всех когда-либо живших на этом свете, — собравшись с духом, Ринат начал «задвигать» цесаревичу свои знания о будущей истории. — Философ оставил после себя множество самых разных предсказаний о будущем, среди которых были и о России.
У юноши натуральным образом поползла челюсть вниз. Налицо был разрыв шаблона. Какой-то оборванец и босяк рассуждает о мироздании и рассказывает сыну императору о предсказаниях будущего. Как такое возможно?
—…Через какие-то два десятилетия Россию ждут великие испытания. Начнется война с европейскими державами. Флоты Великобритании и Франции окажутся в Крыму у берегов самого Севастополя. Враг после долгих и изнурительны боев выбьет защитников города с их позиций, — рассказывал Ринат, видя, как бледнеет и вытягивается лицо цесаревича. — Страна окажется не готова к такой войне… Позора и тяжести мира не выдержит ваш батюшка…
Цесаревич охнул, вздрагивая всем телом.
— Не легче окажется и ваше бремя власти, Ваше Высочество. Придется решать вопрос о воле крепостных и чрез это столкнуться с целой сворой злобных псов — их владельцев-помещиков. После вы столкнетесь с не менее страшным врагом — внутренним. На монаршую власть ополчатся безумцы-одиночки, что решаться убить императора ради мифической конституции…
Рассказывая о будущей истории, Ринат внутренне сокрушался, что помнил о событиях этого времени самые настоящие крохи — лишь главные вехи. В памяти отложилось что-то из школьного и вузовского курса истории, после добавилось из прочитанных книг и учебников дочери. К сожалению, совсем не запомнились детали…
Это разговор затянулся, вызывая у окружающих искренне недоуменные взгляды. Свитские не один и не два раза пытались подойти к ним, но всякий раз под недовольным взглядом цесаревича пятились обратно.
Наконец, Ринат почувствовал, что иссяк. Его инсайды из будущего, выдаваемые им за предсказания из Персии, закончились. Мысль о мире междук империей и Кавказом высказана. «А теперь пора и честь знать. Как говориться, мавр сделал свое коварное дело, мавр может уйти». С этой мыслью Ринат начал пятиться назад, не спуская глаз с ошеломленного цесаревича. Достигнув стоявших в оцеплении казаков, он ужом ввинтился между ними и юркнул в первый же попавшийся узкий проем между домов. Отсюда было не больше сотни шагов до выхода из крепости, за которой расстилался ожидавший его непокоренный Кавказ.
— Эх-ма! Братцы, гляньте! Это же наш знакомец! — Ринат едва не кинулся бежать от громкого крика, что раздался у него за спиной. — Забыл что ли своих спасителей?! Ох и коротка видно память у горцев, — осуждающе цокал языком до боли знакомый голос.
Обернувшись, он наткнулся на группу казаков, что нашли его в горах и привезли в крепость. Ринат уважительно склонил голову и приложил руку к правой стороне груди, снова благодаря за свое недавнее спасение. Пожилой казак, бывший у них за старшего, в ответ довольно кивнул. Мол, принимает благодарность.
— Смотрю, все бродишь и бродишь, как неприкаянный. Видно, так и не нашел своих, — сочувственно произнес казак. — Плохо одному. По болезни и воды некому будет подать. Не след жить одному, своих держаться надо. Правда, козаки? — те в ответ что-то утвердительно прогудели. — А, давай-ка, с нами пошли. Поснедаешь хоть досыта. Потом в баньку сходим, попаримся. А то завшивел поди, грязью оброс. Знаешь, какая она, русская банька? Все болезни как рукой снимет. Да откуда тебе знать-то, — махнул он рукой. — Попарим так, что Аллаха своего поминать будешь. Ха-ха-ха… Вона Митюха тебя и попарит. Митюха? — здоровенный казак тут же закивал головой, похлопывая воздух огромными, как лопата, ладонями. — Пойдешь?
Непроизвольно поежившись, Ринат всем телом ощутил, насколько он грязный. Словно специально зачесалась пропотевшая спина. Глубоко вздохнув, он ощутил тяжелое исходящее от него амбре. «Помыться не помешает… Тысячу лет в бане не был». Живо представляя золотистые липовые доски банных полатей, ядреный дубовый веник в запарке, он едва не застонал от предвкушения. «Черт побери, так попарюсь, что кожа слезет… Я тебе, казачина, покажу, как по настоящему париться. Век помнить будешь. Еще детям и внукам будешь рассказывать, как париться нужно».
И показал…
Срубленная их землячеством, баня оказалась добротная, крепкая, душ на пять-шесть. Топилась по черному, отчего стены ее и потолок были покрыты толстым слоем сажи. Внутри Ринат под недоуменными взглядами казаков запарил в небольшой деревянной шайке пару-тройку трав и корешков, от которых тут же поплыл одуряющий аромат. Как только он опрокинул шайку с отваром на камни, вообще, стало невмоготу.
— Что же ты, басурманин, сделал такое? — простонал старшой среди казаков, с наслаждением вдыхай пряно-горький воздух. — Прямо в душеньку почеломкал…
Рядом на лавке сидели и остальные, тоже судорожно вдыхавшие расползающийся по бане аромат. Ухмыляясь, Ринат плеснул еще отвара на камни.
— Сейчас отвар заварится, еще лучше станет. Потом моим веником пройдусь, вообще, забудете, кто вы и откуда…
Он вытащил из холщового мешка заранее припасенный веник из веток эвкалипта. Пушистый, с крепкими ветками и листочками, он словно сам просился в бой.
— Давай-ка, старшой, первым лезь на полку. Уважу тебя, — веник Ринат отогнал от полатей молодых казаков. — Посмотришь, как париться надо…