Полундра
Шрифт:
— Это Борька, сволочь, нас похитил! — смеясь и плача одновременно, воскликнул старый каплей. — Кабы я знал, что он такая мразь окажется, то своими руками еще в нашем городке задушил бы. И никакие телохранители его не спасли бы!
— Дядя Андрей, а скажите… — начала было Наташа, но осеклась.
Вдруг от одной из высоких сосен аллеи отделилась богатырская мужская фигура и нерешительно приблизилась к ним, широко раскрытыми глазами глядя на сидящего в инвалидном кресле старого моряка.
— Сережка… — пролепетала Наташа, ошеломленно глядя на подошедшего. — Сережка, а это твой…
— Отец! — закончил Полундра, опускаясь на колени около инвалидного кресла. — Здравствуй, папа! Вот мы с тобой и свиделись!
— Сережка? — Губы старого моряка вдруг задрожали, а в глазах заблестели слезы. — Вот, значит, ты какой вырос! Красавец мужик, ничего не скажешь! Только как же ты, черт полосатый, здесь очу…
Его слова прервал истошный вопль Наташки. С окаменевшим от ужаса лицом она смотрела куда-то в скопление камней между стволами сосен. Мгновенно подняв голову, Полундра увидел, как там, между камней ландшафтного парка, ползет, оставляя за собой кровавый след, телохранитель Дима Чесноков. Вот он увидел, что его заметили, вот размахнулся правой рукой, в которой блеснул нож.
Полундра метнулся было вперед, желая своим телом закрыть старика-отца, но тот опередил его. Могучим усилием он приподнялся в своем инвалидном кресле на обрубках ног до высоты человеческого роста. Пущенный опытной рукой нож вонзился ему в тело возле левой лопатки. Тихо застонав от боли, старый моряк опустился в свое кресло и поник.
Глаза Полундры, казалось, были готовы разорваться от боли и скорби. Но в следующее мгновение они превратились в узкие щелочки, из которых смотрела ненависть. Пружинящими кошачьими движениями он приблизился к распростертому на земле телохранителю Диме Чеснокову. Сильнейший удар носком ботинка в висок отшвырнул голову Чеснокова назад — прямо на острые углы одного из валунов ландшафтного парка. Во все стороны брызнула из разбитой головы кровь. Тяжело вздохнув и не проронив ни единого стона, телохранитель Дима Чесно-ков вытянулся всем телом и замер. Его застывающий взгляд был устремлен на Полундру.
Раненый инвалид был в сознании, когда его сын, расправившись с убийцей, вернулся к инвалидному креслу и снова опустился на колени. Острый как бритва финский нож почти на треть длины лезвия ушел в тело старика; из глубокой раны непрерывно сочилась кровь, капая на посыпанную гравием дорожку.
— Отец! — глухо, сдавленным от горя голосом проговорил Полундра. — Не умирай, отец! Слышишь? Не умирай!
В глазах спецназовца заблестели слезы.
— Ничего, сынок, — здоровой рукой поглаживая вихрастую голову Полундры, бормотал раненый инвалид. — Ничего, все хорошо… Я долго жил, много повидал… Тебя вот довелось увидеть, каким ты героем стал… Теперь я могу умереть спокойно.
— Нет, отец! — в исступлении зарыдав, крикнул Полундра. — Я же тебя только нашел! И опять терять!
— Что такое? — пытаясь выглядеть разгневанным, лепетал инвалид. — Плакать? В присутствии старших по званию? Как смеешь, старлей!..
Кровь из раны продолжала сочиться на дорожку. Полундра тихо, беззвучно рыдал, уткнувшись в отцовский китель. Старый каплей Назаров и его дочь беспомощно стояли вокруг, потрясенные разыгравшейся трагедией.
ГЛАВА 51
Гряда низких, поросших чахлым кустарником сопок окружает небольшой городок, примостившийся на самом берегу холодного Баренцева моря. Крохотная речка, стекающая с сопок, за тысячи лет прорыла себе в гранитных скалах берега широкое устье, образовав небольшую бухточку, удачно закрытую со всех сторон, так что даже при очень сильных штормах ее воды лишь слегка волнует рябь от редких, налетающих откуда-то сверху заблудившихся порывов ветра. Городок, примостившийся между сопок и притулившийся к упрятанной в скалах бухте, база Северного военно-морского флота — в бухте прячутся не рыбацкие суденышки, а дивизион эсминцев. И хотя никому жить в этом городке не заказано и закрытым он не считается, однако посторонние сюда наведываются редко. Потому что природа северных морей сурова: лето короткое и холодное, а зима ветреная и морозная, ради своего удовольствия никто сюда жить не поедет.
— Отставной каплей Назаров медленно, опираясь на перила, спустился по лестнице с первого этажа пятиэтажного дома, где он жил. Открыв скрипучую дверь подъезда, выбрался наружу. Порыв сухого и теплого ветра с суши подхватил полы его плаща, разметал их в стороны. Старик подставил свое лицо ветру и ласковому солнцу, в августе уже подолгу скрывающемуся за линией горизонта на ночь, однако в середине дня так нагревающему стены домов и склоны сопок, что находящемуся там человеку становится по-летнему жарко. Август — самое спокойное время на Баренцевом море, когда море меньше всего штормит, когда небо чаще очищается от облаков.
— Здорово, каплей! — Голос коменданта Митрофаныча заставил старика оглянуться. — Это ты куда ж собрался? Неужто зятька своего провожать? Ну, ты герой, ничего не скажешь!
— А чего ж не проводить? — приветливо улыбнувшись своему старому другу, отозвался Назаров. — Как-никак я ему родной человек все-таки.
— Ты смотри-ка! — не без добродушной иронии воскликнул Митрофаныч. — И без палочки идет, как молодой! Неужто не боишься, что ноги подогнутся, а опереться не на что будет?
— А чего мне бояться? — усмехаясь, возразил старик. — Вчера вот на огороде был, так я и туда и обратно своим ходом дошел. А там еще работать пришлось — редиску пропалывать. Так ничего, держат ноги меня.
— Ну ты смотри, а! — с искренним восхищением воскликнул Митрофаныч. — Ты прямо молодеешь и молодеешь. Так, глядишь, и меня переживешь!
— И тебя переживу, если надо будет, — с усмешкой ответил старик. — Ты-то куда направился? Тоже гидрографическое судно в плавание проводить? Так пошли вместе, веселее будет…
Некоторое время два старика шли бок о бок молча, Митрофаныч — несмотря на возраст, любитель быстрой ходьбы — шел осторожно, приноравливаясь к шагу отставного каплея. Назарову даже в таком темпе идти было тяжеловато, но тот, кто видел его три месяца назад, знал, что прежде пешеходная прогулка для старика Назарова была невыносимым испытанием. За прошедшее время каплей похудел, выпрямился. Цвет его морщинистого лица из желтого превратился в розовый, одутловатость исчезла, а в глазах появился задорный блеск и желание жить.
— Ну, орел! — поощрительно проговорил Митрофаныч, оглядываясь на шествующего рядом с ним каплея. — Прямо со мной в скорости ходьбы сравнялся! Не устал?
— Ничего, все нормально, — посапывая носом, ответил Назаров.
— А Наташку-то твою предупредил? — вдруг спохватился Митрофаныч. — А то уйдет ее Полундра в плавание, а она и не проводит его.
— Она уж там, с ним, — отозвался отставной моряк. — Звонила мне — сказала, чтобы я приходил обязательно. А я и приду! Как можно? Такое событие: гидрографическое судно, которое все считали уж чуть ли не потопленным, теперь снова отправляется в плавание. Обязательно надо пойти, проводить их.