Полуночные признания
Шрифт:
– Я хотел бы задать вам несколько вопросов.
Женщина поколебалась, но никто в городе – мужчина или женщина, с белой, черной или кофейной кожей – не посмел бы сказать «нет» человеку в синей форме. Пожав плечами, она сделала шаг назад и пошире открыла дверь.
– У меня много дел. Вы говорите, а я буду работать.
Роуз провела майора по проходу во внутренний двор, заполненный горшками с лавром и апельсинами. Под жаровней тлел древесный уголь, над огнем в медном котелке варился суп, расточая аромат в горячем воздухе.
– Не знаю, о чем вы хотите спросить меня, –
– Но вы знаете мадам де Бове. – Зак заметил под переплетенными кронами ивы и жасмина серую, изъеденную непогодой скамью и направился к ней, вспугнув пересмешника. Перелетев на галерею второго этажа, он недовольно чирикнул оттуда.
– Она родилась не здесь, не так ли?
Роуз бросила пристальный взгляд, ее глаза подозрительно сузились. Но, по-видимому, она решила, что ответ не принесет никакого вреда, и поэтому мрачно выдохнула:
– Ее мама и папа приехали сюда из Франции пятнадцать лет назад.
В 1848 году, высчитал Зак, произведя в голове несложный подсчет. По всей Европе тогда прокатились революции. Вряд ли было простым совпадением то, что семья Маре покинула страну именно в этот год. Но вслух Зак произнес:
– Сколько времени вы с ней?
– Я была первой рабыней, которую они купили. Мне было шестнадцать, столько же, сколько мисс Эммануэль. – Роуз очистила трехзубчатую лопатку о край медного горшка. – И с тех пор я с ней постоянно.
Зак почувствовал, что в нем растет раздражение. Вряд ли он сможет узнать здесь что-либо полезное. Трудно понять эту преданность, даже любовь, которую многие рабы чувствуют к своим хозяевам. Заку было неприятно думать, что женщина, к которой он чувствует симпатию, имела в собственности человека, словно какую-то вещь.
– Это ее отец, доктор Маре, подарил вас Эммануэль? – сухо спросил он.
Лопатка с грохотом упала на камни. Уперев руки в бока, Роуз резко повернулась к нему.
– Вы думаете, я рабыня? Ну, тогда я скажу вам, что так же свободна, как и вы. О, одно время я принадлежала цветному господину. Иногда он избивал меня до полусмерти только для того, чтобы показать, что он выше меня по положению. Он решил продать меня на пристани в тот день, когда семья Маре приехала из Франции. Они купили меня прямо там, на берегу, но быстро освободили. И я отработала до цента все, что они заплатили.
Изящным движением она подхватила лопатку и стала вновь помешивать содержимое котелка.
– Вы не знаете мисс Эммануэль, – произнесла Роуз, не глядя на него, – если думаете, что она когда-либо имела рабов. Она и Филипп были единодушны в том, что рабство – это зло.
– Из ваших слов я делаю вывод, что в других вопросах их мнения расходились.
Мулатка бросила на него быстрый взгляд и отвернулась.
– Я не говорила этого. – Она плотно сжала губы.
Зак понял, что вряд ли узнает что-то еще на этот счет. Вздохнув, он закинул ногу на ногу и произнес:
– Расскажите мне о Жаке Маре и его жене.
– Я хочу, чтобы ты поговорил со всеми, кто связан с больницей Сантера, – сказал Зак Хэмишу, когда
Хэмиш поднял лицо от тарелки со спагетти, его глаза стали круглыми, как у совы.
– С каждым?
– Да. Пару человек отправь просмотреть папки на всех пациентов, которые за прошедший год скончались или подверглись ампутации.
– Ты думаешь, что искать надо там? – спросил Хэмиш, доставая из кармана записную' книжку. – Больных, которые могли быть чем-нибудь недовольны?
– Нет, но я хочу, чтобы вы сконцентрировались на людях, с которыми работал Сантер. На таких, как этот англичанин Ярдли. Посмотрите, что можно раскопать насчет него. Он утверждает, что прошлой ночью был с другом. Узнайте, кто этот человек, и постарайтесь найти кого-нибудь, кто мог бы подтвердить, что они были вместе. Англичанин говорит, что он не спорил с Сантером, но у меня есть ощущение, что здесь что-то скрывается.
Кивнув, Хэмиш открыл записную книжку с полотняным переплетом и начал составлять список, царапая бумагу тупым коротким карандашом.
– Затем надо проверить эту молодую женщину, Клер Ла Туш, – продолжил Зак. – Она – добровольный помощник, но, похоже, не очень ладила с Сантером. Может, ты сможешь разузнать, по какой причине.
Хэмиш перестал делать пометки в блокноте.
– А мадам де Бове?
– Я о ней позабочусь.
Хэмиш зашевелил усами и закусил губу.
– Ты не можешь ее подозревать.
Зак протянул руку, чтобы отломить кусок итальянского хлеба, который пекли в этом кафе.
– Почему бы и нет?
– Ну, прежде всего она женщина…
– Ха! Хочешь сказать, что убийства совершают только мужчины?
Хэмиш отрицательно покачал головой:
– Но не такие.
– А какие? Не думаю, что мы знаем мадам де Бове достаточно хорошо. – Зак встал. – Мне нужен список всех, кто приходил на кладбище, и тех, кто не появился там, хотя и должен был бы это сделать. – Этим вечером Заку надо было отправляться к Батлеру, и встреча могла затянуться, поскольку у генерала были далеко идущие планы по передаче конфискованных сахарных плантаций вместе с их чернокожими работниками перекупщикам с Севера.
Хэмиш кивнул и похлопал по записной книжке:
– Я все запишу, не волнуйся. – Зак улыбнулся, и Хэмиш недоуменно насупил брови: – Что в этом смешного?
Но Зак только усмехнулся и направился прочь.
– Возможно, теперь ты будешь разумнее, – произнесла Мари-Тереза де Бове, сидя в кресле и вяло обмахиваясь пальмовым веером в затхлом жарком полуденном воздухе. – Доминик должен уехать с нами в Бо-Ла. По крайней мере, на несколько месяцев.
Эммануэль и мать ее погибшего мужа сидели в задней галерее дома, выстроенного в стиле Ренессанса, но с греческими мотивами. С галереи было хорошо видно, как Доминик и его дед Жан-Ламбер играют с лошадиными подковами на маленькой лужайке. Жан-Ламберу было семьдесят шесть, но, несмотря на возраст, этот худой седовласый человек, приволакивающий ногу после случившегося прошлым маем сердечного приступа, все еще увлекался детской игрой в метание подков.