Полуночные признания

Проктор Кэндис

– Разве Генри Сантер был единственным доктором в больнице?

– Нет. Но доктор Ярдли любит утром поспать.

– Ярдли?

– Чарлз Ярдли.

Они спустились по лестнице, и Эммануэль повернулась к майору.

– У вас есть какая-то книжка, где вы все это можете записать? – поинтересовалась она.

Сжав зубы, майор кинул на нее злой взгляд.

– Это я поручаю капитану Флетчеру.

Повернувшись, Эммануэль быстро пошла к заднему выходу.

– Элис Сантер сказала мне, что ваш отец был доктором. – Несмотря на хромоту, майор

старался не отставать от нее.

– Это так. – Эммануэль смутилась от мысли, что майор обсуждал ее с Элис Сантер. Значит, он расспрашивал про нее, разузнавал о ней подробности. Но что его интересовало? Эммануэль начала с шумом переставлять то, что было на подносе, на одну из длинных деревянных полок, которые тянулись от кабинета к двери во двор.

– Элис сказала, что ваш муж тоже был врачом. Эммануэль повернулась, чтобы посмотреть майору в глаза.

– Она упомянула, как он умер?

– Да. – Зак подошел вплотную; теперь он казался таким большим, что нависал над ней. Ей стало неловко от его близости, у нее даже замерло дыхание. – Расскажите мне о докторе Сантере, – произнес он.

Эммануэль поспешно взялась за медную ручку и распахнула дверь.

– Здесь был его кабинет. Не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома.

Майор не пошевельнулся, даже не повернул головы – только продолжал смотреть ей в лицо.

– Когда я спросил Элис Сантер, может ли она назвать человека, который желал бы смерти ее брата, она посоветовала обратиться к вам. Почему? У него были враги?

«У него? – подумала она. – Скорее у нее».

– Они есть у каждого из нас, месье, – ответила Эммануэль, но ее голос предательски дрогнул.

– Но не всех убивают.

Эммануэль поспешила мимо него в кабинет. Это была маленькая комнатка, по стенам которой тянулись полки, уставленные старыми книгами в кожаных переплетах. У выходившего на задний двор окна располагался стол красного дерева, старый и в царапинах; стоящие рядом раздвижные стулья были обиты разорванной в нескольких местах кожей. По сравнению с образцовым порядком, что царил в больничных покоях, здесь было пыльно и пахло сыростью. Похоже, что большую часть своей энергии и денег старик тратил на саму больницу.

Подойдя к окну, Эммануэль выглянула в зеленый сад с вымощенными кирпичом дорожками. Сейчас здесь находился только высокий светловолосый мальчик, который со смехом наблюдал за проделками маленького серого котенка. Эммануэль с сожалением подумала о том, что она слишком мало внимания уделяет своему сыну.

– Мадам? – произнес майор. Эммануэль повернулась.

– Генри очень любил свою работу, – сказала она, тщательно подбирая слова, – и всецело отдавался ей. Иногда он бывал грубым, но только некоторые были этим недовольны.

– Это касалось больницы?

– В нашем городе есть два медицинских училища и медицинских общества: французское и американское. Иногда они довольно активно враждуют.

Майор сделал несколько шагов, изучая корешки книг на полках.

– Я

полагал, что здесь все американцы уже на протяжении более чем пятидесяти лет.

– Формально – да. Но различия остаются. Французские и испанские доктора считают, что надо помогать природе, а не бороться с ней. Но американцы практикуют то, что они называют героической медициной. Они отравляют тело большими дозами каломели и хинина, прописывают слабительное, прогревания, ставят банки и делают кровопускание – до тех пор, пока их пациенты не теряют сознание. Доктор Сантер всегда говорил, что такие больные выздоравливают вопреки лечению, а не благодаря ему. И он часто называл подобных докторов полными идиотами.

Медленно повернувшись, майор оперся на полку, небрежно засунув большой палец за ремень.

– А что думали пациенты Сантера? Были такие, кто угрожал доктору? К примеру, солдаты? Кто-нибудь, кто мог потерять руку или ногу на операционном столе Сантера и быть против этого?

Эммануэль и сама думала о подобной возможности, но теперь, когда это было произнесено майором, да еще с пренебрежением в голосе, ей в голову ударила кровь.

– Генри Сантер был прекрасным хирургом.

– Возможно. Но большинство докторов предпочитают пилу, а не длительное лечение.

Подобное несправедливое обвинение она слышала часто. Многие люди просто не понимают, как трудно лечить заражение крови при серьезных ранах.

– Если ампутацию не провести в течение двадцати четырех часов, то смерть почти неминуема, – возразила Эммануэль, стараясь, чтобы ее слова прозвучали веско, как мнение профессионала.

– Но я все еще жив.

– Вы на редкость удачливы, майор. На кладбище полно людей, которые угрожали застрелить или кастрировать хирурга, если он к ним подойдет.

Зак рассмеялся:

– Как вы узнали?

– Иначе бы вы не сохранили свою ногу. – Она почти – почти – почувствовала к нему теплоту, но нашла в себе силы строго произнести: – Но вы правы. Люди, которым спасли жизнь ампутацией, часто этим недовольны. Как и семьи пациентов. Мужчины… женщины… дети – все умирают, и те, кто их любил, нередко винят в этом врачей. Возможно, вас интересуют имена пациентов доктора Сантера за последние несколько дней?

Это был длинный список – его изучение займет у майора много времени, а потом, может, все изменится, когда в город вернутся конфедераты.

– Я поручу это кому-нибудь из моих людей, – с легкой улыбкой произнес майор, словно прочитав ее мысли. – А теперь скажите, кого вы подозреваете больше всего?

Он был очень умен. Ей не следовало его недооценивать. Нужно держать с ним ухо востро. Майор элегантно оттолкнулся плечом от полки.

– К примеру, кто знал, что вы собирались прошлым вечером на кладбище?

Эммануэль покачала головой:

– Если вы, таким образом, хотите сузить круг поиска, месье, то с сожалением должна сказать, что мы ходим на кладбище каждый год, и очень многие знают об этом.