Полуночный ковбой (сборник)
Шрифт:
— А как же закон? — спросил Золтин. — Разве по закону я не обязан зарегистрироваться у здешних властей?
Леверидж прокашлялся.
— Закон-то такой есть. Но беда в том, что мы не знаем, как и где именно тебе регистрироваться.
— Тогда я пойду в полицию, — решил Золтин, — там наверняка знают, что делать.
— Думаю, лучше всего обратиться не к нашим, а в полицию штата [16] . Я провожу его в участок, — предложил Леверидж. — Там есть один симпатичный полицейский, и, если мы его найдем, все будет в порядке.
16
Полиция
— А если нет? — спросила Эмили. — Вдруг вы наткнетесь на какого-нибудь подонка?
— Если так, то мы подождем, пока объявится тот самый. Спешки особой нет, да мы и не обязаны иметь дело с кем попало.
— Не знаю, — заметила Эмили, — по-моему, так рисковать не стоит. — Бросив взгляд на Золтина, который стоял в одних вылинявших трусах, она добавила: — Во всяком случае, вам надо одеться.
Тот покраснел.
— Извините. Я совсем забыл.
Пока Золтин одевался, Эмили и Леверидж спустились в гостиную.
— Ему придется купить одежду, — сказала Эмили. — Ты сходил бы с ним и проследил, чтобы он выбрал все по размеру.
— Ладно, схожу.
— Когда будешь в магазине, подбери себе тоже рубашку и брюки.
Леверидж оглядел свою рваную и грязную одежду.
— Прости, что я так выгляжу. На болотах пришлось несладко не только мне, но и моему костюму. Но мне не нужен новый, спасибо, Эмили. У меня есть что носить.
— А если я хочу сделать тебе подарок?
— Не стоит, спасибо.
— Еще как стоит. Я хочу отблагодарить тебя.
— Отблагодарить? За что?
— Какая тебе разница? Принимай подарок, когда его предлагают, а за что — дело десятое.
— Ну хорошо, хорошо, как скажешь. Сейчас парень оденется, и мы пойдем.
— Куда же вы пойдете? Сегодня воскресенье, никто не работает.
Сначала Эмили показалось, что Леверидж не расслышал, потому что он безмолвно замер на месте, уставясь в окно. Потом медленно опустился на стул и, запрокинув голову, закатил глаза.
— В чем дело? — забеспокоилась Эмили. — Тебе плохо?
Несколько секунд Леверидж молчал. Потом тихо сказал:
— Повтори.
— Я сказала: тебе плохо? — Эмили присела рядом с художником и взяла его за руку. — Олин, ты меня слышишь? Отвечай!
— Повтори насчет воскресенья.
— Сегодня воскресенье, но что же тут такого? Почему это тебя так удивляет?
— Я мог бы не выходить сегодня из дома.
— Что это значит?
— Я мог валяться целый день в постели, и тогда ничего бы со мной не случилось. Знай я, какой сегодня день, я бы дрых до сих пор.
— Действительно!
И тут Леверидж расхохотался. Он смеялся с трудом, потому что с лица еще не сошла опухоль, а в ребрах кололо, как ножом, но судороги от смеха сотрясали тело, заставляя его корчиться на стуле. Эмили крепко сжимала его руку и молчала. Отсмеявшись, Леверидж прикрыл глаза и откинулся на спинку стула.
Золтин сбежал вниз по лестнице.
— Прошу прощения, — сказал он, увидев Эмили и художника рядом. — Я помешал?
— Конечно, нет. — Она поднялась на ноги. — Присаживайтесь. Мы тут обсуждаем, что нужно купить для вас.
— Извините, — перебил ее Золтин. — Я хочу сказать вам… Я очень счастлив и благодарен вам, но мне надо явиться в полицию. В моей стране…
— Вы не в своей стране, — быстро сказала Эмили. — У нас многое совершенно по-другому.
— Полиция в любой стране одинакова. Я хочу поступить по закону, чтобы все убедились в искренности моих намерений.
Леверидж встал со стула.
— Парень прав. Я отведу его в полицию прямо сейчас — кто-то там должен быть. Если дежурит симпатяга, волноваться не о чем, а если другой, то пройдем мимо, а после обеда снова попытаемся. Но, так или иначе, идти надо.
Эмили молча размышляла.
— Ладно, — сказала она в конце концов. — Иди с ним. Но ради Бога, не оставляй его одного.
— Не волнуйся, не оставлю. Пошли, герой.
ГЛАВА 13
Ближе к рассвету капитан совсем впал в отчаяние. Заботясь о вахтенных, он сменял их каждые полчаса, а сам оставался на мостике и не отрывался от бинокля, пока глаза не начинали слезиться. Луна зашла, и целых два часа царила полная тьма, пока не забрезжил серый, а потом и розовый свет, в голубом небе растаяли звезды. Яркий день засиял гораздо раньше, чем солнце выплыло над горизонтом. Корпус подлодки ослепительно засверкал в его сияющих лучах.
Прилив ожидался через полчаса. Капитан знал, что это его последний шанс. Невероятно, как их до сих пор еще не обнаружили. Капитан догадывался, что это случилось потому, что подлодка села на мель в отдаленной и необитаемой части острова. Но сейчас, при ярком свете дня, на берегу наверняка поднимут тревогу и нет надежды на то, что они сумеют уйти за то немногое время, что им отпущено. Он мысленно подсчитывал, насколько уменьшился вес лодки со времени последнего прилива: ушел отряд Розанова из девяти человек, каждый весит примерно килограммов по восемьдесят, итого семьсот двадцать, да оружие и боезапас отряда — килограммов десять, да надувная лодка — тридцать пять, следовательно, всего около восьмисот килограммов. Немного, если учесть, что водоизмещение подлодки — тысяча четыреста тонн. Но если выкачать запас пресной воды и выбросить за борт снаряды, оставив лишь несколько, тогда можно рискнуть. Мысль о потере воды была неприятна, но это был изрядный вес. Капитан наклонился и нажал кнопку внутренней связи.
— Лейтенанту Польскому — на мостик, — приказал он.
Через несколько секунд по трапу простучали шаги — лейтенант поднимался наверх. Сначала из люка появилась рука, потом туловище.
На людей, видевших его впервые, Польский производил жуткое впечатление. У него отсутствовала не только шея, но, казалось, и голова. Черты лица словно вырастали из небольшой выпуклости посередине плеч. Он редко носил фуражку — козырек чуть ли не утыкался в грудь, закрывая лицо, так что, когда требовалось быть одетым по полной форме, у лейтенанта Польского кружилась голова от недостатка свежего воздуха. Он не отличался особым умом, но и глупым его назвать было нельзя. Вся поступающая информация проходила у него через некий фильтр, расположенный в центре восприятия где-то в верхней части груди, откуда спустя некоторое время выходили ответы. Он был превосходный инженер и самый усердный работник на подлодке.