Полуночный маскарад
Шрифт:
— А зачем?
Мелисса вздохнула и отвела взгляд:
— Мистер Слэйд приезжает сегодня утром.
— Что?! — в один голос произнесли Захарий и Этьен.
Француз первым пришел в себя. Он тихо спросил:
— В чем дело?
Мелисса, не глядя ему в глаза, ответила:
— Я собираюсь продать Фолли. Если мистер Слэйд даст хорошую цену.
Наступило гробовое молчание. Девушка взглянула на двух самых дорогих для нее мужчин. Ее сердце оборвалось — на лице Захария пылал гнев, а Этьен смотрел на нее так, будто она сошла с ума.
Первым опомнился Захарий.
— А ты не подумала, что нам следовало
Стараясь не выдать своего собственного состояния, Мелисса вздернула подбородок и отчеканила:
— Теперь меня это не беспокоит. Мы свели всех кобыл с Фолли, и с деньгами, которые я намерена заработать на его потомстве, мы все сделаем. — Помолчав, девушка резко добавила:
— А разве не ты, Захарий, говорил, что без денег не имеет значения то, каким жеребцом мы владеем? Что в имение, находящееся в таком состоянии, не приедут коневоды и покупатели? Захарий проворчал:
— Это говорил не я, а мистер Слэйд.
— Ну вот, ты же ему веришь, — сказала Мелисса с искусственной веселостью. Но несчастное выражение на лице Захария болью отозвалось в ее сердце, и она попыталась успокоить его:
— Когда-нибудь мы выкупим Фолли обратно… Со временем, может быть, все уладится…
Захарий скептически смотрел на сестру.
— Продажа Фолли выручит нас сейчас, — продолжала Мелисса. — Конечно, я не хочу делать этого, но у нас нет выбора.
— Странно, ты никогда не говорила об этом, — грустно сказал Захарий. — Я думал, что дела идут неплохо, а теперь мы должны продать нашу единственную реальную ценность, Фолли, который помог бы нам осуществить наши планы и мечты. Лошадь с такими достоинствами попадается раз в жизни. Упустить его из рук! Продать! — Захарий в волнении гордо сжал губы, боясь в раздражении обидеть сестру. Отвернувшись от Мелиссы, он с горечью сказал:
— Я пошел к Фолли. Похоже, я не стою даже того, чтобы со мной советовались; так, просто мальчик на побегушках…
Боль исказила лицо Мелиссы, когда она смотрела вслед уходящему брату; ее нежная рука протянулась к нему в попытке удержать, но потом бессильно упала. Иначе поступить она не могла. Распрямившись, Мелисса посмотрела на Этьена и срывающимся голосом спросила:
— Ты на его стороне?
Этьен покачал головой. Его черные глаза по-доброму смотрели на нее:
— Нет, малышка. Я не стану добавлять тебе горя. Я знаю, ты все продумала. Конечно, Фолли великолепное животное, и если ты его продашь, нет гарантии, что, даже достигнув благополучия и добившись замечательных успехов, вы сможете выкупить его обратно.
В ответе девушки прозвучали тоска и боль:
— Неужели ты думаешь, что я этого не понимаю и что, будь у меня иной выход, я бы им не воспользовалась?
Нахмурившись, Этьен приблизился к Мелиссе:
— Лисса, в чем дело? Я чувствую, что ты о чем-то умалчиваешь.
— Я не хочу об этом говорить, — отрезала девушка; не могла же она рассказать Этьену, что продажа Фолли связана с Латимером…
Француз что-то говорил ей, но, видя отсутствующее выражение на лице Мелиссы, пожал плечами и ушел в том же направлении, что и Захарий. Глядя влажными глазами ему вслед, девушка так хотела позвать его обратно, обо всем рассказать, но она взяла себя в руки.
Войдя в сарай. Мелисса почувствовала, как ее сердце свинцовым комком застыло в груди. Она ступила в загон, куда Захарий поместил Фолли, и с гордостью и отчаянием в последний раз смотрела на жеребца, радостно приветствовавшего хозяйку веселым ржанием. Подойдя поближе, Мелисса, борясь с рыданиями, обвила руками шею животного и уткнулась лицом в его шелковистую черную гриву. С Фолли было связано слишком много надежд. Он должен был стать производителем большой конюшни, которую они с Захарием мечтали завести. Он должен был привести им процветание, а его потомство — прославить конный завод Уиллоуглена. А теперь им приходилось расстаться с ним. Губы девушки задрожали: стоит ли ради этого блюсти свою честь?
Вспомнив о Латимере и о его гнусном предположении, Мелисса еще крепче сцепила пальцы на гриве Фолли и с ненавистью произнесла:
— Черт бы его побрал! Пусть сгорит в аду!
— Я очень надеюсь, что это не обо мне, — тихо проговорил Доминик за ее спиной.
Испуганная Мелисса быстро повернулась, и глаза ее расширились, когда она увидела Слэйда. Пытаясь взять себя в руки, она нервно оправила черную юбку и вымученно улыбнулась ему.
Доминик был одет, как всегда, со вкусом. Сюртук из отличной темно-серой ткани сидел на плечах, как влитой, стройные ноги были обтянуты бежевыми бриджами. Над аккуратно завязанным белым галстуком — смуглое лицо, непокорные черные локоны спустились на лоб, а насмешливая улыбка изогнула губы. Мелисса думала, что умело скрывает свое подавленное состояние, но Доминик заметил блестки слез в глазах мисс Сеймур, ее дрожащие губы, и у него пропало всякое желание произносить заготовленное саркастическое заключение, предназначенное вместо приветствия. Слэйду непреодолимо захотелось успокоить девушку, и он тихо сказал:
— Судя по сцене, которую я только что видел, и по тому, что говорил Ройс, Фолли действительно для вас значит очень многое. Обещаю, что если я его куплю, то буду о нем хорошо заботиться.
Искра надежды зажглась в груди Мелиссы, и, забыв предупреждения дядюшки Джоша о коварстве Доминика, она спросила его, затаив дыхание:
— Вы хотите сказать, что готовы дать мне за него ту сумму, которую я прошу?
— Сомневаюсь. Но надеюсь, что, по крайней мере, я смогу посмотреть, чего он стоит?
На лице Мелиссы вновь появилось выражение глубокого отчаяния, и Доминик был готов забрать свои слова обратно, сказать, что подумает о цене. Злясь на себя за слабость и дивясь собственным чувствам, он напомнил себе со злостью, что незачем платить эту безумную сумму, что он приехал сюда не для утешения Мелиссы, а чтобы с иронией дать понять хозяйке Фолли, что на свете нет лошади, стоящей таких денег. Доминик бесстрастно рассматривал Мелиссу и вновь задавал себе вопрос: что именно в ней так влечет его? Бог знает, ведь она никакая не красавица, с удивлением подумал он, оглядывая фигуру девушки, ее прическу, очки старой девы. Но его глаза против воли задерживались на рисунке ее рта, на нежном овале подбородка, и Слэйду безумно захотелось сорвать с нее очки и распустить волосы, чтобы посмотреть, как она может выглядеть без этих уродующих деталей облика.