Полуночный Прилив
Шрифт:
— Не понимаю. Ты сказала, Куральд Эмурланн…
— Да. Но он потерял свою чистоту. Не знаю почему, и как, но он изменился. Он у всех Эдур изменился.
— Что же делать?
Она вздохнула: — Сейчас — вернуться. Сдаться ее настоянию. Поблагодарить за вмешательство, за исцеление порванной плоти. Но мы скажем немного в ответ на все ее вопросы. Все смешалось. Битва с неведомым демоном. Хаос. Ничего не рассказывай об этом разговоре, Удинаас. Понимаешь?
— Понимаю.
Она
Мать отступила. Ее сердито наморщенный лоб начинал разглаживаться.
— Они возвращаются.
Тралл уставился на лежащих рабов. Удинаас из его дома. Другая — одна из служанок Майен, прозванная Пернатой Ведьмой за дар предсказания. Кровь все еще окаймляла дыры в их одеждах, но сами раны закрылись. По груди Удинааса был разбрызган и другой вид крови, золотистой и все еще мерцающей.
— Нужно запретить эти гадания, — пробормотал Ханнан Мосаг. — Летерийская магия в сердцевине нашей страны — опасное попустительство.
— Но в этом есть ценность, Верховный Король, — возразила Уруфь. Тралл видел, что она все еще обеспокоена.
— И какая же, жена Томада?
— Сигнальная труба, Верховный Король, к которой нам следует прислушаться.
Ханнан Мосаг скривил губы: — На груди этого мужчины кровь вайвела. Он заразился?
— Возможно, — согласилась Уруфь. — Многое из происходящего в душах летерийцев сокрыто от моего искусства, Верховный Король.
— Слабость, пятнающая нас всех, Уруфь, — сказал король, оказав ей великую честь упоминанием истинного имени. — Этого следует держать под присмотром, — продолжал он, глядя на Удинааса. — Если в нем кровь вайвела, истина вскоре выяснится. Чей он?
Томад Сенгар прокашлялся: — Мой, Король — Ведун.
Ханнан Мосаг нахмурился. Тралл понял, что он думает о своем сне и о решении вплести в эту историю нить Сенгаров. В мире мало случайных совпадений. Король — Ведун заговорил суровым голосом: — А Пернатая Ведьма принадлежит Майен? Скажи мне, Уруфь, во время исцеления ты ощутила ее силу?
Мать Тралла покачала головой: — Не впечатляет. Или…
— Или что?
Уруфь пожала плечами: — Или она успешно ее скрыла. Но если это так, то она сильнее меня.
«Невозможно. Она летерийка, рабыня, да вдобавок еще девственница».
Ухмылка Ханнана Мосага разоблачила похожие мысли. — На нее напал вайвел, существо явно превосходящее ее способности к сопротивлению. Нет, дитя просто оцепенело. Она плохо обучена, невежественна, не понимает того, с чем имеет дело. Гляди, она едва приходит в себя.
Глаза Пернатой Ведьмы открылись, явив не разум, а одержимость животным ужасом.
Ханнан Мосаг вздохнул: — Пока что от нее не будет толку. Оставим ее на попечение Уруфи и прочих жен. — Он повернулся к Томаду Сенгару. — Когда вернется Бинадас…
Томад кивнул.
Тралл оглянулся на Фира. За ним стояли на коленях рабы, склонив головы в ожидании приказа. Они не поднимали голов с момента прихода Уруфи. Казалось, строгий взор Фира сосредоточен на ком-то, кого больше никто не видит.
«Когда вернется Бинадас… сыновья Томада отправятся в путь. В ледяные пустоши».
Удинаас жалко застонал.
Король — Ведун не обернулся. Он уже выходил из сарая, к'риснан ы по бокам, дух — хранитель на шаг позади. На пороге жуткий призрак помедлил и оглянулся — хотя никто не мог бы сказать, на кого упал взгляд его невидимых глаз.
Удинаас снова застонал. Тралл увидел, что он весь трясется.
Призрак исчез с порога.
Глава 2
Любовница на тропе
И Любящий вслед за нею
Идет по своим следам
Тропа их странствия вечно
Вьется нас посреди.
Сладостный вкус потери
Кормит горный поток
И плавится лед, устремляясь
К теплым как кровь морям
Стали тонкими сны.
Куда он ее ведет
Пропали и сами кости
Тропа, по которой шагают
Лишенная жизни плоть
Моря ничего не помнят.
Песнь о Древних Оплотах,
Взгляд назад. В тумане далеко внизу мерцал ближний затон уходящего далеко на запад Залива Косы. Бледное отражение неба маскировало черноту его бездонных глубин. Со всех остальных сторон возвышались рваные горы, покрытые снегом пики покрылись позолотой солнечного света. Хотя самого солнца Серен Педак не могла видеть — она стояла в нижней части котловины.
Свистевший вокруг нее ветер пахнул льдом, дыханием задержавшейся зимы, холодным увяданием. Поплотнее подоткнув полы шубы, Серен обернулась, оценивая продвижение поезда по нижней дороге.
Три скрипучих фургона на сплошных колесах. Вокруг копошатся полуголые люди из племени нерек, окружившие каждый фургон — одни тянут веревки, другие переставляют тормозные колодки, не давая неуклюжим фурам покатиться назад.
В каждом фургоне, помимо прочего товара, лежали тридцать железных слитков. Не знаменитая летерийская сталь, конечно же, ведь ее продажа за границу запрещена; но материал почти того же класса, отпущенный в угле и почти лишенный примесей. Каждый слиток длиной в руку Серен и вдвое толще.