Полуночный Прилив
Шрифт:
— Что же это за твари?
Удинаас покачал головой: — Город был разрушен льдом и вырван из мира. Ясно, что лед таил свои, старинные секреты.
— Зачем ты принес нас сюда?
Он с трудом удержался от проявления гнева. Испустил вымученный вздох. — Пернатая Ведьма, что ты держала в руке?
— Одну из Точек Опоры. Огонь. — Она запнулась. — Когда я видела тебя в первый раз… я солгала, что ничего больше не видела.
— Ты видела ее? Так?
— Сестру Зари… в пламени…
— И что она сотворила со мной.
— Да. —
Удинаас отвернулся. — Тогда все это не воображение, — буркнул он. — Не плоды…безумия.
— Это нечестно. Ты… ты ничто. Должник. Раб. Вайвел был нужен мне. Мне, Удинаас!
Он покраснел от силы ее гнева. И все понял. Смех был горьким: — Ты призвала его. Вайвела. Ты хотела его крови, чтобы он заразил тебя. Но он не стал. Вместо тебя он избрал меня. Пернатая Ведьма, я рад бы передать его дар тебе. С радостью… нет, не так. Нечему тут радоваться. Благодари, что его кровь не бежит в твоих венах. Это действительно проклятие, как ты тогда и сказала.
— Лучше проклятие, чем… — Она отвернулась.
Он смотрел на бледное лицо в обрамлении спутавшихся светлых волос, дрожавших под касаниями слабого, какого-то безжизненного ветра. — Чем что, Пернатая? Рабыня, рожденная среди рабов. Обреченная на вечные грезы о свободе — но этого слова ты не понимаешь и, наверное, никогда не поймешь. Плитки были твоим путем вовне? Они служили не твоим друзьям летерийцам. Служили тебе самой. Там, глубоко в плитках, ты ловила шепот свободы? Или того, что ты мнишь свободой? Но знай, Пернатая Ведьма, что проклятие не дает освобождения. Любая тропа — капкан, ловушка, загоняющая тебя в игры сил, которых тебе не понять. Возможно, эти силы предпочитают рабов в качестве смертных орудий — ведь рабы в точности понимают суть предлагаемой связи.
Девушка взирала на него. — Тогда почему ты?
— А не ты? — Он отвернулся. — Потому что я не грезил о свободе. Может быть. Прежде чем стать рабом, я был Должником. Ты же сама напоминаешь об этом при каждой возможности. Долги создали собственную систему рабства, и она должна удерживать тебя внутри с того момента, как ты впервые коснешься ее цепей.
Она подняла руки и уставилась на них. — Мы на самом деле здесь? Все так реально…
— Сомневаюсь, — ответил Удинаас.
— Мы сможем остаться…
— В мире Плиток? Это ты должна сказать, Пернатая Ведьма.
— Это не мир ТВОИХ снов, не так ли?
Он мрачно усмехнулся, различив в ее вопросе плохо скрытый подтекст. — Нет. Я предупреждал.
— Я ожидала этих слов. Но не такого печального тона.
— Скорее гневного? — Она кивнула.
— Я гневался, — признался Удинаас, — но все уже ушло.
— Как? Как тебе удается прогнать гнев?
Он посмотрел ей в глаза — и просто покачал головой. И снова отвернулся к руинам. — Такое разрушение, такое смертоубийство. Страшно свершить подобное.
— Может, они заслужили. Может, они сделали…
— Пернатая Ведьма, вопрос о том, кто что заслужил, следует задавать
— Ты живешь тихо в очень суровом мире.
— Я же говорил, что не избавлен от гнева.
— Но ты умеешь удалять его из крови прежде, чем причинишь вред другим. Как?
— Я привычен к кровопусканиям, не так ли?
— Боюсь, что так.
Он вздохнул: — Давай пойдем обратно.
Рука об руку они шли к дикарям, ожидавшим их в каменном селении.
— Хорошо бы нам понимать их язык, — сказала Пернатая Ведьма.
— Их шаман умер.
— Проклятие, Удинаас!
В долине кое-что изменилось. Прибыли четыре женщины, с ними молодой паренек. Человек.
Говоривший с рабами воин теперь обратился к мальчишке, и он отвечал ему на том же языке. Потом оглянулся на Удинааса и Пернатую, ткнул в них пальцем и хмуро произнес: — Летерийцы.
— Ты меня понимаешь? — спросил Удинаас.
— Вроде.
— Ты мекрос?
— Вроде. Летерийцы — Должники. Должники. И мать и отец. Бежали жить к мекросам. Жить свободно, на воле. Свобода.
Удинаас показал на мертвый город: — Твой дом.
— Вроде. — Он взял за руку одну из женщин. — Здесь.
— Как тебя звать?
— Рад Элалле.
Удинаас глянул на Пернатую. «Рад» на торговом наречии мекросов означало «найденыш». Но ведь она этого не знает, тут же подумал он. — Найденыш Элалле, — сказал он на языке мекросов, — так ты понимаешь лучше?
Лицо мальчика просияло. — Да! Отлично! Ты моряк, как мой отец. Да.
— Эти люди спасли тебя из города?
— Да. Они зовутся Бентракт. Или звались, что бы это не значило. А ты знаешь?
Удинаас покачал головой. — Найденыш, где другие уцелевшие?
— Нет. Все умерли. Некоторые не сразу, но умерли.
— А ты как выжил?
— Я играл. Услышал ужасные шумы и вопли, улица поднялась да упала, и моего дома нет. Я покатился к большой трещине, в которой было много ледяных зубьев. Я почти что умер. Как и все. Но ударился о ноги. Стояла, она стояла, словно улица была ровной.
— Она?
— Это язык торговцев, да? — спросила Пернатая Ведьма. — Я начинаю понимать. На таком вы говорите с Халедом.
— Она была белый огонь, — продолжал мальчик. — Высокая, очень высокая, она склонилась и схватила меня. — Он изобразил, как его хватают за воротник куртки. — И она говорит «о нет, этот не должен». И мы пошли. По воздуху. Плыли надо всем, пока не пришли сюда. И она ругалась. Всю дорогу.
— Она сказала что-то кроме ругательств?
— Сказала, что потрудилась над этим зачатием и проклятый безногий ублюдок не сорвет ее планы. Никаких шансов, о нет, никаких шансов, и он еще поплатится. А что такое «зачатие»?