Полунощная Чудь
Шрифт:
Он не сомневался, что магия, которую Манихей обещал ему, упала на него как манна небесная: Испытание Огнем, контакт с посохом собирателя пиявок. Теперь пришло время для другого изменения, для исцеления. Но и еще кое-что изменилось — внутри него. Спасибо оживляющей силе Талассы: она заставила его жить по-настоящему, так, как он не жил никогда раньше. Он боролся со своим чувством к ней, отгораживался от него, делал все, чтобы не поддаться ему. Теперь он знал, что все напрасно. Это все равно, что спорить с какой-нибудь силой природы, вроде ветра: ты не можешь приказать ему дуть с этой стороны, а не с той, или сильнее, чем он дует; так и его сердце. Всю свою
Тут он осознал, что стоит, не двигаясь, уже несколько минут. Вода пела, падая в глубокий бассейн под водопадом. Не думая ни о чем, он снял с себя перчатки и устройство, управлявшее ими, старую кожу и металл, настолько старый, что даже солнечный свет не отражался от него. Он согнул свои изуродованные пальцы рук. И опять почувствовал жизнь на их кончиках, болезненную жизнь, как если бы кончики пальцев снова начали расти, а языки пламени жгли и кололи их. Он изучил эти пеньки. Показалось ли ему, или, действительно, на них появилось намного больше плоти с того момента, когда он в последний раз смотрел на них в башне около Годы?
Тем не менее одного того, что он чувствовал в них что-то еще, кроме боли, было вполне достаточно. Он отбросил плащ и свою короткую тунику, и вошел в прозрачную воду бассейна. Он не мылся уже два дня. Теплый воздух играл на его теле. Холодная вода освежала, и Уртред ринулся в глубину, давая воде обмыть тело. Внутренним зрением он видел, как грязь Тралла, пахнувшая коварной смертью и пеленой повисшая над городом, и грязь Равенспура, воняющая серой, растворяются, уносятся прочь потоком свежей воды. Как он хотел бы, чтобы его брат был сейчас с ним! Он опять погрузился в неизбывную печаль. Тралл убил Рандела, как он убивал все, что было хорошего в этом мире.
Отрезвленный воспоминанием о брате, он выбрался из бассейна, серебряная вода скатывалась с его тела, покрытого шрамами. Он взглянул на них — знакомое зрелище, но сегодня что-то изменилось, или нет? Уртред стал внимательно разглядывать собственную грудь. Восемь лет назад, когда Ожог обнажил мускулы и кости, кусочки плаща, который был надет на нем, вплавились в его плоть. Он помнил, как Манихей болезненно удалял пинцетом нитку за ниткой, а он лежал, и весь мир вокруг превратился в боль. Но сегодня красные выделяющиеся рубцы выглядели почти зажившими, во всяком случае значительно менее страшными, чем он их помнил.
Уртред протянул палец, осторожно потрогал один из них: и почувствовал слабое прикосновение. Торопясь, он ощупал пальцами все тело — да, хотя и не очень заметно, но, похоже, вся обожженная область стала менее горячей. Он встал на колени на берегу подальше от водопада, там, где вода была совершенно спокойной и посмотрел вниз: в свете полуденного солнца отражение его лица было отчетливо видно. И здесь тоже были изменения. Кошмарные рубцы на щеках разгладились, изорванное мясо на носу и вокруг рта выглядело намного менее страшно. Он поднял руки к голове и почувствовал мягкий пушок — в первый раз за восемь лет на голове выросли волосы.
Он мог бы просидеть здесь весь день, если бы в этот момент не услышал плеск воды из бассейна ниже себя. Он быстро схватил свои перчатки и одежду, и торопливо оделся. Потом он прислушался, но снизу раздавалось только слабое журчание. Он недоуменно спросил себя, кто бы это мог быть. Быть может рыба выпрыгнула из воды? Не успевший высохнуть, в мокрой тунике, он пошел обратно, осторожно спускаясь по краю водопада.
Небольшая
Он завис где-то, за пределами времени и пространства, ничего не ощущая, кроме медленных болезненных ударов сердца. Что такое душа мужчины, когда женская красота мгновенно вышибает ему мозги? Он попытался оторвать от нее глаза, но ему показалось, что их намертво соединили с этой белой спиной, странно удлиненной в зеленой воде. Ее поза еще больше подчеркивала грацию ее длинного тела, а одна из ее полных белых грудей лежала на поверхности, идеально выпуклый конус.
В конце концов он пришел в себя: Тралл, унижения и издевательства, которым она подвергалась там, укус вампира. Это было кто-то вроде ритуального омовения, а он вторгся сюда, непрошеным гостем. Его излечивающееся лицо вспыхнуло, тем не менее он по-прежнему не мог оторвать от нее свой взгляд. Потом она перевернулась в воде, пошла рябь, которая скрыла ее тело. Волшебство рассеялось. Он неуклюже отступил назад, стараясь ступать как можно тише своими затекшими ногами, но, тем не менее, услышал, как сучки трещат под его ногами, и тут раздался удивленный вскрик из бассейна.
Ему стало стыдно, и он поторопился вниз, мимо первого водопада, его идиллическое настроение разлетелось вдребезги.
Потом он пошел медленнее и, наконец, остановился. Все равно, раньше или позже, ему придется рассказать ей, как это было. Она должна узнать, что это он шумел. Уртред уселся на камень, и стал ждать, глядя на деревья и не видя никого. Проходили минуты, теплый ветер продолжал шелестеть ветками деревьев. Он с удивлением подумал, что жизнь продолжается, как ни в чем ни бывало.
Потом он услышал легкие шаги и поднял взгляд. Это была она, в сером платье, мокрые волосы завязаны в небрежную косу. Она шла вниз по каменистой тропинке, спускавшейся от бассейна. И, самое странное, она улыбнулась ему, почти застенчиво, ее губы слегка изогнулись в загадочной улыбке.
— Ага, жрец, значит это был ты?
Он кивнул. — Я услышал шум и… прости меня.
Она встала перед ним на колени и положила руку на рукав его туники. Он почти подпрыгнул, как если бы ее прикосновение ударило его прямо в сердце.
— Ты слишком долго жил один, без людей, а я, — она вздохнула — слишком долго жила с ними. На какое-то мгновение мне захотелось побыть одной — как и тебе.
— Я вовсе не хотел жить один, Таласса. Вот это требует от меня одиночества, — сказал он, указывая на маску.
Ему показалось, как будто она не слышала его и не видела маску. И вообще ничего не видела, а глядела куда-то в непонятную даль.
— На какое-то мгновение я забыла об укусе вампира и о жажде. Прохлада так успокаивает. Это было замечательно, — сказала она, глядя на поляну, испещренную пятнами солнечного света. — Я могла бы остаться здесь навсегда. — Она опять повернулась к нему. — А ты? Смог бы ты остаться здесь?