Полуостров Надежды. Трилогия
Шрифт:
То ли, взбудораженный этими мыслями, он шел слишком быстро, то ли по какой-то причине замешкались остальные члены отряда, но только получилось так, что Нанас вырвался далеко вперед. Оглянувшись, он не сумел разглядеть на сереющей меж черными деревьями полоске дороги ни одного темного пятнышка. А между тем хруст снега и веток под множеством вражеских ног в глубине леса с левой стороны трассы по-прежнему сливался в однотонный, непрекращающийся шум.
«Сколько же их там?.. — остановился, охваченный невольным ужасом, парень. — Похоже, правильно сказал тот, из Кандалакши: целая тьма!..»
И, как ни прискорбно было сознавать это Нанасу, ему подумалось, что число защитников города может оказаться меньше
И то ли от невеселых мыслей, то ли оттого, что к ночи ударил морозец, Нанас почувствовал неприятный озноб. Зато, оглянувшись назад, он наконец-то увидел следующего за ним в отдалении охранника, отчего на душе стало чуточку легче. Юноша развернулся и собрался шагать дальше, но как раз в этот миг услыхал непонятный звук — некое странное шуршание, будто по снегу очень быстро волокли набитый чем-то весьма тяжелым мешок. Невольное замешательство отняло драгоценные секунды. Когда Нанас передернул затвор «калаша», ему в живот ударило что-то настолько массивное, что парень повалился бы с ног, если бы их, от низа и выше колен, не обхватило бы чем-то упругим и мягким. А уже в следующее мгновение вся нижняя часть его тела оказалась стянутой каким-то мощно сжимающимся коконом.
Нанас сдавленно закричал и попытался направить вниз ствол автомата, но не получилось — упругая белая масса, покрытая жесткой короткой шерстью, была слишком близко, чтобы можно было вывернуть на нее дуло. Достать нож тем более не представлялось возможным. Единственное, что сумел сделать парень, — это перехватить автомат за цевье и наносить прикладом куда придется не особо сильные удары. Размахнуться как следует у него тоже не получалось, да и в глазах от нарастающей боли уже поплыли кровавые круги. Нанас с ужасом почувствовал, что еще немного — и он будет раздавлен! Хорошо еще, если потеряет сознание раньше, чем из лопнувшего брюха полезут кишки…
А тут еще левую руку, словно тисками, сжало чуть выше запястья. Саама спасла толстая кожа и мех летной куртки, иначе он бы наверняка лишился кисти. Впрочем, новый приступ боли сослужил ему хорошую службу: у парня будто открылось второе дыхание. Во всяком случае, он смог, наконец, по-настоящему заорать, а очередной удар прикладом вышел на редкость удачным — вполне сильным и пришедшимся неведомой твари прямо в голову. Та выпустила руку, жутко взревела, обдав лицо юноши зловонным смрадом, и зашлепала Нанаса по груди и рукам чем-то жестким и плоским, наподобие огромных рыбьих плавников. К несчастью, автомат он удержать не сумел и теперь уже окончательно понял, что с жизнью можно бесповоротно прощаться.
Дальнейшее саам запомнил плохо: кровавая пелена все-таки застила глаза, а потом затянула и уши, наполнив их отупляющим звоном. Сквозь этот звон вроде бы слышались какие-то выстрелы, как показалось Нанасу — далекие и не имеющие к нему никакого отношения. Кажется, кто-то кричал и ругался… Кто-то мотал его из стороны в сторону, по-прежнему пытаясь выдавить внутренности… А потом вдруг стало легко. Настолько легко и свободно, что юноша был почти уверен: он наконец-то умер и его душа, отделившись от тела, воспарила в Верхний мир…
Но воспарить ему все же не дали. Нанас почувствовал на лице холод снега и весьма болезненные шлепки по щекам.
— Давай! — услышал он. — Давай, очухивайся!.. Как там тебя… Колька! Лотырев! Ну!.. Не помирай, мать твою!..
— Лопарев… — пробормотал он, вяло шевельнув рукой, в надежде остановить отвешивающего ему оплеухи. — Лопарев я… Не надо меня бить…
— Ух ты!.. — облегченно выдохнув, оставил его в покое непонятный драчун. — Очнулся! Вот молодец!
— А где?.. А кто?.. — разом вдруг вспомнив о пережитом, завозился в снегу, пытаясь сесть Нанас. — Кто на меня напал?! Где он?.. Оно…
— Убежало, — помог ему сесть, как оказалось, Виталий Киркин. — Точнее, уползло. А ведь Санька в него не меньше трех пуль всадил! Хотел сначала очередью, да боялся в тебя попасть. Ты теперь ему жизнью обязан, Саньке-то. Если бы не услыхал твои хрипы, да не побежал бы сразу к тебе… А между прочим, не должен был один бежать — обязан был передать по цепочке, дождаться команды… Но тогда бы и ты тоже дождался. Царствия небесного… Так что Саньке Сорокину сразу и выговор, и благодарность!..
— А варвары? — поднялся наконец-таки на ноги парень. Тело немилосердно болело, но кости, вроде бы, остались целыми. Во всяком случае, стоять он мог. — Они не прибегут на выстрелы?
— Кто ж их знает… — только и сумел ответить Киркин, а потом из леса слева от дороги послышался жуткий, но определенно человеческий вой и наполненные ужасом крики.
У Нанаса по коже поползли ледяные мурашки. Он словно опять пережил те мучительные, приближающие его к неминуемой смерти минуты.
А потом они услышали вопль ломящегося к ним сквозь кусты человека:
— Стрелять!!! Туда стрелять, скоро-скоро!.. Беда!.. Куолема! [16] Валкойнен кярме! [17] Белый змей!..
16
Куолема (kuolema) — смерть (фин.)
17
Валкойнен кярме (valkoinen k"a"arme) — белый змей (фин.)
Глава 10
ВОЗВРАЩЕНИЕ «ГЕРОЯ»
Белый змей!.. Эти два слова, выкрикнутые полным безумного ужаса голосом, произвели на новоиспеченного охранника Николая Лопарева едва ли не большее впечатление, чем тот, из глотки которого они вылетели. Однако следует признать, что и сам этот человек вполне мог бы испугать любого, встретившего его наедине глухой темной ночью. Впрочем, при свете дня он, наверное, выглядел еще более страшно. Но даже теперь, при слабом свете звезд и узкой закорючки луны, трудно было без содрогания смотреть на это жуткое создание. Для начала оно было заросшим настолько, что лица его почти не было видно. Длинные спутанные волосы, кажущиеся в темноте черными, спадали на плечи и грудь, покрытые длинной меховой накидкой, отчего казалось, что ее мех является продолжением этих волос или что волосами покрыто все тело человекозверя. И что пугало еще — пожалуй, не меньше внешнего вида, — сильнейшая вонь, тошнотворно-гнилостный смрад, идущий от этого порождения ночи.