Полупрозрачная
Шрифт:
Я продолжал читать мораль, а брат уставился на меня растерянным взглядом и даже рот раскрыл от удивления. На его лице застыла немая гримаса. Он упорно молчал. Видимо, я напомнил ему нашего отца, который Денису в подростковом возрасте частенько любил читать мораль на всякие темы. Отец обращался с Денисом словно с больным, вроде проявляя заботу о нём. Считал, что Денис должен быть благодарен за доброту и радоваться ей, но вместо тёплого чувства к отцу брат эту экзекуцию каждый раз переносил молча. Зато с матерью не церемонился, дерзил в ответ на каждую её просьбу.
А я, наоборот, не отмалчивался на постоянные придирки и нотации отца. Всегда
Учил я Дениса уму-разуму не повышая голоса. А он молчал. Тут и время свидания закончилось…
– Ладно, прости, брат, я что-то разошёлся, – произнёс я сконфуженно.
– Всё вроде нормально, – проговорил Денис без всякой обиды, смягчённо.
– Пока, пиши… – я не успел договорить: телефонная трубка отключилась.
Склонив голову, я в сопровождении конвоира шёл по тюремному коридору. Вспомнились испуганные ответы Дениса о Серафиме.
Собственно, меня с ней познакомила наша покойная мать. Она всегда с восхищением говорила о Симе. Однажды в воскресенье мама попросила меня сходить с ней на рынок, сказав, что ей помощь нужна. Сразу же привела в гастрономический отдел.
– Сынок, посмотри на продавца, – шепнула она.
– Мы, наверное, пришли сюда затариться продуктами, а не продавцов разглядывать, – проворчал я.
– Симочка, здравствуй! – обратилась мать нарочито громко при виде черноглазой смуглянки и тут же представила меня ей: – Это мой старший сынок Альберт.
– М-м-м, тётя Маша, здравствуйте, – ответила девушка и мило улыбнулась.
Она заинтересованно посмотрела на меня. Выпрямилась. Я равнодушно взглянул на Серафиму и нехотя улыбнулся. Отметил: лицо суровое, зато глаза сверкали огнём. Чувствовалось в девушке много напористой энергии, вызвавшей во мне растерянность. Серафима, уловив моё настроение, демонстративно переключила своё внимание на мать.
Наклонившись в её сторону, участливо спросила:
– Так, тётя Маша, я вас слушаю, заказывайте.
– Альберт, давай возьмём колбасу варёную, докторскую, – суетилась моя мать, показывая на витрину.
Я сдержанно произнёс:
– Я у тебя сегодня в качестве носильщика, поэтому покупай всё, что считаешь нужным. Денег не хватит – добавлю.
Серафима терпеливо обслуживала, пока мы делали выбор. На меня она больше ни разу не взглянула. Правда, на этом сватовство моей матери не закончилось. Пришлось ещё несколько раз по её просьбе приходить на рынок, в отдел Серафимы. Постепенно при встречах мы стали любезничать друг с другом. Каждый раз озорной огонёк загорался во взгляде девушки, останавливавшемся на мне с особым вниманием. Угадывалось: Серафима подавляла в себе попытки заговорить о личном. Я же в ответ старался не подавать повода и надежды, но замечал, что в теле появлялась даже физическая скованность, и уходил сразу, распрощавшись, когда чувствовал напряжение, возникающее между нами.
В тот год, в начале зимы, наша мать скоропостижно умерла. Я долго не мог смириться с такой потерей. В день похорон старался не смотреть на неё, лежащую в гробу. Чудилось, что её веки дёргаются и вот-вот она откроет глаза, проснётся. Впрочем, я нашёл в себе силы попросить отзывчивую Серафиму о помощи, и она взяла на себя все хлопоты по организации поминок матери.
Сразу после похорон я сильно простыл. Поднялась температура, кашель из меня выходил в виде свиста. Мне повезло: рядом
Меня раздражало, когда Серафима начинала говорить о любви. Я замирал в нерешительности и, пытаясь отвязаться от её слов, отвечал неопределённым кивком. Как и многие женщины, Серафима мечтала о беременности. В период задержки месячных она каждый раз расстраивалась, когда тест показывал отрицательный результат. Я не горел особым желанием иметь от неё ребёнка, но и не исключал такую возможность. Так мы и жили.
Здесь же, в камере, я был лишён её страстных объятий, и от этого она становилась для меня ещё желанней. Тем временем, когда надвигалась ночь, пятна света в решётчатых окнах тюрьмы разливались рекой, лампы не гасли, жизнь утихала, дежурные служили на своих постах. Я оставался наедине с мутными воспоминаниями о Серафиме, отвечавшей открытой взаимностью на любые мои эротические игры. В теле закипала кровь, обнажая самые тайные желания плоти. Снова и снова, каждую ночь просыпаясь, я переживал разлуку, жаждал с порывом откликнуться на её призыв.
Кроме этих воспоминаний, я неоднократно пытался воспроизвести в памяти черты лица Ренаты, и у меня перехватывало дыхание. Она не давала мне покоя. Хотелось единым махом сбросить с себя это наваждение. Или ничего не показалось и всё было правдой? В самом деле, глубоко в мою душу закралась тревога. Её уже нет в живых, но я каждую секунду невольно думал о ней – другой. Видение полупрозрачной Ренаты было очень ощутимое, оно цепко держало моё сознание. Или я был под гипнозом?
Глава 3. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Благоприятная возможность скрывается среди трудностей и проблем.
Три года моего заключения прошли как кошмарный сон. Сделав первый шаг за последние двери зоны, я остро ощутил новый запах – запах свободы. Это поймёт только тот, кто сам хоть раз испытал такое. Осенний ветер обдувал лицо, как бы приветствовал меня. Но сильное волнение не проходило, несмотря на мои тщетные попытки успокоиться. Удары сердца усиливались, а желудок противно схватывал лёгкий спазм. Я поставил сумку на землю и огляделся. Поднял воротник куртки, застегнул молнию со свистом до предела. Закурил. Начал искать взглядом свою машину. Увидел, что она стоит поодаль, напротив. Дениска сидел на месте водителя развалившись, не замечая меня.
Я затянулся последний раз, бросил сигарету. Поднял сумку и уверенной походкой направился к автомобилю.
Денис, увидев меня, дёрнулся и выскочил из машины:
– Ой, братишка, привет! Извини, проглядел. Долго тебя не выпускали.
Он подошёл ближе, выхватил мою сумку, смутился… Разволновавшись, бросил её на землю и тут же кинулся меня обнимать, да так крепко, что наши куртки с хрустом скользнули друг по другу.
– Ладно тебе, всё образуется. Я же теперь на воле.
Положив правую руку брату на плечо, я слегка отодвинул его и начал рассматривать худощавое лицо. Брат младше меня на четыре года. Он всегда выглядел моложе своего возраста за счёт сохранившегося в нём налёта ребячества.