Полвека без Ивлина Во
Шрифт:
Ничего смешного
Непростое искусство давать интервью
Не было ли у вас, любезный читатель, как у меня в недавнем прошлом, одной маленькой слабости? Не составляли ли вы черный список общественных деятелей? Мой перечень рос с каждым годом. В нем фигурировали мужчины и женщины, которых я знал только по газетам, и все же испытывал к ним острую неприязнь.
В отдельных случаях их провалы были отчетливо видны глазу: самодовольная ухмылка, высвеченная вспышкой фотоаппарата, развязная походка в кинохронике, нелепая шляпа; иногда это были акустические помехи (аденоиды в микрофоне), но большинство
Я имею в виду высказывания, которые вырывались спонтанно, смывая в потоке саморазоблачения многолетнюю усердную маскировку. Эти люди добры к своим домашним и сослуживцам, но, когда появляются журналисты, на них что-то находит, и они начинают изрекать чудовищные, незабываемые глупости. Так я думал, наблюдая за тем, как они болтают с репортерами или позируют перед камерами.
Классический пример — лайнер, прибывающий в Нью-Йорк. Жители все еще сохраняют дружеское любопытство к чужеземным гостям — хотите верьте, хотите нет, но каждый день здесь издают бюллетень и кладут его под двери больших отелей. В нем сообщается, какие знаменитости прибыли в город, где они остановились, кто назначен главной знаменитостью дня, знакомство с которым часто бывает одним из призов в радиовикторинах.
Чтобы удовлетворить страстное любопытство толпы, журналисты поднимаются на борт корабля вместе с таможенниками и, пока корабль не стал на якорь, часами проводят свое дознание. Они не прихорашиваются, чтобы угодить публике. Скорее, они похожи на Красную Смерть из рассказа Эдгара По — явное напоминание о реальной жизни после пяти дней на борту, когда рядом с ними не было ни одного опрятного или элегантно одетого человека. В распоряжении американской прессы — самые привлекательные создания обоего пола, но, чтобы поприветствовать гостей, выбирают самых хмурых, чем-то напоминающих убийц. Пожилые, озлобленные люди. Они не хватают звезд с неба и интересуются лишь теми, кто достиг вершин успеха. Безжалостный профессионализм — их месть миру. Они осматривают пассажиров и выбирают жертву, словно торговцы рыбой на рынке. Один из них, самый угрюмый, выслеживает ее в вестибюле, врывается в группу пассажиров, хлопает по плечу посла и говорит: «Ребята хотят с вами поговорить».
Я часто наблюдал за этим действом и пришел к выводу, что лисы любят шумиху. Влиятельные персоны, окруженные лампами-вспышками и интервьюерами, чувствуют себя в своей стихии, а в их отсутствии тоскуют по ним; так собачники с нетерпением ждут, когда возле дома их встретит заливистый лай мохнатых, истекающих слюной псов. Возможно, то же чувство испытывают новоиспеченные офицеры. Когда им впервые отдают честь, они смущаются, но вскоре жить не могут без привычного жеста. Глядя на именитых козлищ, которых так бесцеремонно потеснили, предварительно отделив их от овец, я всегда думал, что они будут яростно сопротивляться натиску журналистов, и читал репортажи с каменным сердцем. Как же они поддались? — недоумевал я.
Но год назад, когда в один ужасный день сам оказался жертвой подобного нападения, происходившего не на борту лайнера пароходной компании Кьюнарда, а в куда более скромных, но столь же щекотливых обстоятельствах, я резко подобрел.
Это случилось незадолго до того, как заграничные путешествия стали считаться у нас чуть ли не преступлением. В последнюю минуту я сорвался в страну, которую назову Веселяндией. Англичане редко наведывались в это маленькое дружелюбное государство, а прошлым летом и вовсе забыли о нем, так что мой приезд был особенно примечательным.
Я прилетел туда самолетом. Мы приземлились в полдень, во время обеда, и чиновники, которые должны были дать разрешение на наш въезд в страну, натурально обедали. В наше время превратности путешествий ни у кого не вызывают сочувствия. Чтобы попасть за границу, мы все бодро проходим через ад. Я не роптал, просто был утомлен, когда через несколько часов добрался до гостиницы. Был душный полдень, под окнами грохотали трамваи. Спасаясь от шума, я закрыл окна, лишив себя последнего глотка свежего воздуха. Улегся на кровать, закурил сигару и через минуту провалился в сон. Проснувшись, я все еще держал сигару в руке, был весь засыпан пеплом, прожег дырку в пододеяльнике и чуть не сжег все постельное белье. В номере стоял густой запах табака.
Передо мной возникло странное создание. Оно зажгло свет и оказалось молодой женщиной в спортивном костюме. Видно было, что это не дань моде; скорее всего, она занималась тяжелой атлетикой.
— Добрый ночи, мистер Вог, — сказало видение. — Простите меня, пожалуйста, мне нужно сделать репортаж о вас.
Я уселся на кровати и, как в детективных рассказах, где героиня долго отходит от хлороформа, стал медленно вспоминать, где я нахожусь.
— Я из нашей главной либеральной газет, — продолжала гостья, издавая гортанные звуки, столь характерные для их языка.
— Присаживайтесь. — Я указал на кресло, потом заметил, что на нем лежала моя одежда. — Извините за беспорядок.
— Почему вы извиняться? Я представлять всю антифашистскую интеллектуальную деятельность.
— Хорошо, вы курите?
— Немного.
Она уселась на мою одежду и взглянула на меня без особого интереса.
— Что же, полагаю тем хуже для вас, а не для меня.
— Простите, вы про что?
— Я просто сказал, что это хуже для вас, чем для меня.
— В каком смысле?
— А может, и нет.
— Не понимаю, что хуже, мистер Вог?
— Я ничего не имел в виду.
— Так что же?
Повисла еще одна пауза, и ко мне стало медленно возвращаться самообладание. Настольная игра лила [210] , змеи и лестницы. Следующий бросок отбросил меня на шесть клеток назад.
— Мистер Вог, вы — великий сатир?
— Нет, уверяю вас.
— Наш редактор говорит, что вы высмеивать английская аристократия. Поэтому он отправил меня к вам, чтобы я взять интервью. Вы тот самый знаменитый Вог, не так ли?
210
Древняя индийская настольная игра, основанная на философском понятии лила, является инструментом наблюдения за закономерностями случайных событий в жизни. Играют на игровом поле с семьюдесятью двумя клетками с помощью игральной кости. Описание каждой клетки соответствует планам бытия в индуистской традиции. В Лондоне на кольцевой линии метро есть мозаика по мотиву известной игры Змеи и Лестницы. (Здесь и далее — прим. перев.).
— Не такой уж я знаменитый. Несколько моих книг получили известность… В общем, я самый обыкновенный Вог.
— Знаю, как великий Пристли.
— Нет, куда более заурядный. Совсем другой.
— Совсем другой, мистер Вог? Вы сказали «известный», «заурядный». Я записать эти слова. Я прекрасно понимать вас. Вы верите в общественную справедливость, вы пишете для людей. Так? Вы представитель простого народа? Поэтому вы писать сатиру на аристократию. Они на вас нападают?
— Да, некоторые.